Дело о пеликанах - Гришем (Гришэм) Джон. Страница 2

– Забудь о пуэрториканцах, Главный.

Рэнниен любил, когда его называли Главным. Не Главным судьей или господином Главным судьей, а просто Главным.

– Они угрожают просто потому, что все так делают.

– Очень забавно, – сказал Главный без тени улыбки, – очень забавно.

– Мне бы очень не хотелось, чтобы какая-то группа выпала из поля зрения. – Рэнниен бросил сводку на стол и потер виски. – Поговорим о мерах безопасности. – Он закрыл глаза.

Льюис положил свой экземпляр сводки на стол Главного.

– Директор считает, что нам следует приставить по четыре агента к каждому судье по меньшей мере на три ближайших месяца. По дороге на службу и со службы за ними должны следовать машины сопровождения. Страховать их и обеспечивать безопасность в этом здании будет полиция Верховного суда.

– Как насчет поездок?

– Пока от них лучше отказаться. Директор считает, что судьям следует оставаться в пределах федерального округа Колумбия до конца года.

– Кто из вас ненормальный, ты или он? Стоит мне только обратиться к коллегам с такой просьбой, как все они сегодня же вечером уедут из города на весь следующий месяц. Это абсурд, – Рэнниен хмуро глянул на своих помощников, которые неодобрительно качали головами, – действительно абсурд.

Льюис безмолвствовал. Он ожидал этого.

– Как хотите. Это всего лишь предложение.

– Глупое предложение.

– Директор не рассчитывал на взаимопонимание с вашей стороны в этом вопросе. Однако он надеется, что его будут заранее уведомлять обо всех поездках, чтобы можно было принять меры безопасности.

– Имеется в виду, что вы собираетесь сопровождать каждого из судей всякий раз, когда он будет покидать город?

– Да, Главный. Таков наш план.

– Ничего из этого не получится. Эти люди не привыкли, чтобы с ними нянчились.

– Получится, сэр. Ведь они не привыкли и к тому, чтобы на них охотились. Мы лишь пытаемся защитить вас и ваших коллег, сэр. Безусловно, никто не говорит, что нам нечего делать. Я так понимаю, сэр, что это вы нас позвали. Мы можем уйти, если хотите.

Рэнниен подался в своем кресле вперед и занимался скрепкой для бумаг, разгибая и тщательно распрямляя ее.

– Что вы скажете о самом здании суда?

Льюис облегченно вздохнул и едва сдержал улыбку.

– Оно не вызывает у нас опасений, Главный. В нем легко осуществить меры безопасности. Мы не ожидаем здесь неприятностей.

– Тогда где же?

Льюис кивнул на окно. Шум увеличивался.

– Где-нибудь там. Улицы полны идиотов, маньяков и фанатиков.

– И все они ненавидят нас.

– Это очевидно. Послушайте, Главный, мы очень беспокоимся за судью Розенберга. Он по-прежнему отказывается впускать наших людей в свой дом, заставляя их просиживать ночи напролет в автомобиле на улице. Он позволяет своему любимчику из полиции Верховного суда – как его зовут? – Фергюсону – сидеть у задней двери, снаружи, и то только с десяти вечера и до шести утра. В доме не бывает никого, кроме судьи Розенберга и его медика. Его дом не безопасен.

Рэнниен ковырял скрепкой под ногтями и едва заметно улыбался. Смерть Розенберга, какой бы она ни была, принесла бы только облегчение. Нет, она стала бы замечательным событием. Главному пришлось бы облачиться в траурное одеяние и произнести над гробом хвалебную речь, но, оказавшись за закрытыми дверями, он бы похихикал по этому поводу вместе со своими помощниками. Рэнниену нравилась такая мысль.

– Что вы предлагаете? – спросил он.

– Вы можете поговорить с ним?

– Я пытался. Я объяснял ему, что его ненавидят в Америке, вероятно, больше всех, что миллионы людей проклинают его каждый день и большинство из них предпочло бы видеть его мертвым, а его почта с угрозами в четыре раза больше, чем у всех нас, вместе взятых, и что он может стать легкой добычей убийцы.

– И что же? – отозвался Льюис после непродолжительного молчания.

– Велел мне поцеловать его в зад, а потом заснул.

Судебные исполнители сдержанно хмыкнули, а затем, поняв, что юмор здесь допускается, засмеялись и агенты ФБР.

– Так как же мы действуем? – спросил Льюис невозмутимо.

– Вы охраняете его как только можете. Запишите это и не беспокойтесь. Он не боится ничего, даже смерти, и если он не потеет от этого, то почему это должны делать мы?

– Потеет директор, поэтому потею и я, Главный. Все очень просто. Если с одним из вас, ребята, что-то случится, то не поздоровится и ФБР.

Главный резко качнулся в кресле. Доносившийся с улицы гвалт действовал на нервы. Совещание затянулось.

– Забудьте о Розенберге. Он, возможно, умрет во сне. Меня больше волнует Джейнсен.

– Джейнсен – это проблема, – заметил Льюис, шурша страницами.

– Я знаю об этом, – медленно произнес Рэнниен, – он постоянно ставит нас в неловкое положение. То он мнит себя либералом и голосует в половине случаев, как Розенберг, то становится белым расистом и выступает за раздельное обучение в школах. Затем он может воспылать чувствами к индейцам и захочет отдать им Монтану. Это все равно что иметь на руках слабоумного ребенка.

– Вы знаете, что он лечится от депрессии?

– Знаю, знаю. Он мне все рассказывает. Я для него как отец родной. Что из наркотиков он принимает?

– Прозак.

Главный ковырял под ногтями.

– Что насчет того тренера по аэробике? Он все еще путается с ней?

– Нет, Главный. Я не думаю, что он интересуется женщинами.

Льюис светился самодовольством. ФБР было известно кое-что другое. Взглянув на одного из своих агентов, он убедился в этом.

Рэнниен сделал вид, что не слышит его.

– Джейнсен сотрудничает с вами?

– Конечно, нет. Во многих отношениях он хуже Розенберга. Он позволяет следовать за ним до дома, в котором находится его квартира, а затем заставляет нас торчать на стоянке всю ночь. Он живет на седьмом этаже, запомните это. Мы не можем находиться даже в вестибюле. Это, по его словам, расстраивает соседей. Поэтому мы сидим в автомобиле. Существует десяток способов, чтобы войти в здание и выйти из него незамеченным, и это затрудняет охрану судьи. Он любит играть в прятки и все время тайком ускользает от нас, так что мы никогда не знаем, дома он или нет. Мы по крайней мере знаем, где Розенберг находится ночью. С Джейнсеном это невозможно.

– Великолепно. Если вы не можете уследить за ним, то как это сделает убийца?

Льюис не уловил юмора в сказанной фразе.

– Директор очень обеспокоен безопасностью судьи Джейнсена.

– Он не получает столько угроз, сколько другие.

– Шестой по количеству, сразу за вами, ваша честь.

– О! Так я на пятом месте?

– Да, сразу после судьи Маннинга. Он, кстати, с нами сотрудничает в полной мере.

– Он боится собственной тени, – сказал Главный, но затем добавил: – Мне бы не следовало говорить это. Я сожалею.

Льюис пропустил это мимо ушей.

– В действительности сотрудничество было достаточно хорошим, исключая Розенберга и Джейнсена. Судья Стоун много жалуется, но слушает нас.

– Он жалуется на всех, поэтому не принимайте это близко к сердцу.

– Куда, по вашим предположениям, ходит Джейнсен? – Льюис бросил взгляд на одного из своих агентов.

– Понятия не имеем.

Неожиданно огромная часть толпы загудела единым хором, к которому, казалось, подключились все находящиеся на улице. Главный не мог не замечать этого больше. Стекла в окнах дрожали. Он встал и объявил об окончании совещания.

Кабинет судьи Джейнсена находился на втором этаже, вдали от уличного шума. Это была просторная комната, хотя и самая маленькая из девяти. Как самому молодому из девяти судей, Джейнсену повезло, что у него был свой кабинет. При назначении на должность шесть лет назад, когда ему было сорок два года, его представляли как твердого конструктивиста с глубокими консервативными взглядами, схожими во многом с воззрениями человека, выдвинувшего его. Утверждение его кандидатуры в сенате было похоже на избиение младенца. В юридическом комитете Джейнсен держался слабо, проявляя большие колебания по ключевым вопросам и получая пинки с обеих сторон. Республиканцы были смущены. Демократы предвкушали провал Джейнсена. Президент до хруста заламывал себе руки. Джейнсен был утвержден с перевесом в один неуверенный голос.