Поцелуй победителя (ЛП) - Руткоски Мари. Страница 26

Кестрел узнала ржавые пятна на его коже. Проще было сосредоточиться на этом. Это легче интерпретировать. Она вспомнила металлическое клацанье. Он вернулся с войны.

— Ты победил? — спросила она.

Арин рассмеялся.

— Нет.

— Что смешного в проигрыше?

— Не в этом дело. Просто... то, как ты задала вопрос, так похоже на тебя.

Она вздернула подбородок, почувствовав, как напряглось все её тело.

— Я не она. Больше не она. Я не тот человек, которого ты... — Она осеклась.

— Которого я люблю? — спросил он тихо.

Она ничего не ответила. Арин посмотрел вниз на грязные руки и потер их друг о друга.

— Извини, — сказал он. Арин сдвинулся с места, собираясь выйти из комнаты, но потом помедлил, положив палец на древесину дверного проема. — Я вернусь. — Тон его голоса, заставил Кестрел осознать, что его возвращение было очевидным для него, но не для неё, и что эта пауза возникла из-за понимания: что было очевидным для него, вовсе не столь очевидно для неё. — Через мгновение. Пожалуйста, не уходи.

— Хорошо, — ответила Кестрел, неожиданно для самой себя.

Он ушёл. Её сковала нервозность.

Кестрел не собиралась поддаваться нервозности. Этот решительный отказ помог продержаться чуть дольше. А потом: осознание — несмотря на то, как он выглядел, в нём чувствовалась своего рода доброта. Это успокаивало, и даже если Арин надеялся именно на это, Кестрел поняла, что трудно обижаться на того, кто добр.

Она все еще раздумывала над этим, когда он вернулся. Арин сменил куртку на свежую рубашку. И обулся в мягкие туфли. Лицо и руки чисто вымыл. В одной руке он держал свиток. Арин развернул его на небольшом восьмиугольном столе (изящном, с передвижными ножками; на двоих; столик для завтрака).

Свиток оказался картой.

— Мы потеряли остров Итрия, — сказал он, указывая на юг. — Он необитаем, но... — Арин прижал ладонь к столу в том месте, где бумага заворачивалась, и посмотрел на девушку. — Ты хочешь узнать об этом?

— А мне лучше не знать?

— Нет. Но тебе это может не понравиться. Мой народ воюет с твоим.

Её народ заточил её в плен. Они причинили ей боль. Она скрестила руки на груди.

— И что?

— Твой отец...

— Не говори о нём.

Её пульс вновь зачастил, застучав в ушах. Его тёмные брови приподнялись... и руки тоже. Ладони приподнялись над картой, но кончики пальцев продолжали придерживать бумагу. Кожа Арина была чистой, но ногти были обведены чёрным. Странно. Она сосредоточилась на этом. Как только Кестрел это сделала, она сразу же успокоилась. Её успокаивала сосредоточенность, чернота его ногтей показалась знакомой. По крайней мере, она могла распознать, что ей знакомо, а что нет, даже несмотря на то, что пока ещё не понимала, как это интерпретировать.

— Ты не очень тщательно вымыл руки, — сказала она.

Арин опустил взгляд на свои пальцы. Он убрал руки с карты. Бумага свернулась.

— О. — Он потёр большим пальцем ногти. — Это. На это нужно время, чтобы отмыть. — Его взгляд опустился, как ни странно, к кинжалу на её бедре, а потом Арин резко отвел его прочь, и это навело её на мысль, что он думал о сражении, в котором только что участвовал.

— Означает ли, что, проиграв эту битву, ты проиграешь всю войну? — спросила она.

— Возможно.

— Скольких людей ты убил?

Он пожал плечами. Он не знал.

— Это беспокоит тебя?

Он посмотрел ей в глаза, а потом медленно покачал головой.

— Почему? Тебе нравится убивать?

— Они хотят отобрать у меня страну.

— Значит, все-таки нравится.

— В последнее время, иногда.

— Почему?

— По многим причинам.

— Это не ответ.

— Но ты одна из этих причин, Кестрел. Вряд ли ты захочешь об этом услышать. Я боюсь, что ты вынудишь меня сказать то, что потом заставит тебя уйти.

Это дало ей время подумать. Кестрел вспомнила, как тщательно расправляла простыни, чтобы стереть своё присутствие в его комнате.

— Я не... — Слова застряли у неё в горле. Она присела на столик и уставилась на символ, вырезанный на его поверхности. Символ изображал бога. Вероятнее всего. У геранцев их много. — Я не понимаю, почему столько всего забыла.

— Ты была под воздействием наркотиков. — В его голосе осталось нечто невысказанное.

— Но ты считаешь, что дело не только в них.

Арин взял другой стул, но сел поодаль, отвернувшись от неё в сторону восточного окна, позволив девушке любоваться профилем без шрама. Пока он говорил, ей пришло в голову, что, может, и он ощущал себя двумя разными людьми, как бывает со многими, и дело не в том, насколько сильно человек пострадал, а насколько это повреждение видно.

Она изучала его. Похититель, спаситель, преступник.

Арин продолжал говорить. Кестрел стала прислушиваться. Это была, мягко сказано, страшная, нескончаемая история. Он едва делал паузу для того, чтобы перевести дыхание. Когда он описал ночь валорианского вторжения и себя ребёнком, Кестрел начала понимать, каким естественным для него стал рефлекс самобичевания. Укоренившегося. Вероломного.

«Ты причина моего попадания в заключение».

«Да».

Ей пришло в голову, что он мог незаслуженно взять на себя вину.

Ей пришло в голову, что она уже об этом догадывалась, ещё до того, как он начал рассказывать свою откровенно ужасную историю.

И что, возможно, она была жестока.

Но эти размышления — это не то же самое, что доверие. Однако Кестрел продолжала слушать. После того как он закончил рассказывать, она слушала его молчание.

Арин заговорил снова:

— Может, для тебя дело не только в наркотиках. Может быть... есть вещи, которые ты не можешь помнить. — Он посмотрел ей в глаза, а потом отвёл взгляд, и Кестрел поняла, что это было не оттого, что он боялся позволить ей увидеть, насколько ему было тяжело или нет справляться с его воспоминаниями, все потому, что он боялся её утраченных воспоминаний, и не хотел показывать ей этот страх, боясь напугать её.

— Я не выбирала забытье, — сказала она.

Уголок его губ приподнялся. Это была не фальшивая улыбка, но самая что ни на есть настоящая, насколько она могла таковой быть. Арин говорил непринужденно, словно произносил шутку, понятную им обоим.

— А я не выбирал помнить. — Он полностью повернулся к ней лицом. — Я могу спросить?

Кестрел обдумала его просьбу. Она не знала.

— Мне не нужна информация, — спешно добавил он. — Мне ничего не нужно. Вернее, правильнее будет сказать, что мне на самом деле кое-что нужно, но лишь для понимания. Это другое, не так ли, просить об одолжении, или... эмоции? — Он остановился, будучи заложником честности и попыткой облечения её в неподходящие слова. — А может быть, и не другое. Ты не обязана отвечать.

— Просто спроси.

— Ты не хотела, чтобы я рассказывал о том, что не можешь вспомнить сама. И не спрашивала. Не говорила. Ты... — Он не произнёс этих слов вслух. Но Кестрел все равно поняла, что он имел в виду. Злость. Ужас. — Это потому, что ты и правда не хочешь ничего слышать, или... не хочешь, чтобы именно я тебе об этом рассказал?

— Сначала спрошу я.

Это застало его врасплох.

— Разумеется.

— В тундре ты сказал, что это по твоей вине я оказалась в лагере.

— Да.

— Каким образом?

— Каким образом?..

— Ты кому-то рассказал, что я шпионила для Герана?

Он отпрянул.

— Нет. Я не знаю. Я бы не стал этого делать.

— Тогда в чём именно твоя вина? Что ты сделал?

— Я...

— Я имею право знать.

— Ты солгала, — выпалил он. — Ты солгала мне, а я тебе поверил. Я не просил тебя рисковать собой. Я никогда не хотел, чтобы ты этим занималась. Я никогда бы подобного не пожелал. — Его губы плотно сжались, глаза расширились, залившись чем-то обжигающим, насыщенным и причинявшим боль. — У меня было столько возможностей, чтобы понять, чем ты занимаешься. А я так и не понял. Я не остановил тебя. Не помог тебе. Я презирал тебя.

— Я солгала, — повторила она.