Поцелуй победителя (ЛП) - Руткоски Мари. Страница 63

Кестрел подошла и присела на колени рядом с ним. Из-под плюща выглядывало искрящееся блеском лицо. Пораженная увиденным, она убрала растение прочь.

Это была мозаика. Весь пол, затянутый растениями, был выложен мозаикой. Кестрел убрала ладонями грязь. Мозаичный лик вспыхнул на солнце, явив миру изразцовые черты лица — гладкие и холодные. Мужчина (женщина?) широко раскинул крылья павлиньей расцветки. У образа была чешуйчатая кожа и красно-коричневые когти.

Кестрел убрала ещё больше плюща, обнажив великолепных мифических существ. Эмалевую змею с шестью хвостами. Лошадь из воды. Женщину, чьи волосы оказались свитками бумаги, исписанными символами, очень напоминающими геранский язык, но с таким количеством незнакомых Кестрел букв, что она не смогла прочесть текст. Некоторые создания лишь отдаленно напоминали людей. У кого-то глаза венчала одна бровь. У иных была фиолетовая кожа, отсутствовали руки и ноги. Из уст бога змеилась золотая лента.

Все они были богами. Они не могли быть ничем иным.

— Может, нам лучше вернуться, — сказал Арин, хотя он не это имел в виду. Слова неохотно слетали с его губ. Он послюнил палец и потер плитку мозаики, не отрывая глаз от пола. Солнечные лучи запутались в его растрепанных волосах. Широкий клинок света разрезал переносицу, согрел шею и плечи. Арин передвинулся, и солнце полностью завладело его лицом.

Руки и ноги Кестрел были легки, словно преисполненные благоговейного страха. Её кровь, казалось, превратилась в быстро несущуюся реку. Девушка ответила:

— Ещё рано, — и увидела, что его окатила внезапная волна счастья.

Она помогла ему убрать растения и обнажить перед небом всю мозаику.

Все осколки заняли свои места, собрались в образ когда-то утраченного мира. Юноша открывает его ей. Девушка видит искры и блики и понимает сейчас, что она чувствует. Она понимает, что чувствовала это уже давно.

Лазурит, переплавленное стекло, оникс и золото, ракушки и слоновая кость. Нефрит. Аквамарин. Кестрел едва могла различить соприкосновение плиток мозаик. Так они плавно перетекали одна в другую. Плиточка к плиточке. Она прижала ладонь к полу и представила этот образ, запечатленным на своей коже.

Позже Кестрел пожалела об упущенном тогда времени. Девушка пожалела, что ей не хватило смелости в то мгновение сказать Арину, что она наконец узнала правду: что она любила его всем сердцем.

Глава 31

Оставшийся день пути до пляжа Лерален Кестрел была необычайно тиха. Поначалу Арин решил, что в храме между ними зародилось нечто тонкое, нежное. Но после посещения храма она держалась от него на расстоянии, и Арин не мог понять, в чём причина. Он перебирал воспоминания о храме, о ней, горячих от солнца зелёных листьях, гладких плитках, скрытой под растениями мозаике, и как Кестрел тоже захотела её увидеть. Но он не мог найти ничего плохого. Хотя ошибка непременно случилась. Наверняка. И все же, ему хотелось уместить на ладони каждое мгновение каждого воспоминания этого дня, чтобы надежно сохранить их, спрятать. Убрать куда-нибудь подальше в карман. Оставить их только себе.

Его напугал этот порыв. Он подозревал, что его могли подловить на этом как ребёнка, коллекционирующего сокровища, которые на деле оказывались совершенно бесценными: пуговица, речной голыш, кусок лески.

Или жёлтое в крапинку перо. Ему безумно хотелось сберечь его. Ему было интересно, сохранила ли Кестрел это перо. Скорее всего, оно просто выпало из её волос, когда они спускались с холма, чтобы присоединиться к армии.

Степная трава шла рябью от ветра. Воздух запах солью. Они уже почти добрались до моря.

Когда войско остановилось, чтобы напоить лошадей из бочек, что они везли с собой в телегах с провизией (за два дня пути им не встретился ни один источник пресной воды), Арин нашел Кестрел, чистящей своего коня. Она взглянула на него, а потом отвела глаза, её взгляд остановился на чем-то другом. Арину хотелось разобраться — дело было в нём или... тогда в чём? Что привлекло её внимание? Синее небо, разрезанное перистыми облаками? Вон та чайка, летящая наперерез ветру?.. отчего она казалась ещё меньше.

С продвижением на юг волосы девушки порыжели ещё сильнее. Её кожа стала цвета поджаренного хлеба. Длинные пальцы невзначай начали перебирать гриву Джевалина.

Это было не небо. И не чайка.

Арин попытался задать их общению непринужденный тон:

— Итак, стратег, каковы наши шансы? Или же мы идем прямиком к своей смерти?

Уголки рта Кестрел приподнялись — знак признательности его усилиям смягчить ощущение тревоги, а также благодарность за то, что он спросил её об этом, пусть непринужденно, и выглядело это несколько странно. Но сработало. Кестрел уже твёрже стояла на земле. И шелковистость конской гривы успокаивала.

Значит, дело не в битве.

Не в коне, не в тихом похрустывании песка под ногами. Это не касалось ни мест, ни событий.

Только его.

— Существуют три сценария развития событий, — сказала Кестрел. — Мы опоздали, и мой отец уже захватил пляж. Или мы прибыли в качестве подкрепления к битве, которая уже началась. Или мы прибываем до появления моего отца и ждем. — А потом добавила: — Разумеется, существует и четвёртый: что я ошиблась, он вообще не собирается сюда, а мы непоправимо переместили большую часть своих сил туда, куда не следовало.

— Нет четвёртого варианта.

Она покачала головой.

— Я могу ошибаться.

— И это тебя беспокоит?

— Даже если я права, и мы явимся ещё до прибытия валорианцев, это та ещё удача. Его позднее прибытие будет означать, что он пришёл с подкреплением. Усиленный подкреплением. Больше людей и больше пушек занимает больше времени для мобилизации. Но и победить их труднее.

Джавелин ткнулся носом в девичье плечо. Арин заметил, как она улыбнулась. Его охватило смиренное, давно забытое чувство, подобное ощущению при погружении в сон, или чувство облегчения от прощения.

— Я сказала отцу, что люблю его. — Слова Кестрел прозвучали резко. — Это было последнее, что я ему сказала.

Арин не смотрел на неё. Он не хотел видеть её лицо таким.

— Когда мы проезжали пашни, я увидела корзину. Она полностью деформировалась и совершенно пришла в негодность.

— Кестрел, ты не корзина.

— Мне кажется... — она осеклась.

Арин задумался, может ли существовать нечто такое, настолько тяжёлое, чтобы об этом рассказать, что невозможно даже объяснить, насколько это сложно.

— Не можешь сказать, о чём думаешь?

— Нет.

— Почему?

Она прошептала:

— Я в ужасе.

— Из-за сражения.

— Нет.

— Из-за отца?

Её голос прозвучал бесцветно:

— Это ему нужно меня бояться.

Арин не хотел отпускать свою навязчивую потребность в смерти генерала. Она пульсировала в нём. Но что если... Ах, если бы он не совершил ту ошибку с храмом, если бы Арин не сделал того, в чём не было необходимости, и, похоже, тем самым вынудив её стараться не попадаться ему на глаза то ли из-за страха мести Арина, то ли из-за её собственной...

— Кестрел. — Он решил спросить прямо, без обиняков. Ему претило юлить. — Ты хочешь его смерти?

Глаза девушки вспыхнули.

— Я не стану этого делать, — сказал он, — если ты не хочешь.

— Убей его, если сможешь. Мне всё равно. Он послал меня на смерть. И даже хуже.

Ненависть Арина тугим узлом связала его.

— Если я это сделаю, ты простишь меня?

— Ты так говоришь, будто жить ему или умереть зависит только от тебя.

— Так было обещано.

Она прищурилась.

— Твоим богом?

— Слов определенно прозвучало меньше.

Кестрел покачала головой.

— Пожалуйста, ответь на вопрос.

— Может, это будет моя рука, — сказала она, — мой меч.

— Мне нужно знать, каков твой выбор.

— Делай. — У неё на глаза навернулись слёзы. — Поклянись, что сделаешь.

Узел ослаб.

— Да, разумеется.

— Он изменил нас обоих. — Казалось, Кестрел с трудом подбирала слова. — Я задумываюсь о том, какой ты; обо всём, что ты потерял; каким ты был, каким ты был вынужден стать и каким мог быть, и я... я превратилась в такого... такого человека, который не в состоянии...