Последние дни Сталина - Рубинштейн Джошуа. Страница 10
Дочь Сталина по-прежнему находилась рядом с ним на Ближней даче, наблюдая, как жизнь медленно покидает отца. «Последние двенадцать часов уже было ясно, что кислородное голодание увеличивалось», — писала она.
Лицо потемнело и изменилось, постепенно его черты становились неузнаваемыми, губы почернели. Последние час или два человек просто медленно задыхался. Агония была страшной. Она душила его у всех на глазах. В какой-то момент — не знаю, так ли на самом деле, но так казалось — очевидно в последнюю уже минуту, он вдруг открыл глаза и обвел ими всех, кто стоял вокруг. Это был ужасный взгляд, то ли безумный, то ли гневный и полный ужаса перед смертью и перед незнакомыми лицами врачей, склонившихся над ним. Взгляд этот обошел всех в какую-то долю минуты. И тут, — это было непонятно и страшно, я до сих пор не понимаю, но не могу забыть — тут он поднял вдруг кверху левую руку и не то указал ею куда-то наверх, не то погрозил всем нам. Жест был непонятен, но угрожающ, и неизвестно к кому и к чему он относился… В следующий момент, душа, сделав последнее усилие, вырвалась из тела [74].
Вечером в 9 часов 50 минут наступила смерть.
Хрущев с остальными также присутствовал при этом. Как только Сталин умер, писал Хрущев, «появился какой-то огромный мужчина, начал его тискать, совершать манипуляции, чтобы вернуть дыхание». Из жалости к Сталину Хрущев возмутился. Он открыто выразил свое недовольство, сказав, что все это бесполезно. Но врачам нужно было показать, что для спасения жизни Сталина они делают все, что только можно себе представить. Слова Хрущева облегчили им задачу, позволив остановиться [75].
«Как только мы установили, что пульс пропал, дыхание прекратилось и сердце остановилось, — позднее писал Александр Мясников, — в просторную комнату тихо вошли руководящие деятели партии и правительства, дочь Светлана, сын Василий и охрана. Все стояли неподвижно в торжественном молчании долго, я даже не знаю сколько, — около 30 минут или дольше… Великий диктатор, еще недавно всесильный и недосягаемый, превратился в жалкий, бедный труп, который завтра же будут кромсать на куски патологоанатомы» [76].
Берия был единственным, кто немедленно приступил к действиям. Он бросился к дверям и вызвал помощников. «Он первым выскочил в коридор и в тишине зала, где стояли все молча вокруг одра, был слышен его громкий голос, не скрывавший торжества», вспоминала Светлана [77]. Слова, которые он выкрикнул, подзывая своего шофера: «Хрусталев! Машину!» — вошли в историю и культуру России. Позже Хрущев писал: «Берия, когда умер Сталин, буквально просиял. Он переродился, помолодел, грубо говоря, повеселел, стоя у трупа Сталина, который и в гроб еще не был положен. Берия считал, что пришла его эра. Что нет теперь силы, которая могла бы сдержать его и с которой он должен считаться. Теперь он мог творить все, что считал необходимым». Берия был «палачом и убийцей», но Хрущеву придется запастись терпением и ждать, прежде чем он сможет выступить против Берии [78].
Светлана осталась в комнате. Она наблюдала за тем, как пришли проститься охрана и прислуга. «Многие плакали навзрыд». Экономка Валентина Истомина, проработавшая у Сталина восемнадцать лет, «грохнулась на колени возле дивана, упала головой на грудь покойнику и заплакала в голос… Долго она не могла остановиться, и никто не мешал ей». Лишь спустя какое-то время, ближе к утру пятницы 6 марта, тело увезли на вскрытие. Светлану, вышедшую вслед за носилками, сопровождал Булганин. Оба они плакали. Прошло шесть часов и десять минут, прежде чем правительство распорядилось приспустить флаг над Кремлем и объявило миру о кончине Сталина. Светлана, тихо сидевшая вместе с прислугой на кухне дачи, слушала печальное известие по радио. Теперь это было уже официально. Сталин умер [79].
2. Новая чистка
В последние месяцы жизни Сталин намеревался осуществить серьезные перестановки в руководстве партии. И для страны, и для иностранных дипломатов полной неожиданностью стало заявление Кремля в августе 1952 года о том, что в начале октября в Москве состоится XIX съезд партии, впервые после тринадцатилетнего перерыва. (При этом правила предписывали проведение съезда каждые три года.) Предварительное уведомление не оставляло сомнений в том, что Сталин объявляет радикальную реформу партийной структуры: упразднение Политбюро в составе девяти человек и замену его расширенным Президиумом из двадцати пяти. Кроме того, с докладом от имени Центрального комитета на съезде должен был выступить Георгий Маленков. Поскольку начиная с 1925 года главный доклад на партийных съездах делал сам Сталин, подобный сигнал о возможной преемственности власти предвещал историческую встречу.
Сталин еще больше усугубил ожидания от съезда, выступив с заявлением об экономической политике. За три дня до открытия съезда главный теоретический журнал партии Большевик опубликовал его длинную статью примерно в 25 тысяч слов под названием «Экономические проблемы социализма в СССР». Считалось, что работа над текстом была закончена несколькими месяцами ранее, но Сталин намеренно публиковал его именно сейчас, чтобы заслонить остальные темы съезда. Следуя привычной сталинской мегаломании, Кремль всеми средствами подчеркивал важность этой работы. Большевик напечатал дополнительные 300 тысяч экземпляров сверх своего обычного полумиллионного тиража. Правда в следующие два дня выходила в расширенном виде с полным текстом сталинской статьи. Одновременно специальным тиражом в 1,5 миллиона вышла брошюра, и к 1 января 1953 года было опубликовано 20 миллионов экземпляров. Весь октябрь в одной только Москве двести тысяч агитаторов читали и обсуждали работу Сталина на предприятиях, в учреждениях и школах [80].
Это должно было стать последним авторитетным высказыванием Сталина по важнейшим вопросам общественной политики. На первый взгляд, статья была его ответом на долгую дискуссию, которая велась уже на протяжении пятнадцати лет и касалась нового учебника политэкономии СССР. У Сталина были свои особые причины высказаться на эти темы. Хотя статья была переполнена «высокими теоретическими истинами», которые едва ли поднимались «над уровнем банальности», как выразился историк Адам Улам, за этой сталинской инициативой стояла серьезная цель, и она не предвещала ничего хорошего для советского общества.
Сталин использовал эту возможность, чтобы задать тон предстоящему съезду и подготовить почву для проведения новой чистки. Он рекомендовал, например, дальнейшее ужесточение контроля над советскими колхозами. Для Сталина, как подметил Улам, колхозная система «была недостаточно социалистической» [81]. Теперь он предлагал «поднять колхозную собственность до уровня общенародной собственности», чтобы земельные наделы колхозников, на которых они работали ради обеспечения себя и своих семей минимумом продовольствия, были переданы в собственность государства [82]. Также ранее имели место призывы сократить приоритетное финансирование тяжелой промышленности и расширить производство товаров народного потребления. И здесь Сталин не желал слышать ничего подобного. Страна по-прежнему находилась в условиях «капиталистического окружения», что требовало непропорциональных вложений в тяжелую промышленность для поддержания массового производства вооружений. Советские потребители подождут. Зато он включил в статью неосуществимый призыв к сокращению рабочего дня, предложив перейти к шестичасовому, а затем и пятичасовому трудовому графику, когда по мере перехода от социализма к коммунизму для этого созреют условия. Он призывал к улучшению жилищных условий граждан, к удвоению реальных доходов — все это были предложения, которые ни к чему не вели.