Перекрестки - Франзен Джонатан. Страница 50

Расс уже не знал, что и думать: то отчаивался, то вновь проникался надеждой.

– Словно я решила заменить Бобби таким же, как Бобби. Наверное, меня тянет к похожим мужчинам – точнее, к такому типу мужчин. Бобби тоже умел быть обаятельным, хотя вел себя как козел, и я злилась на него. И я поняла, что если останусь с Филипом, рожу ему ребенка, а то и двух (наверняка он хочет детей) – тут-то мне и крышка. Он будет все контролировать. Ну, в общем, домой я вернулась к полуночи…

После интимной близости с хирургом? Расс понятия не имел, как нынче принято вести себя на свиданиях.

– … а Ларри сидит один в гостиной, смотрит телевизор. Он уже большой, с ним можно оставить Эми, но тут он был какой-то странный. Наклоняюсь его поцеловать – мамочки! От него пахнет марихуаной и ополаскивателем для рта. То есть он уложил Эми и накурился! Я так и ахнула. Я понимаю, он тяжело переживает смерть Бобби, да и в девятом классе пойти в новую школу – так себе удовольствие, но он хороший парень, и в этом году ему намного легче, спасибо “Перекресткам”. Он по-прежнему сутулится, по-прежнему прячет лицо за волосами, но все-таки потихоньку взрослеет. И как только я поняла, что он накурился, мне стало ужасно стыдно, что я на несколько часов бросила их с Эми одних. Я его упрекнула – как ты можешь так глупо рисковать, ты же отвечаешь за сестру, – но наказывать не стала. Спросила только, где он взял марихуану. А он сидит, лицо волосами завесил, молчит, на меня не смотрит. Я снова спрашиваю: у тебя осталась марихуана? Он молчит, ну я и сорвалась. Пошла в его комнату, потребовала отдать траву, и оказалось, что у него целый пакет! Представляешь? Я, конечно, отобрала, снова спрашиваю, откуда марихуана, и знаешь, что он мне ответил? “Я не наркоман”. Я так разозлилась, что запретила ему месяц смотреть телевизор.

Расс с тревогой догадывался, куда она клонит. Он сразу все понял, еще когда она упомянула Перри.

– В общем, как я говорила, ситуация не из приятных, – заключила Фрэнсис. – Но я решила, ты должен знать.

– То есть ты полагаешь, марихуану Ларри дал мой сын.

– Точно не знаю. Но они много времени проводят вместе, это так мило, и Ларри явно восхищается Перри. Они возвращаются из школы и сразу поднимаются к нему в комнату. Ларри мастерит модели, и когда мальчики наверху, от них пахнет клеем и краской. Я не против, что они мастерят модели. Я даже не против, чтобы они курили марихуану. Ларри говорит, половина ребят в школе пробовала травку, хотя, по-моему, он все же преувеличивает, но в целом, насколько я понимаю, это обычное дело. Но чтобы вот так, целый пакет, да еще большой – на Ларри это не похоже.

Черт бы побрал Мэрион.

Прошлой весной, когда выяснилось, что Перри совершенно отбился от рук, Мэрион бросила Рассу в лицо упрек – он-де зациклился на ветхозаветных заповедях, а о новозаветном прощении, которое сам же и проповедует по воскресеньям, забыл. По словам Мэрион, Перри нужно любить и поддерживать, а не наказывать. Да, он прогулял в общей сложности одиннадцать дней и подделал почерк Расса в записках, объясняющих причину его отсутствия, но Мэрион стояла на своем: проблемы Перри связаны с психологией, а не с нравственностью. Мальчик очень чувствительный, подвержен перепадам настроения, страдает бессонницей. Мэрион умоляла о сострадании, предлагала показать сына психиатру (как будто у них есть на это деньги). Расс же считал, что проблема заключается в самой Мэрион. Она всегда потакала капризам и прихотям Перри: в раннем детстве – его безумолчному нытью и плачу, когда стал постарше – надменному самомнению. Расс сознавал, что все четверо детей в той или иной степени любят Мэрион больше, чем его, потому что она постоянно рядом, постоянно дома, тогда как он служит другим, но Перри привязан к матери очевиднее и сильнее прочих. Расс, пожалуй, завидовал бы их близости, если бы больше любил Перри и если бы Мэрион по-прежнему его возбуждала. Но он предпочел не вмешиваться в их отношения, и вот теперь, из-за потакания Мэрион и его собственного равнодушия, они вынуждены краснеть за Перри перед школьным начальством.

Он безошибочно чуял в Перри нравственный изъян, ему следовало бы догадаться, что сын употребляет наркотики, но Расса сбила с толку болтовня Мэрион о талантливом сверхчувствительном мальчике, который просто не высыпается. Дома Расс потребовал Перри к себе в кабинет, где лежала стопка записок к директору школы, написанных почерком, невероятно похожим на его собственный (надо отдать Перри должное, у него масса талантов): раз Мэрион не справилась, он сам призовет к порядку сына, длинноволосого, как девочка.

– Ты больше не будешь спать днем, – сказал Расс. – Спать нужно ночью, как все люди.

– Пап, я бы с радостью, – ответил Перри, – но я не могу.

– Думаешь, мне каждое утро хочется вставать и идти на службу? Но я все равно встаю и иду. И если ты один раз заставишь себя подняться, к вечеру так устанешь, что спокойно заснешь. И опять вернешься в нормальный режим.

– При всем моем уважении, проще сказать, чем сделать.

– Ты очень способный, жаль, если школа не обеспечивает тебе должную нагрузку. Но ты уже большой мальчик, ты должен приучать себя к порядку. Я же только и вижу, как ты читаешь или что-то мастеришь. Нужно чаще гулять, расходовать силы. Может, тебе записаться в школьную софтбольную команду?

Перри таращился на отца вызывающе и недоверчиво. Расс старался не раздражаться.

– Ты должен делать хоть что-нибудь, – продолжал он. – Я хочу, чтобы с этого лета ты начал работать. Так принято в нашей семье: мы работаем. Я хочу, чтобы ты поставил себе цель зарабатывать пятьдесят долларов в неделю.

– Бекки в десятом классе не работала.

– Бекки была в команде чирлидеров, и сейчас она работает.

– Она ненавидит эту работу.

– Это и есть самодисциплина. Нравится, не нравится, все равно работаешь. Я делаю это вовсе не для того, чтобы тебя наказать. А для твоего блага. Я хочу, чтобы ты завтра же начал искать работу. К лету как раз найдешь.

К отвращению Расса, Перри расплакался.

– По правде говоря, – продолжал Расс, – ты еще очень легко отделался. По-хорошему мне бы следовало запретить тебе вообще всё.

– Ты меня наказываешь.

– Хватит реветь. Ты уже не маленький. Я тебя не наказываю. Если не подыщешь ничего лучше, будешь стричь газоны. Если уж Клем стриг, тебе тем более не зазорно. Походишь весь день за газонокосилкой – ночью уснешь в два счета.

Мэрион пеняла Рассу (как обычно, кротко, но неотвязно), что заставить Перри стричь газоны – значит впустую растратить его таланты, оскорбить его чувствительность, но Расс оказался прав: Перри действительно вернулся к нормальному режиму. Летом он спал с полуночи до полудня, как обычный подросток, а в сентябре по собственной инициативе вступил в “Перекрестки”. Видимо, решил присоединиться к Рику Эмброузу из мести за то, что его заставили стричь газоны, но Расс ни разу не высказал Перри неодобрения, не доставил ему такого удовольствия. По правде говоря, Перри чем дальше, тем больше вызывал у Расса физическое отвращение, ему противно было его подростковое тело. И когда Перри после уроков отправлялся в “Перекрестки”, когда уезжал с ними куда-то на выходные, Расс чувствовал облегчение: не нужно терпеть его оскорбительную телесность.

Теперь же Расс задался вопросом: что если отвращение внушает ему скверный характер Перри, самодовольное наслаждение, с каким тот тайком употребляет наркотики. Это все Мэрион виновата, черт бы ее побрал. И слова не скажи против ее драгоценного сына, а Перри злоупотребляет ее доверием, и вот теперь Фрэнсис, ставшая для Расса источником удовольствия, считает его из-за Перри доверчивым лопухом, чей сын приохотил ее Ларри к наркотикам. Черт бы побрал Мэрион. Он уже представлял, с каким жестоким удовольствием сообщит ей, что Перри наркоман, ткнет ее носом в сыновьи грешки: вот до чего довело твое потакание, – пусть Мэрион поплатится за то, как унизительно Рассу было узнать обо всем от Фрэнсис. И Перри тоже поплатится.