Перекрестки - Франзен Джонатан. Страница 64

Перри вновь мигом осушил кружку. Ему отчаянно, непомерно хотелось глёга, как и любого другого недозволенного вещества, какие ему случалось принимать. Тут он вспомнил, что на кухонном столе стоит бутылка водки. А поскольку определение “одной кружки” уже запуталось до неузнаваемости, он прокрался в кухню, плеснул себе водки и выпил залпом. Кружку оставил в раковине.

Убедительно опьянев и немного приободрившись, поколебав, но вряд ли нарушив зарок, Перри отправился испытать свой навык пить, не теряя головы, на священнослужителях в гостиной. Подле гаснущего камина стояли бок о бок двое мужчин, высокий и низкий; казалось, они исчерпали темы, но пока что не нащупали более плодородной почвы для разговора. Перри представился.

Тот, что повыше, был в красной водолазке и блейзере из верблюжьей шерсти.

– Я Адам Уолш из лютеранской церкви Святой Троицы. А это ребе Майер из синагоги Бет-Эль.

Ребе, у которого волосы были только за ушами, пожал Перри руку.

– Веселой Хануки.

Перри решил, что ребе острит, и хохотнул – пожалуй, чересчур громко. Краем глаза он заметил, что миссис Хефле угрюмо следит за ним.

– Ваш отец здесь? – спросил преподобный Уолш.

– Нет, уехал в город по делам паствы. Застрял из-за снегопада.

Заговорили о снегопаде. Перри еще не успел полюбить погоду так, как любили ее все взрослые. Высказав бестолковое замечание, что снегу нападало уже восемь дюймов, Перри поднял вопрос доброты и ее связи с интеллектом. Он пришел на прием, движимый бескорыстием, теперь же приметил возможность не только бесплатно напиться, но и получить бесплатную консультацию сразу двух, если так можно выразиться, профессионалов.

– Пожалуй, я спрашиваю вот о чем, – сказал он, – может ли доброта быть наградой сама по себе, или же она, сознательно или нет, всегда служит личным намерениям.

Преподобный Уолш и ребе обменялись взглядами, в которых Перри подметил приятное удивление. Его тешило, что он обманул их ожидания относительно пятнадцатилетних.

– Возможно, Адам ответит иначе, – сказал ребе, – но в иудаизме считается, что существует лишь одна мера добродетели: служит ли человек Богу и исполняет ли Его заповеди.

– Получается, – откликнулся Перри, – что добродетель и Бог, по сути, синонимы.

– Именно так, – подтвердил ребе. – В библейские времена, когда Господь являл себя открыто, Он бывал довольно жесток – ослеплял людей за малейшие проступки, велел Аврааму убить сына. Но суть иудаизма в том, что Господь поступает, как считает нужным, а мы соблюдаем Его заповеди.

– То есть, иными словами, неважно, что думает праведник, если при этом он соблюдает букву Господних заповедей?

– И поклоняется Богу, да. Разумеется, на уровне народной мудрости можно быть праведником, не будучи меншем [30]. Адам, вам наверняка тоже это знакомо: набожный человек, от которого близким одно несчастье. Мне кажется, Перри скорее спрашивает об этом.

– Я вот о чем, – пояснил Перри, – можем ли мы избавиться от эгоизма? Даже если призвать Бога, сделать Его мерой добродетели, тот, кто Ему поклоняется и соблюдает заповеди, все же хочет чего-то для себя. Ему нравится чувствовать себя добродетельным или он мечтает о вечной жизни, и так далее. Тот, кому хватит ума об этом задуматься, непременно заметит толику эгоизма.

Ребе улыбнулся.

– От этого никуда не деться, если уж вы так ставите вопрос. Но мы, по вашему выражению, “призываем Бога” (верующий, конечно же, скажет, что Господь призывает нас), дабы установить нравственный порядок, при котором ваш вопрос лишается всякого смысла. Тому, кто положил себе за правило соблюдать заповеди, нет нужды шпионить за каждой мыслишкой.

– Я думаю, вопрос Перри глубже, – вмешался преподобный Уолш. – Я думаю, он имеет в виду, что человеческая природа по сути своей греховна. В христианстве считается, что безупречную добродетель явил миру один-единственный человек: Сын Божий. Прочим же остается надеяться разве что на проблеск того, что можно считать истинной добродетелью. Когда мы делаем доброе дело или прощаем врага, мы чувствуем в сердце добродетель Христа. Нам всем присуща внутренняя способность распознать добродетель, но мы полны греха, и эти два начала вечно воюют друг с другом.

– Именно, – сказал Перри. – А как мне понять, я правда хороший или преследую греховную выгоду?

– Я бы ответил: слушайте свое сердце. Только сердце откроет вам, каков ваш подлинный мотив, присутствует ли в нем Христос. Думаю, в этом наши взгляды с ребе Майером совпадают. Вера необходима (в нашем случае – в Господа Иисуса Христа), поскольку дает неопровержимый критерий оценки наших поступков. Лишь когда мы веруем в совершенство Спасителя, лишь когда стараемся Ему подражать, лишь когда переживаем Его живое присутствие в сердце своем, мы вправе надеяться, что нам простят более эгоистичные помыслы, от которых мы, быть может, несвободны. Лишь вера в Христа искупает наши грехи. Без Него мы затерялись бы в море сомнений в собственных мотивах.

Перри наслаждался способностью беседовать на равных с людьми втрое старше себя, наслаждался тем, как ловко определил свою меру, наслаждался тем, как легко, но при этом внятно текут слова. Но к ним приближалась миссис Хефле, точно учуяв удовольствие, которое немедленно требовалось растоптать. Перри повернулся к ней спиной.

– Я понимаю, о чем вы говорите, – сказал он преподобному Уолшу. – Но если человек не способен уверовать?

– Не все приходят к вере в одночасье. Вера редко дается просто. Но если вам случалось сделать доброе дело и почувствовать, как потеплело на душе, это весточка от Бога. Он говорит вам, что в вас есть Христос и что в вашей воле и силах стремиться сблизиться с Ним. “Ищите и обрящете”.

– У евреев примерно так же, – добавил ребе, – хотя мы подчеркиваем, что еврей все равно еврей, нравится ему это или нет. У нас скорее Господь находит человека, а не наоборот.

– Не думаю, что наши мнения в данном вопросе существенно отличаются друг от друга, – сухо ответил преподобный Уолш.

Перри старался не обращать внимания на топтавшуюся позади него миссис Хефле.

– Но что если я чувствую, как у меня теплеет на душе, вот как вы говорили, однако это чувство не приводит меня к Богу? Что если подобные ощущения свойственны любым разумным тварям? Если я так и не найду Бога или Он не найдет меня, по-вашему получается, я проклят?

– Теоретически вера постулирует именно это, – сказал преподобный Уолш. – Но вы так молоды, а жизнь долгая. Вам еще представится бесконечное множество случаев познать благодать Господню. Это происходит в мгновение ока.

– Ну а пока, – добавил ребе, – думаю, достаточно поступать как менш.

– Перри! – К ним подошла миссис Хефле. – Идем, я познакомлю тебя с Рикки, сыном преподобного Уолша. Он учится в одиннадцатом классе школы Лайонс.

Тон у нее был приторный. Раздражение Перри оказалось сильнее всех благочестивых чувств, какие ему до сих пор доводилось ощутить.

– Прошу прощения?

– Молодежь собралась в зимнем саду.

– Я это знаю. Но мы беседуем. Неужели так трудно это понять?

Очевидно, от глёга его язык не заплетался, но развязался.

– Пожалуй, главное мы обсудили, – сказал преподобный Уолш. – Кто хочет печенья?

Перри обратился к ребе.

– Я вас утомил? Мои вопросы показались вам детскими? Меня и правда надлежит отправить в зимний сад?

– Вовсе нет, – ответил ребе. – Это важные вопросы.

Перри назидательно обернулся к миссис Хефле. Ее деланная приторность сменилась откровенной враждебностью.

– Глёг не для детей, – сказала она.

– Что?

– Я говорю, глёг не для детей.

– Не понимаю, о чем вы.

– Думаю, понимаешь.

– А я думаю, вам не стоит лезть не в свое дело. – Перри подивился, до какой степени глёг развязал ему язык. – Серьезно, неужели у вас нет занятия поважнее, чем ходить за мной следом?

Чем громче становился его голос, тем тише было в гостиной.