Перекрестки - Франзен Джонатан. Страница 74

Он пробирался сквозь толпу, высматривая Бекки, но концерт был не просто концертом, а вечером встреч. На Клема немедля налетела зрелая версия Келли Вёльке, девушки, которую он с детства знал по Первой реформатской. Они никогда не дружили, и в любой другой вечер объятия, в которые заключила его Келли, показались бы ему неуместными. Сегодня же Клем едва не расплакался от прикосновения теплого тела. Немногие настоящие его друзья из “Перекрестков” были начисто лишены всякой сентиментальности и не удосужились прийти, но Клема обступили другие выпускники, и, хотя в общине он вечно чувствовал себя сбоку припека, а упражнения на построение доверия и риторика личностного роста не вызывали у него восторга, сейчас он принимал их объятия с благодарностью, точно соболезнования близких. Интересно, подумал Клем, что бы сказала Шэрон о таких вот объятиях. И тут же пожалел, что вообще вспомнил о ней, потому что после каждой, пусть даже безобидной, мысли о Шэрон его вновь затапливали боль и стыд.

К тому времени, когда Клем описал круг в толпе, так и не найдя Бекки, братья Изнеры и Эми Дженнер уже вдохновенно пели о том, что сделали бы молотком в разное время суток [33]. Клем выбился из сил, громкий звук был ему противен. Он уселся под сценой, застыл перед колонками, и тут к нему подошел младший брат его друга Джона Гойи, Дейви. Правда, Дейви успел не только подрасти, но и как будто состариться.

– Ты Бекки ищешь? – прокричал он.

– Ага, она здесь?

– Я за нее волнуюсь. Она ушла домой?

– Нет, – крикнул Клем. – Я только что из дома.

Дейви нахмурился.

– Что-то случилось? – прокричал Клем.

К счастью, пение стихло, остался лишь шум в колонках.

– Не знаю, – ответил Дейви. – Наверное, лежит где-нибудь.

В ухе Клема раздался усиленный аппаратурой медоточивый голос Тоби Изнера, старшего из двух братьев-музыкантов.

– Спасибо всем. Спасибо. Боюсь, времени осталось всего на одну песню.

Тоби примолк, дожидаясь разочарованных возгласов, и в зале вежливо застонали. Тоби отличала елейная искренность чувствительного парня, а пел он с улыбкой, явно любуясь собой: у Клема от этого всегда бежали мурашки. Вдобавок Тоби обзавелся темной бородой, как у библейского патриарха.

– Я рад, что мы сегодня собрались здесь, столько замечательных людей, столько чудесных друзей, столько любви, столько смеха, – говорил Тоби. – Но я прошу вас на минутку стать серьезными. Мы ведь это можем, правда? Я хочу, чтобы мы помнили: война еще идет. Прямо сейчас, в эту самую минуту, во Вьетнаме утро. Люди до сих пор гибнут, и, честное слово, мы обязаны это остановить. Остановить эту войну. Мы хотим, чтобы Америка убралась из Вьетнама прямо сейчас. Врубаетесь?

Тоби был таким самовлюбленным говнюком, что Клем его даже пожалел. Но в зале захлопали, одобрительно загудели. Ободренный Тоби воскликнул:

– Я хочу услышать это от вас, люди! Давайте, все вместе! Чего мы хотим?

Он приложил руку к уху, и на его просьбу откликнулось несколько голосов, в основном женских:

– Мы хотим мира!

– Громче, ребята! Чего мы хотим?

– Мы хотим мира!

– Чего мы хотим?

– МЫ ХОТИМ МИРА!

– Когда мы этого хотим?

– ПРЯМО СЕЙЧАС!

– Мы хотим мира!

– ПРЯМО СЕЙЧАС!

И хотя Дейви Гойя, благослови его Бог, невозмутимо разглядывал свои ногти, Клему показалось, что весь зал подхватил эти слова. До знакомства с Шэрон ему тоже случалось скандировать лозунги на демонстрациях протеста, но сейчас это показалось ему до того чуждым, что ему стало стыдно за себя, за свою слабость, за то, что обнимал других выпускников. Мало того, что они лицемеры и предпочитают жить спокойно: им еще и не противен Тоби Изнер. И если раньше Клем чувствовал себя одним из них, теперь они были ему чужими.

Тоби опустил кулак, который вскидывал в такт словам, и взял первый аккорд “В дуновении ветра” [34]. Слушатели закричали, и Клем понял, что с него хватит. Он протолкался сквозь толпу и вышел в центральный коридор к туалетам. Приоткрыл дверь женского туалета.

– Бекки?

Ответа не последовало. Проверил прочие кабинеты в коридоре – никого. Клем дошел до входной двери: сюда еще доносился голос Тоби Изнера, и Клем представил, как тот ухмыляется в усы. На полу возле двери сидела девица в косухе и курила сигарету. Это была Лора Добрински.

– Лора, привет, рад тебя видеть. Ты не знаешь, где моя сестра?

Лора выдохнула дым вбок, точно не слышала Клема. Похоже, она плакала.

– Извини, что потревожил, – произнес Клем. – Я ищу Бекки.

Они с Лорой давно поняли, что не нравятся друг другу, и оттого общались непринужденно. Лора снова выпустила дым краешком губ.

– Когда я последний раз ее видела, она была обдолбанная в хлам.

– Какая?

– Обдолбанная в хлам.

У Клема поплыло перед глазами, точно ему врезали по лицу. Теперь он понял, почему Дейви Гойя беспокоился за Бекки.

Оставив Лору наедине с ее горем, он бегом одолел два лестничных марша и очутился в комнате, где собирались “Перекрестки”. С порога разглядел в полумраке, что на диване лежит девушка, на ней тощий парень. Оба одетые, и девушка, к счастью, не Бекки.

– Извините, вы не видели Бекки Хильдебрандт?

– Нет, – ответила девушка. – Вали отсюда.

Оглушенный бессонницей, Клем спустился по лестнице. Он бы сел, закурил, но понимал, что от сигареты будет только хуже. Глаза пекло, в голове какая-то гниль, плечи болели – натаскался сегодня, во рту кисло от печенья, перехваченного по пути из дома, а тут еще и с Бекки трудности: просто невыносимо. Он знал, что Перри курит траву, но чтобы Бекки? Ему нужно, чтобы она, как всегда, сияла и трезво мыслила. Ему нужно, чтобы она приняла его сторону, прежде чем он расскажет родителям о своем поступке.

В коридоре второго этажа было темно, дверь в кабинет Рика Эмброуза приоткрыта. Клем всегда уважал его за то, что тот понимал двусмысленность его положения в “Перекрестках”, и уважал его сейчас – за то, что Эмброуз не желает иметь никакого отношения к концерту. Клем заглянул в кабинет, надеясь, что сестра там, в безопасности. Эмброуз развалился в кресле у стола и читал книгу: похоже, в кабинете он один.

Клем направился дальше, к алтарю, и заметил полоску света под дверью помощника священника. Отец сейчас должен быть на ежегодном приеме у Хефле: наверное, забыл выключить свет. Но, проходя мимо двери, Клем услышал смех, похожий на смех Бекки.

Он остановился. Может, она каким-то образом раздобыла ключ? Он постучал в дверь.

– Бекки?

– Кто там?

У него скакнуло давление. Это голос отца. Клем не рассчитывал его увидеть (точнее, надеялся не увидеть) до того, как поговорит с Бекки и получит ее благословение.

– Это я, – сказал он. – Клем. Бекки у тебя?

Повисло молчание, такое долгое, что Клем счел его неестественным. Затем дверь открыл отец. В старой аризонской дубленке и почему-то бледный.

– Клем, привет.

Казалось, он вовсе не рад сыну. За его спиной маячил мальчишка – без прыщей, в охотничьей куртке и такой же кепке: Клем не сразу понял, что это женщина с короткой стрижкой.

– Бекки здесь?

– Бекки? Нет. Нет, э-э, это одна из наших прихожанок, миссис Котрелл.

Женщина махнула Клему. Лицо у нее было очень красивое.

– А это мой сын Клем, – сказал отец. – Мы с миссис Котрелл как раз… э-ээ… может, ты нам поможешь? Кто-то чистил от снега парковку и завалил выезд ее автомобилю. Надо ее откопать. Поможешь?

Миссис Котрелл подошла, протянула Клему руку. Ладонь у нее была твердая и прохладная.

– Фрэнсис, не забудь пластинки. Кажется… да, Клем, кажется, я видел у входа в церковь пару лопат. Мы с миссис Котрелл опоздали… ездили в церковь к Тео и… В общем, да, ну и, э-ээ. Маленькая авария.

Отец так нервничал, что Клем понял: он явно им помешал.

– Что-то мне не хочется чистить снег.