«Вечер, проведённый в доме Блэка» и другие «чёрные» новеллы - Будрис (Бадрис) Альгис. Страница 14

— Скоро будут лишь компетентные паразиты и некомпетентные паразиты, — заявил он.

Уже в третий раз, вероятно, мы имели с ним подобный разговор, и Джеф нанизывал машинально фразы, опустив глаза к столу, на котором он тщательно ломал на мелкие кусочки маленькую красную палочку из пластмассы.

Когда мы вышли из ресторана, солнце уже садилось, и ночной холод окутывал город, построенный в пустыне. Еще горел слабый розовый свет на верху Бродвей Билдинг, за которым исчезло солнце. Джеф глубоко вздохнул и вдруг начал кашлять.

— Проклятый туман, — пробурчал он. — Проклятый город. Было бы невозможно выдвинуть хотя бы одну причину, объясняющую, почему я здесь живу.

Он направился к своей машине, немного покачиваясь.

— Может быть, ты вернешься вместе со мной? — предложил я. — А машину заберешь завтра.

Он порылся в отделении для перчаток, достал пачку сигарет, всунул одну из них в зубы и начал ею покачивать, не зажигая однако.

— Тед, мой друг Тед, сегодня вечером я не вернусь домой. Если бы ты меня отвез в Шери Лейн, я был бы тебе бесконечно признателен.

— Ты уверен? Я поеду с тобой, если ты хочешь.

Джеф с насмешливой физиономией направил в мою сторону свой указательный палец.

— Тед, ты — отличный парень, вызывающий уважение интеллигент. Я тебе советую возвращаться и заняться твоей супругой. Нет, серьезно, займись ею, Тед. Что касается меня, то я сейчас спокойно отупею в Шери Лейне.

Я уже удалялся, направляясь к своей машине, когда он мне бросил:

— Тед! Я хотел тебе сказать… В свое время моя жена была так. же мила, как и твоя…

Я не проехал и километра, когда последние отблески света исчезли на небе и ночь наступила так же внезапно, как опускается штора. Над неоновыми огнями бульвара Сансит появилась половинка чахлой луны, которая тотчас же была затянута густым туманом, спускавшимся в пустыню. Когда я достиг окраины Клей-Каньона, лобовое стекло машины было покрыто его капельками.

Поскольку в доме не было света, я подумал, что Эллен, возможно, уехала куда-то, но когда я обнаружил наш старый «плимут» в аллее, я почувствовал себя раздавленным ледяными тисками непонятного страха. Образы дня, казалось, появились внезапно из тумана и начали одолевать мой разум. Столь привычный вид машины моей жены, вид, сочетавшийся с темнотой и молчанием, вызвал во мне панический страх. Я бросился к двери, выставив вперед правое плечо, как если бы я должен был ее вышибить, она широко открылась под моим натиском, и я очутился в темном салоне, где только мое тяжелое дыхание нарушало тишину.

— Эллен! — крикнул я резким и жалобным голосом, который я едва узнал сам. — Эллен!

Голова кружилась у меня, я должен был вот-вот потерять равновесие. Вдобавок ко всем моим мучениям последних месяцев, темнота и молчание уже не находили места в галерее ужасов моего разума, готового трещать по всем швам. Я увидел то, что отказывался видеть: в детской комнате в глубине двухэтажной кровати лежали крысы, от сырости вздулись красные обои; испанский дворянин, повешенный за шею на засохшем дереве, ударял каблуками о стену с легким звуком «влюмп»; его элегантные одежды шуршали от ветра, в то время как он медленно крутился, увлекаемый невидимыми потоками воздуха, пронизанного пороком. И когда, вращаясь, он повернулся ко мне, я увидел его широко открытые глаза ящерицы, которые бросили в мою сторону взгляд ненависти и презрения.

«Это» было здесь, — должен был признаться я. «Это» — отвратительно, а я оставил жену одну с «Этим» в доме. Эллен была пронизана этой леденящей вечностью, где молчаливые тени обменивают их субстанции на сотни волнительных лет речи: одно слово, выдавленное из груди, объятой ужасом, крик, вздох или рычание, слова красноречия, заимствованные из жизни, чтобы утолить неутолимую жажду живой смерти.

Свет зажегся у меня над головой, и я оказался в коридоре напротив детской комнаты. Эллен шла по направлению ко мне, улыбаясь.

— Тед? Что ты делаешь в темноте? Я немного заснула перед ужином… Ты ничего не отвечаешь? Ты плохо себя чувствуешь?

Она подошла ко мне и показалась мне удивительно красивой. Ее глаза гораздо более глубокого голубого цвета, чем глаза Сондры, имели фиолетовые отблески.

Она вновь стала молодой и стройной, в глубине ее души, как маяк, светилось вновь спокойствие.

— Очень хорошо, — прокаркал я. — А ты, ты уверена, что ты хорошо себя чувствуешь?

— Конечно, — сказала она, улыбаясь. — Я чувствую себя намного, намного лучше.

Она взяла мою руку, радостно ее поцеловала.

— Я одену платье и приготовлю ужин, — сказала она, направляясь к нашей комнате.

Несмотря на полумрак, царивший в детской комнате, я заметил при свете из коридора вмятину, которую оставило ее тело на покрывале нижней кровати.

— Ты спала в детской? — спросил я.

— Да, — ответила она. — Я там мечтала, ожидая тебя, захотела спать и легла там. Кстати, почему ты возвращаешься так поздно? У тебя была дополнительная работа?

— Ничего не произошло?

— Почему? Что могло бы произойти?

Я не знал, что ответить, но мое сердце прыгало от радости в груди. С этим было покончено! Не зная того, Эллен встретилась безбоязненно со злом в его логове; она прошла сквозь него во мне, как ребенок, и вновь стала сама собой, не угнетая себя мыслью, что она его победила. Я оберегал ее все это время моим молчанием, моим отказом делиться ужасом с женщиной, которую я любил. Я Протянул руку в комнату, нажал на выключатель. Свет залил веселые красные обои с изображением игрушек, красно-белые занавески, красно-синие покрывала. Это была красивая, веселая комната, удобная для ребенка.

Эллен вернулась в комбинации.

— Что с тобой, Тед? У тебя озабоченный вид. На работе все в порядке?

— Да, да, — ответил я. — Я был с Джефом Шефитом. Мы поехали в пансион к его сыну. Бедный Джеф! У него несчастная жизнь!

Я рассказал Эллен, как я провел вторую половину дня; у меня создалось впечатление, что впервые с тех пор, как мы поселились здесь, я говорил свободно у себя дома. Выслушав меня с тем особым вниманием, которое ей было свойственно, жена поинтересовалась, как выглядит ребенок.

— В точности аллигатор, — ответил я с отвращением. — Настоящий аллигатор.

Выражение скрытой, необъяснимой радости появилось на лице Эллен. Она как будто смотрела сквозь меня, устремив взгляд в детскую комнату, как если бы источник ее радости находился там. В то же мгновение я вздрогнул, почувствовал холодное дыхание в спину, тот же поток холодного и сырого воздуха, который должен был бы послужить мне предупреждением в день последнего моего рождения, если бы я не был тем, кто я есть сейчас. Создалось такое впечатление, что у меня вдруг произошло обезвоживание организма, как будто вся моя кровь вытекла через вены, а сам я начал усыхать. Когда мне удалось заговорить, мой голос показался мне самому похожим на звук, издаваемый ржавым, сухим насосом, которым долгое время не пользовались.

— Что здесь странного? — прошептал я.

— Странного? Абсолютно ничего, но я чувствую себя намного лучше. Я думаю, что я беременна, Тед.

Улыбаясь, Эллен склонила голову на бок.

Альгис Бюдрис

ОБЕР-ЕГЕРМЕЙСТЕР

Начинаясь у Национального шоссе, дорога из белого песка петляла между редкими соснами и уходила вдаль. Не было видно следов от шин, но Малькольм сразу заметил собачьи следы или, может быть, следы только одной собаки, которые отпечатались в самом центре дороги в направлении к перекрестку, где возвышалась бакалейная лавка, выполнявшая также функции заправочной станции.

— Действительно, достаточно далеко от всего, — констатировала Виржиния.

Это была очень тоненькая брюнетка, с вытянутым лицом и высокими скулами. Они поженились десять лет назад, когда она была еще достаточно пухлым подростком.

— Да, — подтвердил Малькольм.

Несколькими днями раньше, когда он не получил стипендии имени Гугенхейма, на которую Малькольм рассчитывал, он покинул службу в агентстве и решил провести лето в самом дешевом месте, чтобы самому убедиться, есть ли в нем талант художника или только определенный коммерческий талант. Теперь они приехали осуществлять задуманное.