Петербургские трущобы. Том 1 - Крестовский Всеволод Владимирович. Страница 92
Пришел помощник надзирателя с письмоводителем и оценщиком – производить опись, пришли и кредиторы. Доктор, пользуясь болезнью Маши, хотел законным предлогом отклонить это обстоятельство; Маша решительно воспротивилась и, требуя как можно скорее описи, сама указывала и вспоминала горничной вещи, почему-либо позабытые тою при осмотре. Ей все скорее и скорее хотелось развязаться со всем, что хоть сколько-нибудь напоминало Шадурского и время, прожитое с ним вместе.
Казалось, все эти вещи, вся обстановка словно какой невыносимый гнет давили бедную девушку. Менее чем в час с четвертью все уже было описано, и казенные печати приложены.
Дело оставалось только за продажей с аукционного торга.
С одиннадцати часов утра в квартиру Маши стал набираться особого рода люд, специально посещающий аукционы. Явилась власть, в лице того же квартального помощника с портфелькой под мышкой; явилась сила пассивная, в образе аукциониста с деревянным молотком в кармане; привалила, наконец, и сила активная – особого рода торговое братство, семья маклаков, ходебщиков по аукционам, которые, составляя в самом деле заправскую силу, являются царями каждого аукциона и ворочают там весьма нешуточными делами. У них есть свои законы, свои обычаи и даже отчасти свой собственный технический язык. Стоит вглядеться в эту толпу, когда она наполняет аукционную комнату: тут и чуйки, и «пальты», костюмы зажиточные и убогие, физиономии одутловато-сытые и тоще-голодные; но на тех и других ярко написана жажда рублишка. Укомплектовывают эту корпорацию обыкновенно толкучники и апраксинцы, которые проторговались вконец и, обанкротившись, примазываются кое-как, ради насущного хлеба, к маклаковскому обществу, куда вступают по большей части племянниками, что обязывает их, за какой-нибудь гривенник или пятиалтынный, справлять подручную работу на хозяев, то есть бегать за ломовиками и отправлять, под своим присмотром, купленное добро в складочные на толкучий рынок. Члены этого братства искони разделили себя на две категории. К первой принадлежат физиономии сытые, в «пальтах» и лисьих купецких шубах; ко второй – физиономии испитые и голодные, в пальтишках и чуйках. Первые ворочают всем делом и называют себя хозяевами; вторые батракуют и племянничают. Хотя нет того дня, чтобы между членами не выходило ссоры и даже потасовки, однако мудрое правило: «рука руку моет» всевластно царит над маклаковским обществом. Тут же труждающиеся и обремененные прогаром, то есть банкротством, находят для себя в некотором роде мирное и тихое пристанище, ибо аукционный промысел во всяком случае дает своим адептам-племянникам возможность хлеб жевать, а хозяева иногда сколачивают и капитальцы весьма почтенного свойства.
Наконец появились в Машиной квартире и кредиторы с несколькими посторонними покупателями и двумя-тремя толкучными торговками, что торгуют подержанным платьем и разным тряпьем. Таков обычный характер публики, присутствующей на всевозможных аукционах. Помощник с аукционистом взглянули на часы и послали за хозяйкой. Маша вышла к ним, бледная и смущенная: она не ждала такого большого сборища.
Гурьба маклаков встрепенулась – по комнате пошел легкий, полушепотливый говорок. Аукционист даже с некоторой подобающей торжественностью стал на свое место за столом, постучал для начала молотком своим и, заглянув в реестр, внятно-монотонным голосом начал выкрикивать.
– Шубка на лисьем меху, воротник соболий – три рубля; кто больше?
Корпорация маклаков тотчас же выслала из своей среды пять «выборных хозяев», назначение которых в этом случае – торговаться, то есть справлять службу за «обчество», пребывающее на сей конец в полном безмолвии.
Подручный аукциониста вытащил и понес напоказ публике продающуюся вещь.
– Три рубля – кто больше? – повторил аукционист, флегматически постукивая слегка молотком и обводя взорами публику.
– С кипейкой! – пискнул чей-то голос в углу, за многочисленными спинами покупателей.
– Мартын на алтын, а Федосья с денежкой, – пробасил, в виде остроты, один из выборных, и острота эта очень утешила братию.
– Три с копейкой – кто больше?
– Десять рублев!
– С пятачком!
– Гривна!
– Полтинка!
– С семиткой!
– Тринадцать рублей семь гривен – кто больше? – монотонит между тем аукционист.
Из публики, не принадлежащей к маклаковскому «обчеству», продирается вперед солидных лет господин с явным намерением набивать цену, чтоб оставить вещь за собою.
– Куды те, лешего, прет? стой на месте! – дерзко ворчат на него ближайшие племянники, нарочно заслоняя дорогу. – Чего толкаишься? барского форсу показывать, что ли, захотел?
Солидный господин оскорбился и подымает перебранку с ближайшим из оттиравших его маклаков. А тем только того и надо. Пускается в ход первая из обычных маклаковских уловок: господина обступают несколько человек и своим смехом да новыми дерзостями неослабно поддерживают начатую перебранку, стараясь во что бы то ни стало отвлечь внимание солидного господина от молотка аукциониста. А молоток этот меж тем все постукивает себе полегоньку, и не успел еще солидный господин сделать маклакам достодолжное внушение насчет своего ранга и сана, как молоток громко пристукнул последний раз – и вещь осталась за одним из выборных обчества в двадцати рублях, тогда как стоила триста. Маклаки утешаются. Господин – с носом; видит, что поддался на уловку, и дает себе слово впредь на таковую уже не поддаваться, а стойко выдерживать характер, не отвлекая внимания от аукциониста. Маклак – народ зоркий: взглянет на физиономию и нюхом чует уже, как лягавая собака, в чем кроется дело.
– Бурнус-манто бархатный, стеганый на гагачьем пуху – два рубля. Кто больше? – снова постукивает аукционист.
– Рубль!
– Пятачок!
– Три копейки!
– Пять рублев!
– Шесть!
– Продал! – замечает, обращаясь к соседу, маклак, предлагавший пять рублей, что на языке маклаков значит – отступился и больше торговаться не намерен.
– Четырнадцать рублей восемь копеек, – кто больше?
– Десять рублей! – возглашает солидный господин, стоя в кучке маклаков, все-таки не допускающих его продраться вперед к аукционисту.
– С рублем, – спокойно замечает в ответ ему один из выборных.
– Еще десять! – настаивает солидный.
– Еще с рублем, – отпарировал другой выборный.
– Ишь ты – голь, шмоль и компания, а как форсится! – дерзко смеются в глаза солидному господину окружающие маклаки, с целью подстрекнуть его на продолжение торга.
Аукционист придерживается и не выкрикивает вновь надбавившуюся сумму.
Один из выборных исподтишка одобрительно мигает ему глазком: хорошо, дескать, дружище, порадей на мир – не оставим.
– Десять рублей! – горячась, набивает меж тем антагонист маклаков, явно задетый за живое.
– Забастуйте-ко лучше, ваше благородие, неравно карман у вас с дырам: проторгуетесь.
– Кто больше? – вопрошает аукционист.
– Пятак!
– Пятнадцать рублей! – настойчиво кричит солидный, начиная «зарываться».
– Рублик!
– Еще пятнадцать!
– Продали! – с предательской усмешкой слышится на стороне маклаков.
В конце концов, после пятиминутного торга, незаметно оказывается весьма почтенная цифра.
– Сто сорок три рубля, пять копеек. Кто больше? – кричит аукционист.
Молчание.
– Раз! – удар молотка. – Кто же больше?
– Опять молчание.
– Два!.. Никто, что ли, не хочет? Сто сорок три рубля, пять копеек – больше кто?
Опять-таки полнейшее молчание. У солидного господина начинает сильно вытягиваться физиономия: видит, что зарвался, и снова попался на удочку.
– Три! – возглашает аукционист, пристукнув молотком. – Вещь за вами, позвольте получить деньги.
В гурьбе маклаков раздается громкий хохот.
– Честь имеем с дешевой покупкой поздравить! – апраксински-вежливо обращаются некоторые из них к своему антагонисту. – Позвольте вам, господин, билетик с адресом наших складов вручить: у нас такое манто при безобидной уступочке за девяносто пять можете получить всенепременно-с!