Профиль незнакомца - Уильямс Аманда Кайл. Страница 12

Подкинуть вам лакомый кусочек? Вот что ваши аналитики наверняка захотят знать: когда я с ними, когда они умоляют меня остановиться, когда они говорят мне, что я делаю им больно, когда они спрашивают, почему, я спрашиваю в ответ: «Каково это? Что ты чувствуешь? Какие ощущения у тебя внутри?» Они никогда не знают, что сказать. Они даже не понимают, о чем я спрашиваю. И я копаю глубже. Я не отступаюсь. Я не даю им покоя. Я хочу знать. Каково это, черт возьми? По крайней мере, я даю им что-то осязаемое для страданий, некую боль, которую можно точно определить, героически вытерпеть. Люди прощают тебе боль. Иногда хорошо иметь боль, в которую даже можно вонзить зубы. Вот почему люди режут себя, теперь мне это понятно. В любом случае, бо́льшую часть времени мы почти все истекаем кровью. Так почему бы не увидеть след от брызг артериальной крови, который мы оставляем после себя?

Никакой эмпатии, думаете вы. Законченный эгоцентрист. Но как бы я знал, как причинить им боль, если б сам не имел всеобъемлющего понимания боли и унижения? Нужно иметь неэгоцентрическую точку зрения, чтобы наслаждаться истинными удовольствиями эгоцентризма. Болен, болен, болен, скажете вы. Не судите меня по своей шкале ценностей. Это не поможет вам найти меня. Мы просто используем разный набор идеалов, вы и я. Ведь кто-то столь ужасно больной просто не смог бы так долго избегать обнаружения, верно? А я занимаюсь этим дольше, чем вы думаете, лейтенант.

Я поздоровался с ним в то утро в лифте, и мы обменялись рукопожатием. Ваше сердце подпрыгнуло, когда вы это прочли? Публичная обстановка, свидетели, видеокамеры… О, как это должно заинтриговать вас! Что за здание и что за лифт? Мы уже встречались раньше? Он одарил меня волчьей улыбкой, и в тот момент я понял: он такой же хищник, как и я.

Дать вам подсказку, чтобы ваше полное надежд сердце замерло? Дэвид, черные волосы, дорогие костюмы, перспективы карьерного роста. Три дня, лейтенант. Тик-так.

Ночью фонарь на Пичтри-стрит отбрасывает на мой лофт витражный свет. Мне нравится его тепло, нравится маркиза у кинотеатра «Фокс» через дорогу, подсвеченная массивными круглыми лампочками. Но этим вечером, пока я сидела с блокнотом и ручкой и этим незваным гостем, еще одним письмом от убийцы, мой дом казался мне зловеще темным и тихим.

Когда через час я ответила на звонок, Раузер спросил:

– Ты поговоришь со мной? Если разрешишь мне подняться, я приготовлю кофе.

Он позвонил из вестибюля и через две минуты уже был у меня – в джинсах «Ливайс» и темно-синей футболке с ярко-желтой эмблемой полиции Атланты на левом рукаве. Судя по его виду, ему не помешало бы вздремнуть и побриться. Раузер прошел прямо на кухню и насыпал в кофемолку зерна для эспрессо. Он знал, где у меня что лежит. Мы оба проводили много времени дома друг у друга.

– Кофе, – сказал он, поставил наши чашки на кофейный столик, сел, повернулся ко мне и положил свою руку на мою. – Спасибо, Стрит. Мне просто нужно обсудить это с кем-то, кто хоть что-то смыслит в этом дерьме.

Я кивнула. Что еще я могла на это сказать? Раузер закинул ногу на ногу и отхлебнул кофе со сливками и сахаром.

– Вряд ли этот тип стал бы делать предупредительный выстрел, будь у нас время найти этого Дэвида, – без предисловий сказал он. – Но мы все равно попробуем. Мне плевать, если ради этого нам придется просмотреть каждую видеозапись из каждого здания в этом городе. Мы поймаем этого ублюдка.

Мы умолкли. Я задумалась о том, сколь трудным будет этот процесс, о том, сколько времени и ресурсов он сожрет, о том, как бедолага-коп из каждой смены будет вынужден часами корпеть, просматривая записи с камер видеонаблюдения, зернистые и нечеткие. И что именно они будут искать? Как кто-то пожимает кому-то руку в лифте, ходит по коридорам и разговаривает? И что потом? Тратить часы, а может, и дни, устанавливая имена этих лиц, брать у них показания? Убийца выдал ровно столько информации, сколько ему было нужно, чтобы полиция Атланты начала гоняться за ним по пятам.

Три дня, лейтенант. Тик-так.

– Возможно, весь сценарий – чушь собачья. Он просто играет с нами. Эти парни – любители блефовать. – Раузер делал пометки на своей копии письма и задумчиво грыз ручку. – Это проблема со всеми убийцами. Все, как один, кучка гребаных лжецов. Лифт – он может быть, а может, и нет. Может, есть Дэвид, а может, и нет. Тем не менее мы должны проверить все, до малейших деталей.

Раузер уже собрал в оперативную группу больше следователей, чем то когда-либо бывало в Атланте, о чем с гордостью объявил мэр, а СМИ раскритиковали как чрезмерные расходы. Раузер также организовал круглосуточную линию для анонимных звонков. Самая дорогая оперативная группа не давала результатов – по крайней мере, так утверждалось в отчетах.

– Есть, над чем задуматься, – осторожно сказала я. – Похоже, он неплохо понимает, что это значит с точки зрения рабочей силы. – Мой пульс слегка участился. Неужели человек, убивавший и хвастающийся этим в письмах к Раузеру, знаком с работой правоохранительных органов? И если да, то насколько хорошо?

Раузер посмотрел на меня, изобразил указательным и большим пальцами пистолет, прицелился и выстрелил в меня.

– Хорошая мысль, – сказал он и позвонил одному из своих детективов. – Уильямс, вы с Бевинсом начните проверять каждый отказ в приеме в полицейскую академию за последние пятнадцать лет, – сказал он в трубку. – Разыщите их. Всех до одного. Несостоявшихся полицейских, фриков из Международной организации по борьбе с преступностью. Найдите их и проверьте их алиби. Еще я хочу, чтобы ты – лично и не афишируя своих действий – составил список всех, кто привлекался к дисциплинарной ответственности по причине применения чрезмерной силы, оскорбительных выражений или сексуальных домогательств. Всех, у кого пока не состоялось разбирательство, кто временно отстранен от работы или отправлен в оплачиваемый отпуск. Их личные дела должны быть у меня на столе к полудню.

Раузер достал из своего портфеля снимки места преступления и разложил их на моем журнальном столике.

– Этот тип явно умен, – сказал он, расположив их группами от первого до последнего убийства: Энн Чемберс, Боб Шелби, Алиша Ричардсон, Лэй Кото. – По мнению ФБР, мы имеем дело с разочарованным неудачником. Ты тоже это видишь?

– Нет, – ответил я. – Я вижу перфекциониста. Тип крайне осторожный и сосредоточенный, который хочет казаться умным и успешным, который хочет произвести впечатление на других. Два его письма говорят нам об этом. Я не вижу парня, который до сих пор живет в подвале у своей мамочки.

Раузер кивнул в знак согласия.

– Итак, у меня есть потенциальная жертва по имени Дэвид и гребаный лифт, и то, что я добыл из этого дерьма. – Он постучал по письму указательным пальцем.

– Есть еще пара вещей, которые оттуда можно извлечь, – сказала я. – Во-первых, этот тип привык всех и вся контролировать. Члены семьи, любовницы, коллеги так или иначе испытали это на себе. Кроме того, садистское поведение, вероятно, должно получать выход посредством общения с сексуальными партнерами даже в периоды охлаждения. Он или платит за это, или находит желающих в садомазохистских сообществах, где любопытство играет в игры с болью и зависимостью; но он не хотел бы, чтобы его партнеры устанавливали границы или использовали стоп-слово. Такие люди получают скверную репутацию в сообществах, где это контролируется. Я бы начала задавать вопросы там. Вероятно, он также посещает веб-сайты, которые подстегивают его фантазии о доминировании. Однако он осторожен. Эта идея внешнего социального лоска, она работает, Раузер. На первый взгляд он тот, за кого себя выдает. Он мастер по части этой игры.

– Все остальные жертвы были довольно легко доступны, но если у Дэвида есть семья и он носит дорогие костюмы, все будет по-другому. У него окажется охранная система, возможно, няня или жена-домохозяйка, собака, а то и две…