Порочное обещание (ЛП) - Джеймс М. Р.. Страница 33

Машина замедляет ход, и за тонированным стеклом я вижу вывеску магазина Kleinfeld.

— Мы приехали, — говорит Катерина, и я снова вижу сочувствие в ее глазах. Я не хочу ее жалости, но логическая часть меня, та часть, которая знает, что я не могу бороться с этим вечно, говорит, что мне лучше, если она будет моим другом, чем врагом.

Дверь открывается, и я делаю глубокий вдох. Ты можешь это сделать, говорю я себе.

И я выхожу из машины на солнечный свет.

Перевод осуществлён TG каналом themeofbooks

Переводчик_Sinelnikova

ЛУКА

Сегодня днем у меня назначена встреча с отцом Донахью, и я с ужасом жду этого. Я уже знаю, что он собирается отчитать меня за то, как я справляюсь с ситуацией и он, вероятно, единственный человек во всем Нью-Йорке, черт возьми, единственный в гребаном мире, которому могло сойти с рук отчитывание любого из нас. Но более того, я знаю, что мои чувства к Софии далеки от чистоты. Настолько далеки, что я буду удивлен, если не загорюсь в ту же минуту, как войду в церковь.

Когда я вхожу, неф церкви пуст, за исключением лысеющего священника в черной рясе, сидящего на передней скамье. Отец Донахью встает, когда я вхожу, и приподнимает одну бровь, когда видит, что я иду к нему.

— Неважно, сколько раз я вижу тебя, Лука, всегда поразительно не видеть маленького мальчика, которого я помню. — Он сжимает мою руку, когда я протягиваю ее, накрывая наши сцепленные руки своей другой, когда он смотрит на меня. С годами он согнулся, в тех волосах, что у него остались, осталась седина, но его темные глаза по-прежнему остры и проницательны, как всегда.

— Я больше не ребенок, — коротко говорю я, занимая место рядом с ним на скамье. — И меня не интересует сегодняшняя лекция, отец.

— Я уверен, что это не так, — криво усмехается он, снова осторожно садясь. — Но ты знаешь, что я думаю обо всем этом.

— На самом деле, я не знаю. Но я уверен, что ты вот-вот мне расскажешь.

— Я был тем, кто был свидетелем клятвы между Джованни Ферретти и твоим отцом много лет назад, Лука. Я не хуже тебя знаю, чего хотел Джованни для своей дочери. Но он добился этого обещания, потому что не видел другого способа обеспечить ее безопасность.

— И я женюсь на ней, потому что нет другого способа обеспечить ее безопасность. — Мой голос ровный, совершенно без эмоций. — Я не уверен, что именно, по-твоему, я должен делать.

— Другого выхода нет? — Отец Донахью наклоняет голову, глядя на меня своими острыми, проницательными глазами. — Нет места, куда ты мог бы ее отправить, нет способа обеспечить ее безопасность в той крепости, в которой ты живешь, кроме как сделать ее своей невестой? Силой затащить ее в твою постель?

Последняя часть щиплет.

— Может, я и не веду жизнь безбрачия, как ты, отец, но я никогда не принуждал женщину, и я не собираюсь начинать со своей жены.

— Значит, София согласна?

— София и я пришли к соглашению. — Это все, что я могу сказать, не раскрывая того, что я пошел на уступки своей будущей жене, из-за которых Росси потерял бы голову. Предполагается, что священнику можно доверять секреты, но у Росси есть способы получать секреты от людей, которые могли бы дать ему ядерные коды, если бы он их захотел.

Отец Донахью выглядит неубежденным.

— Я не могу представить, что София довольна какой-либо частью ваших договоренностей. И эта свадьба состоится быстрее, чем я могу себе представить. Даже подтверждение Софии…

— Иначе я не смогу обеспечить ее безопасность, — резко говорю я, обрывая его. — Я знаю, ты думаешь, что я должен быть в состоянии найти способ, но его нет, отец. Решение Росси состоит в том, чтобы ее убить. Легко, аккуратно, без суеты. Тогда Братва не смогла бы наложить на нее свои руки, и мне не пришлось бы бороться с невестой поневоле. Одного человека, борющегося со мной по этому поводу, достаточно, отец, мне не нужно, чтобы ты тоже вставал у меня на пути.

— Я уже согласился совершить венчание, исходя из моей дружбы как с твоим отцом, так и с ее отцом, и не из чего другого, — тихо говорит отец Донахью. — Я был верен семье Росси на протяжении многих десятилетий, Лука с тех пор, как меня пощадили во время ирландской чистки, и итальянцы снова захватили город. Я остался наедине со своей церковью, своей верой и своим местом здесь, и я не забыл этого. Но есть некоторые грехи, которые я не могу отпустить, Лука. Ты знаешь это так же хорошо, как и я. Ты много лет не покидал тисповедальню с отпущением грехов.

— Я знаю. — Слова выходят жесткими и язвительными. — Это жизнь, которую я веду, отец. У меня никогда не было выбора в этом вопросе. Ты это знаешь.

Отец Донахью пожимает плечами.

— Выбор есть всегда. — Он делает паузу, задумчиво глядя на меня. — Интересно, если бы Джованни знал, каким мужчиной ты вырастешь, пообещал бы он тебе свою дочь?

Эти слова неожиданно жалят.

— Я старался делать все, что в моих силах, в рамках той жизни, в которой я родился, — натянуто говорю я. — Я никогда не причинял боли мужчине сверх того, что было необходимо, чтобы выяснить то, что мне нужно было знать. Я никогда не убивал кого-то из гнева на самом деле, я никогда ни на кого не поднимал руку, ни на мужчину, ни на женщину, ни по какой другой причине, кроме необходимости.

— Да. Бизнес. — Отец Донахью качает головой. — Ты ведешь трудную жизнь, Лука. Так много способов оправдать кровь на своих руках, так много кодексов и правил, чтобы быть уверенным, что ты можешь спать по ночам.

— Я сплю просто отлично, — натянуто говорю я. — Часто с женщинами по обе стороны от меня. Но ты ничего об этом не знаешь, не так ли, отец?

Священник улыбается.

— Нет. Но я бы не поменял свою жизнь на твою и на все удовольствия и всю роскошь в мире, сын мой. Я думаю, однажды ты поймешь почему. — Он делает глубокий вдох, глядя через неф на алтарь, распятие и незажженный фонарь за ним. Его пристальный взгляд возвращается к моему, и он удерживает его долгое мгновение, пока мне не хочется неловко поерзать на своем стуле. Я не знаю, но я не могу избавиться от ощущения, что он заглядывает в самую мою душу, что он может увидеть там что-то, чего не вижу даже я.

— Ради Софии Ферретти, — мягко говорит он, — я надеюсь, что ты это сделаешь.

Он стоит, глядя на меня сверху вниз, и что-то в его лице заставляет мою грудь сжаться. Я никогда ничего не боялся, но в выражении его лица есть какое-то знание, почти предзнаменование, которое вызывает во мне дрожь от того, что я представляю как страх.

— Я благословлю вашу свадьбу и совершу ее для Джованни, — говорит отец Донахью тем же тихим голосом. — И я отвернусь от всего, что делаешь ты и семья Росси, как я делал десятилетиями. Но если когда-нибудь настанет день, когда ты захочешь по-настоящему искупить свою вину, Лука Романо, ты знаешь, где я.

Затем он поворачивается, чтобы пройти мимо скамей, исчезая в темных, похожих на пещеры сводах нефа. И я сижу там долгое время, вес всего, что я когда-либо делал, внезапно тяжело ложится на мои плечи, весь сразу.

* * *

После этого я возвращаюсь в пентхаус вместо своего офиса. Я точно не знаю почему, за исключением того, что я знаю, что Софии там не будет, и я хочу покоя, который он предлагает, пока он пуст.

Но когда я переступаю порог, тишина кажется почти гнетущей.

Почти как одиночество.

У меня нет причин скучать по ней. У меня нет причин интересоваться, как проходит ее встреча, из-за потрясающего платья, и из-за всего прочего, с какой стати мне об этом беспокоиться, увижу ли я ее, когда она вернется, или она просто запрется в своей комнате после того, как состоялся разговор прошлой ночью. У меня нет причин сожалеть о том, что я не воспользовался ее предложением поужинать вчера вечером. Я никогда не жалел ни о чем, что делал. В моей жизни для этого нет места. Есть слишком много вещей, которых я мог бы избежать, если бы позволил этому, слишком много крови, слишком много смертей. Если бы я позволил себе хотя бы каплю сожаления, хотя бы секунду, это могло бы поглотить меня целиком. Парализовать меня, сделать меня неспособным к действию, не подвергнув сначала сомнению мои решения.