Порочное обещание (ЛП) - Джеймс М. Р.. Страница 34

В этой жизни это смертный приговор.

Я поднимаюсь по лестнице, но вместо того, чтобы идти в направлении своей комнаты, я ловлю себя на том, что сворачиваю в коридор, прохожу мимо гостевых комнат, вплоть до той, которую я выделил для Софии. Не случайно, что это самая дальняя от моей комната. Я не хотел, чтобы она была рядом, не хотел поддаваться искушению, зная, что она была всего в одной или двух дверях от меня. Я хотел, чтобы у меня было как можно больше времени, чтобы отговорить себя от этого, если я когда-нибудь обнаружу, что направляюсь к ее спальне. Тот факт, что она каким-то образом имеет надо мной такую власть, что мне даже пришлось бы защищаться от нее, выбивает из колеи больше, чем все, что я когда-либо видел или делал в своей жизни. Ни одна женщина никогда не заставляла меня чувствовать, что я могу потерять контроль, что я не смогу остановить себя от переполняющего желания. Я всегда, всегда одерживаю верх, когда дело касается женщин. Даже в постели, даже на самом пике страсти, я всегда знаю, что делаю. Всегда есть намерение. Я никогда не терял себя в удовольствии.

На первый взгляд, в комнате почти ничего не изменилось. Кровать аккуратно застелена, вокруг нет разбросанных личных вещей, все вещи Софии по-прежнему в ее квартире. Здесь все чисто и опрятно, но, когда я стою посреди комнаты, что-то в этом ощущается по-другому. Когда я вдыхаю, я чувствую аромат шампуня, моющего средства и чистящих средств, слабый намек на то, что стилист использовал для ее волос, все еще сохраняется, но там есть и что-то еще. Я чувствую ее запах в воздухе, ту мягкую пудровую сладость ее кожи, которую я вдыхал, когда прижимал ее к своей входной двери, и внезапно у меня снова встает и все тело напрягается.

Болезненный, пульсирующий, твердый как скала, стоящий посреди спальни моей невесты. Я чувствую себя гребаным извращенцем.

Дверца шкафа открыта, и я подхожу к ней, замечая что-то лежащее на полу. Когда я беру это в руки, я понимаю, что это крошечное черное платье, которое было на ней в ту ночь, когда я спас ее от русских. Один только вид этого возвращает воспоминание о том, как я видел ее лежащей в моей постели, чувствовал, как ее мягкие изгибы прижимаются ко мне, когда я прижимал ее к своей двери. Это возвращает воспоминание о ее губах на моих, об одном-единственном обжигающем поцелуе, который по какой-то необъяснимой причине подсказал мне, что, когда дело касается Софии Ферретти…

Я единственный, кто хорошо и по-настоящему облажался.

Я сжимаю кулак, комкая платье в руке, и, не задумываясь, подношу его к носу. Он пахнет ею, как сладкие цветочные духи, которыми она пользовалась, как этот мягкий пудровый аромат ее кожи. Мой член сердито пульсирует, воспоминание о том, как я вдыхал этот аромат, когда я зажимал ее запястья над головой, захлестывает меня, и я на мгновение чувствую себя потерянным.

Все вышло из-под контроля. Я переполненный похотью, какой я никогда раньше не испытывал.

Прежде чем я осознаю, что делаю, моя рука оказывается внутри брюк от костюма, обхватывает ноющую длину моего члена и вытаскивает его наружу, лихорадочно поглаживая, пока я вдыхаю аромат Софии. Все, о чем я могу думать, это о том, что еще могло бы произойти той ночью, если бы она сдалась, если бы она не укусила меня, если бы она не остановила меня. Я могу представить, как беру ее на руки, задираю это крошечное черное платье вверх по ее бедрам и оттягиваю трусики в сторону, погружаю в нее пальцы, чтобы почувствовать, какой влажной она, должно быть, была, прежде чем войти в нее так глубоко, как только могу, позволяя ей впервые почувствовать, каково это, чувствовать мужчину внутри себя.

Мои фантазии выходят из-под контроля, когда моя рука ускоряется, лихорадочно поглаживая себя, когда я представляю, как несу ее наверх, перегибаю ее через свое колено в этом платье, задранном над ее дерзкой маленькой попкой, опускаю на нее ладонь снова и снова, пока она извивается у меня на коленях, прижимаясь к моему твердеющему члену, пока она не усвоит урок не убегать, не отказывать мне. Я представляю, как опускаю ее на колени между моих ног, смотрю, как она раскрывает эти полные губы для моего члена. Я чувствую, как напрягается мой пах, когда я представляю, как толкаюсь в ее рот, ощущаю теплое, горячее давление, когда я учу ее, как мне нравится, когда меня сосут, смотрю, как этот мягкий розовый язычок скользит по всей длине меня, пока мне не надоест, пока я не буду готов наклонить ее над кроватью и наконец-то войти в нее, глядя на ее покрасневшие ягодицы, все еще покалывающие от моей ладони, напоминание о том, что она моя, моя… моя.

— Черт! — Я громко стону, чувствуя, как мой член пульсирует в моем кулаке, мои бедра толкаются вперед, когда я сжимаю его головку в ладони, чувствуя, как горячая волна извергается мне в руку, когда я стою там, в дверях шкафа, дрожа, мои мышцы напряглись от интенсивного удовольствия от внезапного, неистового оргазма.

И затем, когда последние горячие капли проливаются на мою ладонь, реальность возвращается, как пощечина.

Какого хуя? Что, черт возьми, со мной не так?

Даже при такой активной сексуальной жизни, как у меня, я дрочил себе множество раз. Иногда просто появляется настроение и нет времени на секс по вызову, иногда мне просто нужна четкость хорошего, быстрого штриха. Но никогда, с того дня, как я обнаружил, на что способен мой член, я никогда не стоял в женском шкафу и не доводил себя до оргазма, вдыхая аромат ее духов, исходящий от ее гребаного платья. Я полагаю, это шаг вперед по сравнению с ее трусиками, но все же.

Какого хрена она со мной делает?

Я не подросток, чтобы вожделеть идею трахнуть девушку, любую девушку. Все, что для этого требуется, это телефонный звонок, и любое количество моих любовниц на одну ночь растоптали бы друг друга, чтобы оказаться первой в моей постели, если бы я чувствовал себя возбужденным воскресным днем. И, черт возьми, я только что пришел из церкви. У меня нет причин, ни единой, стоять, сжимая в руке свой увядающий член, липкий от моей собственной спермы, фантазируя, как одинокий семнадцатилетний подросток, об одной девушке, которая мне отказала. Она мне отказала.

Кто сказал мне, что мне не разрешалось прикасаться к ней.

Я.

— Блядь. — Я снова бормочу это слово вслух, на этот раз с совершенно другой интонацией, сбрасываю платье Софии обратно на пол и так быстро, как только могу, направляюсь в ванную, чтобы помыться.

Я не знаю, как София попала в мою голову. Хуже того, я не знаю, как ее оттуда вытащить. Но мне придется придумать способ, и быстро.

Потому что это зашло слишком далеко.

СОФИЯ

Магазин Kleinfeld's пуст, когда мы заходим внутрь.

Хорошо, не пусто, но все же, тут много персонала, продавцов и их помощников, не говоря уже об Ане и Катерине, и, по-видимому, армии охраны, которую прислали вместе с нами. Когда я садилась в машину, я понятия не имела, что, как только я выйду, со мной поедет не менее дюжины вооруженных телохранителей. Сейчас они разбросаны по главному торговому залу, выглядят высокими, мускулистыми и угрожающими в своих черных костюмах и наушниках, и я чувствую себя нелепо. Все это безумие.

Включая тот факт, что Kleinfeld's, по-видимому, будет закрыт для публики, пока я здесь.

— Мы действительно единственные, кто будет в магазине? — Я шиплю на Катерину, которая, похоже, скорее всего, знает, что, черт возьми, происходит. — Зачем и почему?

— Безопасность, — просто говорит она. — Если бы ты спросила Луку напрямую, он, вероятно, дал бы тебе какой-нибудь банальный ответ о том, как он хочет, чтобы у тебя был бесперебойный шоппинг, или еще какую-нибудь выдуманную отговорку в этом роде. Но правда в том, что если здесь больше никому не разрешено находиться, то есть кто-то кто не должен здесь быть. И в случае, если этот кто-то попытается причинить тебе вред, общественность не будет в опасности.