Страх, надежда и хлебный пудинг (ЛП) - Секстон Мари. Страница 6

Я сел рядом с Коулом и обнял его. Попробовал притянуть его напряженное тело к себе, понуждая расслабиться у меня на груди, но он не поддался. И тогда я ограничился тем, что стал поглаживать его спину.

– Тебе что-нибудь принести?

– Джонни, перестань суетиться. Я в полном порядке.

То была чистейшая ложь, но я ей не удивился. Я поглаживал его по спине до тех пор, пока он не перестал притворяться, что занят чтением. Он закрыл глаза и опустил плечи, показывая этими еле заметными жестами, что уступает.

– Я не видел ее шесть лет, – в конце концов сказал он.

То есть, целую вечность. Я поцеловал его в висок. Попытался найти, что сказать, но не нашел, потому что понятия не имел, какие слова ему нужно услышать. Что все будет хорошо? Когда, возможно, не будет? Что я люблю его несмотря ни на что? Он и так это знал.

В дверь позвонили. Коул вперил горящий взгляд в папу. Отец с молчаливым вызовом на лице тоже уставился на него. В конце концов я, раздраженный их поведением, решил проблему тем, что пошел и сам открыл дверь.

Я ни разу не видел Грейс даже на фото. Когда я думал о ней, мне представлялась стереотипная богатая стерва – высокая, ослепительная, надменная дама с платиновыми волосами и сверкающим пренебрежением взглядом.

Я ошибся по всем пунктам.

Во-первых, она оказалась старше, чем я ожидал. Мы с Коулом были ближе к сорока, чем к тридцати, и все-таки в моем воображении она была не старше пятидесяти. Я испытал шок, осознав, что она, разумеется, ровесница моего отца. Что ей, вероятно, под шестьдесят, хоть она и выглядела чертовски хорошо для своего возраста.

Следующим сюрпризом стало ее сходство с сыном. Или его сходство с ней. У них была одинаковая карамельная кожа, одинаковые волосы цвета корицы, одинаковое стройное телосложение и, что поразило меня больше всего, совершенно одинаковые глаза – совпадали не только форма и цвет, но и выражение смешанного с волнением ужаса.

– Здравствуйте, – сказала она. – Вы, наверное, Джон.

Она протянула мне руку, и я пожал ее. На ней были мягкие кожаные перчатки, которые вряд ли могли защитить от немецких морозов. Я оглядел ее хорошо сшитый костюм, мерцающие в ушах серьги с безвкусно большими бриллиантами и затянутые в тугой узел волосы. И с удовлетворением осознал, что в одном оказался прав – она уделяла огромное внимание своему внешнему виду и драгоценностям, купленным на деньги своего сына.

– Он самый, – ответил я. – Приятно наконец-то познакомиться с вами. – Ответ был банальным и несколько ядовитым, с чересчур заметным акцентом на «наконец-то». Ее улыбка дрогнула, и я испытал нечто среднее между злорадством и чувством вины.

Я сделал шаг в сторону и пропустил ее внутрь. Ее улыбка, пока она пожимала руку отцу, была широкой и искренней, а потом она повернулась к Коулу.

Он стоял совершенно неподвижно, с непроницаемым выражением на лице. Она смотрела на него с тем же отсутствием различимых эмоций. Шесть лет, и они не представляли, что делать.

Она нарушила молчание первой. Шагнула вперед и протянула руки, словно для того, чтобы обнять его.

– Коул, дорогой. Я так рада видеть тебя. Прошло столько времени…

Отступив назад, он прервал ее и вместо того, чтобы упасть в ее предполагаемые объятия, подал ей руку.

– Шесть лет. Я удивлен, что ты смогла вырваться.

Она моргнула. Было неясно, то ли она сражается со слезами, то ли подыскивает ответную колкость.

– Ладно, неважно. – Он стиснул ее ладонь и шагнул вперед, чтобы поцеловать ее в щеку. Они были примерно одного роста, хотя лишь потому, что на ней были низкие каблуки. – Ты, верно, утомилась после поездки, – сказал он, отпуская ее. – Тебе лучше присесть. Джордж, ты не занесешь ее вещи? Джонни, прими у нее пальто. Я принесу тебе бокал вина, мама. Полагаю, ты предпочитаешь белое?

– Любое, какое открыто. – Она присела на стул – на самый краешек, словно готовясь при необходимости броситься к выходу.

– Как добрались? – спросил мой отец.

– Прекрасно, спасибо. – Она нервно улыбнулась ему. Коул как-то обмолвился, что она делала пластику, но ее лицо не выглядело стянутым, как у некоторых знаменитостей. Не было у нее и чрезмерно пухлого рта, что я мог бы списать на инъекции коллагена. Если она что-то и поправляла, то умеренно и со вкусом. – Как вы здесь проводите время?

Она задала вопрос папе, но тот в упор смотрел на меня. Прямо как в детстве, когда к нам приезжал двоюродный дедушка Генри, и отец наказывал вести себя вежливо и разговаривать с ним несмотря на то, что он пах нафталином, и у него подмышками росли такие длинные волосы, что они часто торчали из-под рукавов его летних рубашек. Мне не вполне удалось улыбнуться, но я постарался придать своему лицу дружелюбное выражение.

– Неплохо. Рождественские базары великолепны. Вы видели их?

Она покачала головой, но ее внимание было обращено не на меня. Коул вернулся с бокалом вина, и ее взгляд моментально переметнулся к нему.

– Нет, но я о них слышала. Коул, ты как-то раз приезжал сюда на Рождество вместе с отцом, да?

Он протянул ей бокал. Не с красным вином, которое мы пили за ужином. Он открыл для нее белое.

– Вполне допускаю.

Она взяла у него бокал. Ее взгляд был намертво приклеен к его лицу.

– Тебе, кажется, было двенадцать.

Он отвернулся от нее, чтобы сесть рядом со мной на диван.

– Не уверен, что помню.

Глупости. Конечно, он помнил. Как же иначе?

– А вас с ними не было? – спросил я у Грейс.

Она пригубила вино и задержала бокал у лица, по-видимому, взвешивая ответ. Когда она заговорила, то ее слова были обращены не ко мне, а, казалось, к бокалу в ее руке.

– Меня, если не ошибаюсь, не пригласили, но когда я в следующий раз увидела Коула, он только об этом и говорил.

– Ерунда, – сказал Коул. – Я едва помню, что тогда было.

– Конечно, – сказала она.

Они оба отвернулись в разные стороны, словно могли найти в углах комнаты ответы или спасение. Или подсказки, как им вести себя. Атмосфера стала тяжелой и угнетающей – в ней повис не гнев, как я ожидал, но печаль незалеченных ран и невысказанных извинений. Я повернулся к отцу и увидел у него на лице отражение своего собственного замешательства.

– По телевизору, наверное, что-то идет, – сказал я. Пусть на немецком, но, по крайней мере, нам будет на чем сконцентрироваться.

Я уже считал дни до момента, когда этот визит завершится.

Глава 4

Проснувшись рождественским утром, я оставил Коула досыпать, а сам ушел на пробежку. В такой ранний час на улицах не было ни души. Базары стояли безмолвные и пустые. Было пасмурно. Воздух был сырым, тяжелым и очень холодным, и дымка, висевшая в нем, создавала странное мерцающее свечение вокруг уличных фонарей. Мир выглядел словно в расфокусе. Голые деревья казались бесплотными и словно глумливо шептали мне, что все сегодня пройдет не так, как должно.

Предыдущий вечер, к счастью, продлился недолго. Грейс быстро настиг джетлаг, и через час после приезда она отправилась спать. Я, как послушный сын, пошел с отцом на полуночную мессу в местную церковь, хоть и знал, что мы не поймем из службы ни слова. К тому времени, когда мы вернулись домой, Коул уже крепко спал.

Наступающий день вызывал у меня тревогу и страх. Я не знал, чего ожидать. И не был уверен в том, что чувствую по отношению к Грейс. Она оказалась далеко не такой подлой стервой, как я представлял, однако по-прежнему оставалась той самой женщиной, которая не прилетела на нашу свадьбу и отказалась встретиться с Коулом в его день рождения, хотя находилась в одном с нами городе.

Несмотря на долгую и энергичную пробежку, я дико продрог. Вернувшись в апартаменты, я застал Коула выходящим из душа. Он распутно мне улыбнулся и отбросил полотенце на пол.

– Ты очень вовремя, солнце.

Я даже не стал полностью раздеваться. Я усадил его на край туалетного столика и, пока он возился со смазкой, приспустил свои тренировочные штаны. Через секунду его ноги обвились вокруг моей талии, а тело жарко сжало мой член. Ванная еще была наполнена паром. Его кожа под моими ладонями горела как в лихорадке, и повсюду витал запах клубники. Мы занимались любовью с бесшумной скрытностью юных, наполовину со смехом, наполовину с отчаянным рвением, и было так странно осознавать, что где-то в квартире спит мой отец и его мать. Позже мне пришло в голову, что все будет так же, когда мы станем родителями.