Страх, надежда и хлебный пудинг (ЛП) - Секстон Мари. Страница 8

– Зачем нужен весь этот хлеб? – спросил я, когда он начал нарезать на кубики огромный батон. Еще я заметил, что он поглядывает в кулинарную книгу, что за ним наблюдалось нечасто. Большую часть рецептов он, похоже, хранил в голове.

– Для хлебного пудинга.

– Зачем ты решил его сделать?

– Почему бы и нет?

– Ты ведь его даже не любишь.

– С чего ты решил?

Я еле удержался от смеха.

– О, давай-ка посмотрим. Может, после того раза в Новом Орлеане? Я предложил его заказать, а ты сказал – я цитирую, – «Солнце, я тебя умоляю! Кому вообще может прийти в голову вместо десерта давиться куском промокшего хлеба? Даже вообразить себе страшно».

Не впечатлившись пародией, он закатил глаза.

– Уверен, ты что-то напутал.

Я ничего не напутал, и мы оба знали об этом. Он не захотел хлебный пудинг тогда по той же причине, по которой готовил его сейчас. Вне всяких сомнений это каким-то образом было связано с Грейс, но он не хотел обсуждать эту тему, и давить на него было без толку. Плюс, в данный момент он улыбался и был вполне себе счастлив, и портить ему настроение я не хотел.

Я чмокнул его в висок.

– Ты невозможен.

– Знаю, но ты находишь это очаровательным, так что все отлично устроилось, разве нет?

– Соглашусь.

Вскоре к нам присоединились папа и Грейс. Они сели за стол, и мы пили вино и разговаривали о поездках, которые запланировал для нас Коул. Хотя небольшое напряжение сохранилось, мы снова вернулись на безопасную почву. Однако пару часов спустя, когда мы закончили есть, и Коул принялся перечислять места, где мы побывали на протяжении года, все опять начало распадаться.

– Зачем столько ездить? – спросила она.

– Почему бы и нет?

Она рассмеялась.

– Не можешь усидеть на одном месте, да? Ты совсем как твой отец.

Это было не обвинение. Ее тон был легким, небрежным, но глаза Коула мгновенно погасли, а улыбка застыла.

– Не думаю, что я хоть чем-то похож на отца.

– Дорогой, если так, то что мы здесь делаем? Зачем еще нам пришлось бы лететь на другой конец света, чтобы вместе провести Рождество?

– Большинству людей нравится путешествовать.

– Наверное. Но опять же, у большинства нет твоих денег, не так ли? Добраться сюда стоило целого состояния.

Коул отложил вилку – медленно, словно боялся оставлять ее у себя. Отвечая, он не поднял лицо, глядя на столовые приборы перед собой.

– Полагаю, мне следовало предложить оплатить твои расходы на перелет.

– Ну, приглашение было таким неожиданным. Будь у меня больше времени, чтобы все распланировать…

– Чушь! – выпалил я. Потому что знал, сколько в точности денег она получала от него каждый месяц. И еще я знал, с какой скоростью они разлетались. Не то чтобы она выдаивала его досуха, но ее бесцеремонное поведение взбесило меня. – Он дает вам достаточно денег. Не его вина, что вы из месяца в месяц не можете удержаться, чтобы не спустить их все до конца.

Она моргнула, удивленная моей внезапной атакой.

– Я никогда не просила ни на цент больше. Ни разу.

– Как и на цент меньше, разве не так?

– Джон, – тихо произнес Коул, но я не повернулся к нему. Я продолжал гневно смотреть на нее через стол и ждать, какой она предоставит ответ.

Она коснулась своего ожерелья с бриллиантами – я заметил, оно было не тем, что подарил Коул – и, словно обдумывая следующий ход, закрыла глаза. Когда она снова открыла их, то посмотрела на Коула.

– Это правда, что все это время я продолжала думать о твоих деньгах скорее, как о деньгах твоего отца. Если тебе нужно давать мне меньше…

– Нет, – сказал Коул. – Все нормально. – Он посмотрел на меня – искоса, не поворачиваясь лицом. – Джон, пожалуйста. Перестань.

Я обреченно ссутулился. Я хотел защитить его, но своими попытками сделал ему только хуже. Я поднял руки, показывая, что отступаю, но извиняться не стал. Это было бы уже чересчур.

Коул выпрямился лицом к Грейс и позволил волосам упасть в сторону.

– В следующем году, если хочешь, мы останемся в Штатах.

Она перевела взгляд на меня – видимо, ожидая новых нападок. Ответ дал мой отец.

– Мы, наверное, в любом случае останемся в Финиксе. В конце концов, к тому времени они наверняка станут родителями. Поверьте, ребята, путешествовать с ребенком не так просто, как кажется.

– Глупости, – промолвила Грейс, взяв свой бокал. – Для того и придуманы няни!

– Никаких нянек не будет, – сказал Коул, и его тон был таким резким, что мог пустить кровь. – Я не для того прохожу через весь этот ад с усыновлением, чтобы ребенка потом растил кто-то другой.

– Ясно. – Она поставила бокал обратно на стол. Положила пальцы на основание и начала его поворачивать. Вместо того, чтобы смотреть сыну в лицо, она удерживала глаза на крошечных всплесках вина в стенках бокала. – Очевидно, к таким вещам прибегают только плохие родители.

Коул продолжал с безмолвным вызовом смотреть на нее.

– Ты сама это сказала. Не я.

Она отпустила бокал, и вино снова осело.

– Ясно. – Промокнув губы салфеткой, она начала подниматься. – Если ты так считаешь…

– Сядьте! – сказал мой отец. Грейс на полпути замерла. Он выразительно смотрел на нее, пока она не послушалась, потом повернулся к Коулу. – Разве не пора есть десерт?

Коул напряженно кивнул. Он оттолкнул стул от стола и медленно, словно ему было больно, поднялся. Он тянул время, хотя я не вполне понимал, почему.

– Я тебе помогу, – сказал я.

Мы собрали посуду и унесли все на кухню. Там пахло свежезаваренным кофе. На столешнице ждал хлебный пудинг и были приготовлены глубокие плошки, а на плите остывала кастрюлька теплого соуса с виски. Коул встал напротив плиты и уставился на кастрюльку так, словно она его предала.

– Что-то не так? – спросил его я.

– Все испорчено.

Я посмотрел на кастрюльку.

– По-моему, выглядит идеально.

Он покачал головой.

– Ты не понимаешь.

То была правда. Я понятия не имел, что происходит у него в голове.

– Я все отнесу. Может, ты пока нальешь кофе?

Он кивнул и взялся за дело, но двигался точно во сне. Его мысли были полностью заняты чем-то другим. Мы провели на кухне всего одну-две минуты и когда вышли оттуда, на лице его матери еще было гневное выражение.

– Хлебный пудинг? – спросил мой отец. – Это что-то новенькое.

– Думаю, он сделал его для Грейс.

Коул застыл, и я понял, что сделал ошибку, сказав это вслух. Грейс опустила взгляд на десерт перед собой. Долго рассматривала его. Затем молча отодвинула в сторону, в упор посмотрела на Коула и сказала:

– Не понимаю, ради чего. Лично я никогда его не любила.

Коул вздрогнул, чего она, видимо, не заметила, потому что он сразу замаскировал это тем, что отбросил волосы с глаз. Он сел и взял ложку, но к пудингу и не притронулся.

Мой отец или не замечал, или не хотел замечать разворачивающуюся перед нами странную битву. Он дотянулся до тарелки Грейс и придвинул ее к себе.

– Как знаете. Мне больше достанется.

Хлебный пудинг был вкусным – лучшим из всех, что я когда-либо пробовал, – но мне кусок в горло не лез. Я наблюдал за Коулом, стараясь делать это не слишком заметно. Он не съел ни кусочка. Отец уминал за нас всех, с энтузиазмом проглотив и свою порцию, и порцию Грейс, а потом положив себе еще и добавку.

Остаток дня прошел в атмосфере невероятной неловкости. Коул и Грейс не проронили ни слова, избегая не только друг друга, но и отца и меня. Отец компенсировал их молчание непрекращающейся болтовней о немецких программах по телевизору. И только вечером, выбрасывая одинокий завиток ленточки, найденный у папы под стулом, я увидел, что остатки хлебного пудинга попали в мусорное ведро. Они лежали там прямо со стеклянным блюдом и ложками.

Я вытащил их. Сам десерт был испорчен, но я вымыл блюдо и убрал его в шкафчик. Зайдя в нашу комнату, я застал Коула готовящимся ко сну.

– Как ты? – спросил я.

– Прекрасно. Ну что, завтра отправляемся в Зальцбург. Ты рад? Там очень приятно.