Супермодель и фанерный ящик. Шокирующие истории и причудливая экономика современного искусства - Томпсон Дональд. Страница 21

Современное искусство как ценный актив

Даже самые высшие виды духовного производства получают признание и становятся извинительными в глазах буржуа только благодаря тому, что их изображают прямыми производителями материального богатства и ложно выдают за таковых. Карл Маркс, философ

Если некоторые самые дорогие произведения современного искусства покупают для спекуляций, надо ли по этой причине считать это хорошим вложением денег? Может ли современное искусство выполнять функции и других финансовых инструментов, например страховать от колебания курсов валют или защитить от инфляции? Денежный успех арт-дилеров Муграби или Саатчи — это правило или исключение?

С 2007 года люксембургское отделение компании Deloitte Touche Tohmatsu Limited (Deloitte), оказывающей аудиторские и консалтинговые услуги, организует ежегодную конференцию по искусству и финансам. Почему в Люксембурге? Там находятся многие фонды по инвестициям в искусство, а причины те же, по которым Великое герцогство является центром по инвестициям и в других областях, — налоги и конфиденциальность.

Основной темой каждой конференции была роль современного искусства в качестве ценного актива наряду с акциями, облигациями и недвижимостью. Большинство участников конференции и большинство финансовых аналитиков отрицательно относятся к мысли об использовании современного искусства в качестве инвестиции или класса активов. Современное искусство называют высокорискованным, неликвидным, непрозрачным, подверженным моде и преходящей популярности. Любые произведения искусства требуют больших затрат на транзакции, хранение и страхование. На рынке искусства хеджирование практически невозможно. И наконец, есть еще и проблема подлинности.

Несмотря на все перечисленные сложности, количество фондов по инвестициям в искусство в последние годы значительно выросло. По оценкам Deloitte, в конце 2012 года работало 47 фондов с активами на 1,6 миллиарда долларов. Большинство находились в США и Великобритании. В Китае (где подобные фонды мало регулируются) их было 63, действовавшие под эгидой банков, трастовых компаний и фирм по управлению активами, и на их долю приходилось около половины связанных с искусством управляемых активов в мире. Еще несколько фондов действовало в России, Дубае, Бразилии, Индии и Южной Корее.

Как оценивает Deloitte, общее количество находящихся в управлении средств составляет 960 миллионов долларов. Сумма кажется подозрительной, потому что некоторые российские и китайские фонды позволяют инвесторам вкладывать предметы искусства, а не капитал, часто без независимой оценки. Некоторые фонды инвестируют в творчество одного растущего художника, это в своем роде рискованная спекуляция на искусстве. Но сколько бы их ни было, искусство, безусловно, используется в качестве класса активов, в которые можно делать финансовые вложения.

Большинство фондов по инвестициям в искусство не регулируются, а в смысле количества предоставляемой ими информации к ним больше всего подходит слово «сдержанные». Две трети фондов, которые я пытался проследить, уже не существуют. Некоторые — Fernwood, Chase, Athena Fund компании Merrill Lynch и Christie’s Fund, среди прочих, — просто не смогли собрать капитал в 75–125 миллионов, на который рассчитывали. Другие, например Castlestone’s и Emotional Assets I Fund, покинули клиенты. По оценкам одной консультационной фирмы в области изобразительных искусств, двадцать из пятидесяти фондов, за которыми она наблюдала, потерпели фиаско или исчезли в течение полугода после краха на рынке искусства в 2008 году.

И все же новые фонды продолжают появляться. В типичном рекламном проспекте такого фонда упор делается на приобретении предметов искусства XX и XXI веков стоимостью в миллион долларов и выше при 15 процентах целевой годовой доходности, плате за управление 2 процента в год и 20-процентной поощрительной премии за доход сверх целевого. Некоторые фонды утверждают, что разрешают крупным инвесторам выставлять предметы искусства в их домах.

Каждый проспект подчеркивает, что инвестиции в искусство более эффективны в смысле налогов, если прибегнуть к услугам фонда. Многие страны облагают налогом прибыль на вложенный капитал и предметы коллекционирования по более высокой ставке, чем другие вложения; в США федеральная ставка на изобразительное искусство составляет 28 процентов и 15 процентов — на акции и облигации. Фонд с головным офисом в Нью-Йорке, но зарегистрированный в офшоре, например на Каймановых островах или в Люксембурге, не платит налогов на прибыль с вложенного капитала. Всю прибыль можно снова вложить в новые предметы искусства или распределить между участниками в качестве дивидендов, которые облагаются налогом по более низкой ставке.

Насколько налоговые ставки влияют на вложения в искусство, стало очевидно на нью-йоркских торгах в ноябре 2012 года, которые пришлись на неделю президентских выборов и представляли собой последнюю возможность вывести активы на крупном аукционе в течение 2012 налогового года. Тобиас Майер из «Сотби» сказал, что крупные консигнации Питера Бранта, Стивена Коэна, Стива Уинна и телепродюсера Дага Крамера отчасти объясняются опасением, что вновь избранный президент и конгресс могут поднять ставку налога на прибыль с вложенного в искусство капитала. Все эти коллекционеры выставили на торги лоты стоимостью свыше 10 миллионов долларов.

Как обычно говорят фонды (и семейство Муграби), их инвестиционная стратегия состоит в том, чтобы купить и держать не меньше пяти лет. Несколько фондов попытались ввести десятилетний запрет на продажу, но мало кто из инвесторов был готов вкладывать средства на такой продолжительный период. У большинства фондов период запрета короче, у других, прежде чем инвестор может изъять свои средства, следует 90-дневный период ожидания.

Самая главная забота любого фонда — требуемый прирост стоимости. Чтобы покрыть оплату управления, расходы на транзакции, когда фонд имеет дело с аукционным домом или дилером, а также расходы на хранение и страхование, весь инвестиционный портфель должен получать не меньше 10, а то и 15 процентов в год, чтобы просто свести концы с концами.

Кроме того, встает вопрос: может ли фонд стремиться к высокой доходности и при этом обеспечить ликвидность, когда инвестору потребуется вернуть деньги? Что будет, если фондовый рынок погрузится в рецессию и рынок искусства придет в упадок? Выплатит ли фонд деньги инвесторам и будет ли вынужден продавать предметы искусства? Смогут ли менеджеры фонда продать оцененные предметы искусства из портфеля и добиться хорошего финансового результата в короткий срок, опираясь на неэффективное искусство и оценивая его по цене приобретения?

Целевая ставка в 15 процентов дохода ежегодно сверх расходов означает, что фонд (и любой портфель инвестиций в искусство) должен как минимум удваивать стоимость каждые пять лет. И удвоиться в цене за это время должны не просто отдельные работы, а весь портфель. Исходя из индексов рынка искусства, лучший долгосрочный результат, которого возможно добиться, — 4 процента увеличения в год; самый высокий долгосрочный результат, который мне доводилось видеть, — это 6 процентов, а самый низкий — около 3,2 процента. Чтобы добиться гораздо более высокого роста, управляющие фондов должны либо обладать незаурядными способностями, либо уметь изумительно рассчитывать время.

Если действует достаточное число фондов по инвестициям в искусство, некоторые из них могут в течение нескольких лет добиваться значительной прибыли. Вспомните карикатуру Скотта Адамса 2009 года из цикла про Дилберта. Директор Догберт предлагает инвестиционную стратегию боссу-всезнайке: «Для начала выберем наугад 10 паевых фондов. А потом разрекламируем те, которым просто повезло. Моя цель — стать главным поставщиком воображаемой компетентности».

Не замечая Дилберта, некоторые докладчики на конференциях Deloitte выступают с, как им кажется, убедительными доводами в пользу современного искусства в качестве инвестиции либо, по крайней мере, в качестве средства хранения капитала в нестабильные периоды. Основной аргумент в пользу роста цены на предмет искусства — это фактор редкости. Говорят, что каждый год появляется больше новых миллиардеров, чем качественных произведений современного искусства. Некоторые из этих миллиардеров откроют собственные музеи, тем самым не выпуская предметы искусства на рынок и создавая спрос на более современные работы.