Русский рай - Слободчиков Олег Васильевич. Страница 40

Банземан с несчастным видом окинул мутным взглядом обоих приказчиков и покачал головой:

– Плохо иметь дело с русским! – Он говорил лучше и понятней прежнего.

– Что так? – весело спросил Сысой.

– Контракт на стол – пить ром, уходить в море – пить на посошок. Много пить, – смежил веки, как от зубной боли. – Много-много!

– Быстро пьянеют, когда пьют с горя. От радости – веселье долгое, выпивается много, и похмелья нет. Выйдем в открытое море – опохмелю! – пообещал Сысой. – У меня есть!

Банземан тихо заскулил, оставил у штурвала его одного и, перегнувшись за борт, попытался очистить кишечник. Порычав и поплевав, вернулся.

– Посиди! – посочувствовал ему Сысой. – Острова прошли, здесь место неопасное.

Штурман присел на бухту троса, свесив голову, пробормотал:

– Не надо много пить!

Чем дальше от Ситхи удалялась шхуна, тем ярче светило солнце на славный денек Тимофея-полузимника. Никола Угодник снисходительно улыбался из-за низко пробегавших облаков. Водяной дедушка будто винился за прошлый вояж, когда был не в духе: теперь и волны, и ветер – все способствовало быстрому ходу судна. Из трубы камбуза приятно потягивало дымком, дразнящими запахами пекущегося хлеба и вареной рыбы. Палуба под неярким, рассеянным солнцем благоухала смолой и лесом. Женщины весело драили её. Им мешали партовщики, занимавшиеся любимым делом – лежали вповалку как снопы в овине, один сквозь зевоту что-то вскрикивал, другие хором поддерживали его.

Уже на другой день после ночной вахты Банземан стал весел и приветлив. По левому борту тянулась цепь береговых гор, Сысой узнавал иные вершины и удивлялся тому, как быстро движется судно. Не заходя для стоянки и торга, шхуна прошла мимо Тринидада. Вскоре Сысой высмотрел и узнал вход в открытый им залив, выстукивая дробь сапогами, побежал в каюту Кускова, но главный приказчик не согласился отклониться от прямого курса и обследовать залив. Помня прошлый вояж, пока позволяла погода, он спешил в Бодего.

– Сперва туда! – объявил. – У меня приказ! – Потом прочешем берег, и заглянем в каждую бухту.

На тридцатый день пути, 21 февраля, на Тимофея-весновея, шхуна «Чириков» вошла в Малый Бодего. Был сухой и теплый весенний день, на воде лежал редкий туман, золотившийся в лучах пробивавшегося солнца. В заливе стоял на якоре знакомый американский бриг «Изабелла». На прежнем месте виднелись баня, построенная во время прошлых промыслов, целыми были склады. Старый таракановский стан, расширенный в прошлый кусковский вояж, был многолюден. На песке лежали полсотни байдарок, возле землянок сидели матросы и партовшики.

Толпа любопытных кадьяков, увидев вошедшее судно, побежала к сохнувшим на берегу байдаркам, столкнула их на воду. Шхуна едва успела бросить якорь, а таракановские и лосевские партовщики уже плясали на палубе: дрыгали ногами, как коты и сивучи ластами, махали руками как птицы крыльями. Среди них русый Банземан со смуглой кусковской Катькой отплясывали джигу, Сысой скакал в присядь, разминая затекшие ноги, Ульяна крутилась и повизгивала как девка, ее золотистые косы вывалились из-под платка и мотались оборванными вантами. Кусков смотрел на них и хохотал.

– На Полузимника вышли, на Весновея пришли! – Одышливо крикнул Сысой. – Крепость должна быть Тимофеевской!

Туман поредел и вскоре рассеялся, веселей засветило солнце. С берега доносились запахи трав и гниющих водорослей. Сысой вдыхал их всей грудью и радовался, словно вернулся к забытому и счастливому месту. Он был здесь в третий раз, а чудилось, будто вернулся на родину. В двухлючке, на пару с Кусковым, они отправились к берегу. Раскинув руки, их встретил Тимофей Тараканов. Он был бос в не опоясанной бязевой рубахе и таких же штанах, легкий ветерок трепал его отросшие волосы и редкую клочкастую бородку.

В заливе сошлись две партии, общим числом в сто сорок байдарок.

– Столпотворение! – смущенно оправдывался Тимофей.

– Наверное, бобра выбили? – с беспокойством спросил Сысой. – Отчего по островам не разошлись как прежде?

– Возле гишпанцев зверя много, сами промышлять не умеют и нам не дают. Виншип решился на хитрость, подошел на «Окейне» к их крепости с просьбой о ремонте, ему позволили стоять неделю и до сих пор не могут выгнать. Ну, а мы успевали промышлять по северным рукавам, потом гишпанцы осерчали и выставили охрану возле рек, к пресной воде не пустили, десятерых партовщиков застрелили до смерти.

– Отношения испортили? – Нахмурился Кусков.

– Испортили! – С сожалением согласился Тимофей.

Старший приказчик с недовольным видом покачал головой, оценивающим взглядом окинул многолюдный табор.

– Плавник сожгли, дрова таскаете издалека?

Передовщик смущенно кивнул. Высадившихся со шхуны людей, обступили загорелые женщины с голыми грудями и ягодицами, со слегка прикрытым передком, их черные волосы без всяких украшений лежали по смуглым плечам. Они были веселы и громко спрашивали о чем-то Тараканова, нетерпеливо теребя его, пока он говорил с товарищами. Тимофей обернулся к ним, затараторил, отвечая на вопросы, взгляды женщин стали еще приветливей.

– Талакани, талакани! – ворковали они, ласково касаясь ладонями прибывших с судна приказчиков.

– Зато с дикими, вижу, живете душа в душу, – скупо улыбнулся Кусков.

– Хорошо живем! – весело согласился Тараканов. – Добрейший народ! – Поморщился, слегка переменившись лицом. – Сколько у вас на борту байдарок?

– Сорок! – ответил Кусков.

– Вместе с нашими – почти две сотни. Нашествие. Быть новой ссоре с гишпанцами.

– Женка-то дождалась? – спросил Сысой, желая переменить разговор, и с тоской поглядывая на обнаженных женщин.

– У них не принято долго ждать, – беспечально отговорился Тимофей. – Женка прежнего вояжа замужем за своим, я зимовал с другой. Меня все любят, но подолгу со мной не живут, наверное, потому что не брюхатятся. Думаю, судьба встретить свою, русскую, или, хотя бы, белую.

– К гишпанкам не сватался?

– Кого там! Они же папской веры. И с комендантом не встречался, хотя Бырыма велел передать ради знакомства, что Резанов помер и его дочь свободна от помолвки…

Наверное, Виншип со Швецовым сказали еще прошлый раз, они были в пресидио*( искаженное испанское слово – крепость).

– Ты вот что, – раздраженный пустопорожними разговорами, хмуро взглянул на Тараканова Кусков и приступил к делам. – Представь-ка меня здешним тойонам и уважаемым мужикам, надо убедить их идти под нашего царя. Дел у нас много кроме промыслов, есть и такие, которые не всем доверишь. – Побуравив Тараканова испытующим взглядом, добавил, понизив голос. – Александр Андреевич велел заложить доски в северных рукавах залива Сан-Франциско. Ты передовщик смышленый, он тоже, – кивнул на Сысоя. – Втроем с Васильевым исполните наказ.

Тараканов усмехнулся и присвистнул:

– Что там, в Правлении, затевают войну с Гишпанией?

– Александру Андреевичу видней, что делать! – Жестко отрезал Кусков.

Уже на другой день он с помощью Тараканова разговаривал с вождями родов мивок и раздавал медали с надписью «Союзные России». Сысой с Василием и со штурманским учеником Алексеем Кондаковым промазали жиром большую байдару, тайно уложили в нее железные доски в ящиках. Утром усадили в лодку Такаканова и с десятью кадьяками на пяти двухлючках ушли вдоль морского берега в залив Сан-Франциско. Едва они вернулись, выполнив наказ, Кусков решил предпринять обозрение ближайших мест для заселения. Это дело так же надлежало держать в секрете от иностранцев.

На этот раз Кусков не боялся бегства промышленных и партовщиков: все знали, что прибыли сюда надолго, может быть, навсегда и надежно несли караулы. Под началом приказчика Василия Старковского русские служащие стали латать пустовавший склад, который из-за недостатка дров уже тайком растаскивали. Женщины готовили еду. Половине партовщиков под началом передовщика Васильва Кусков наказал искать каланов в Большом Бодего, хотя надежды на промысел не было. На шхуне он оставил Банземана, а сам со Слободчиковым, Кондаковым, Таракановым и отрядом партовщиков на байдарках ушел к северу вдоль морского берега.