Русский рай - Слободчиков Олег Васильевич. Страница 45

– Нет у них никакого скота, – с печальным видом Сысой пожаловался Кускову, обвел взглядом скромные грядки селения, узкую полосу вспаханной земли, жалостливо черневшей на вырубленном склоне. Васильев кое-как сделал еще несколько борозд, но этого было мало даже для пробы на посев. – Дикие говорят, в Бодеге может быть скотина.

– Не видел! – проворчал Кусков.

– Я тоже не видел, но, говорят, если правильно поняли – пастух у них Валенила или Помпоня!

Главный приказчик недоверчиво фыркнул, пожал плечами.

– Может быть, где-то в стороне выпасают?! А места там подходящие, безлесые. Сходи с бостонцем, вдруг чего найдешь. Да посмотри, нет ли там наших партий, целы ли прежние постройки? С мивоками надо дружить, хотя бы ради бухты, – добавил рассеянно. – А если встретитесь с гишпанцами, – говорите, что мы пришли промышлять морского зверя и торговать, а стан наш в стороне, на ничейной земле.

На другой день приказчик с мореходом чуть ли не посуху перешли устье Шабакаи, похоже оно пересыхало летом. После переправы путники подсушились на солнце и знакомым путем двинулись дальше к заливу Бодего. Сухой путь оказался ближе и безопасней, чем по воде.

Бухта была пустой. Сиротливо стояли без присмотра баня и балаганы прежних вояжей. А вот деревня оказалась многолюдной, хотя добрая половина мужчин уплыла на плотах к береговым скалам ловить рыбу, крабов, собирать устриц. Не было в деревне и прежнего тойона Иолы, он умер. Теперь мивоками правил его сын Валенила. Это имя, услышанное от старух приморской деревни, подало надежду, что скот можно купить. У здешних жителей, как и у индейцев помо, тойон не имел большой власти, он только советовал, увещевал и представлял свой народ. Но то, что тойон оказался в деревне, было удачей.

Мивоки издали узнали гостей и встретили их ласково, называя «талакани». К счастью, здесь оказалась женщина, жившая в русском лагере в женках передовщика Лосева. На Ситху за мужем она не поехала, ребенка от него не родила, чем, видимо, была опечалена, но молодая, с высокой грудью и широкими бедрами, прикрытыми спереди и сзади кусками замши, она выглядела красивой даже по русским понятиям. Через нее гости узнали, что скота деревня не держит, а Помпони – деревенский парень, который время от времени крадет у испанцев коров и бычков. Молодой, смышленого вида индеец тоже оказался в деревне. Едва он услышал о нужде «людей талакани», стал с жаром предлагать через толмачку выкрасть бычка или кобылку.

Сысой с Христофором переглянулись и вынуждены были отказаться, помня наставление главного приказчика. Зато у Сысоя появилась мысль об общей пользе, и он стал выспрашивать толмачку, есть ли у нее муж? Узнав, что такового пока нет, предложил ей в мужья ничего не подозревавшего, розовощекого, побритого Банземана. К такой девке он посватался бы и сам, если бы не боялся, что Ульяна разъярится и выгонит из балагана, а Петруха останется с ней и, конечно же, не пойдет к родному отцу.

Мореход, услышав о сватовстве, покраснел, смутился, бросил на Сысоя разъяренный взгляд.

– Ты чего? – стал прельщать его Сысой. – Девка хороша, и жить с ней тебе есть где. Не будь у меня сына, взял бы за себя.

Бывшую лосевскую женку ничуть не смутило предложение компанейского приказчика, она окинула прусака оценивающим взглядом, что-то сказала подружкам, те весело залопотали, видимо, одобряя выбор нового мужа. Подарки подкрепили сватовство, вскоре и сам Банземан, бросая на девку оценивающие взгляды, стал обретать прежний, степенный вид. Гостей опять кормили желудевой кашей и кедровыми орехами, которые были крупней сибирских, и они ели, чтобы не обидеть хозяев. При этом толмачка уверяла, что лучше, чем в их деревне желуди никто не мелет.

Гости решили заночевать в селении мивоков, для них натопили потельню – просторную землянку с каменкой. Банземана раздели донага и увели под руки. «На смотрины!» – хохотнул вслед Сысой, отказавшись от удовольствия потеть в обществе десятка мужиков и женщин. Он выкупался в заливе и уже одевался, когда из потельни, в окружении девок и мужиков выскочил голый и красный Банземан. Все бросились в морскую воду и стали весело плескаться.

– Потерпи, порадей ради обчества! – со смехом ободрял прусака Сысой.

В обратный путь они отправились на другой день. Банземан вышел из деревни с женкой, в сапогах и дареной шляпе, с бедрами и промежностью прикрытыми кушаком. Сюртук, штаны и рубаху ему пришлось подарить родне толмачки. Судя по его выбритому лицу с пробившейся щетиной, вольный мореход не жалел об оставленной одежде. В пути их накрыл туман с моря, мивочка вытряхнула из мешка два одеяла, сшитых из кроличьих шкурок, одно заботливо накинула на плечи муженька, другим покрылась сама. К вечеру они были в строившейся крепости.

Кусков одобрил, что посыльные не поддались искушению купить ворованный скот и привели толмачку. За время хождений двух служащих стены казармы подняли под крышу, плотники щепали дранье на кровлю. Васильев упорно запахивал поле, впрягая в плуг женщин и свободных от работ служащих, которые все реже поддавались его уговорам. Партовщики, попробовав ходить в гуже, в другой раз впрягаться отказывались. Но, в ноябре Василий все-таки вспахал и проборонил с восьмушку десятины и посеял рожь. Сделал он это во время, потому что зачастили дожди. Дом для себя мужчины не построили и вынуждены были с Ульяной и Петрухой перебраться в бастион, под надежную крышу и острожные стены, в привычное и неприятное казарменное многолюдье. Из-за дождей казенных работ стало меньше, появилась возможность урывками строить дом.

– Ну, вот, – объявил Сысой, разметив место под жилье. – Как жить-то будем?

– Приведешь дикарку – строй особо, а Петруха останется у нас. Решишь повдовствовать хотя бы с годик – будем жить вместе, – часто покашливая, объявила Ульяна, показывая, что не потерпит спора и возражений.

Много лет прожив одной семьей, Петруха был привязан к ней, как к матери. Друзья-тоболяки тоже не хотели разлучаться и решили для начала строить один пятистенок, а дальше видно будет. Василий был занят пашней, Сысой – приказными делами. Едва оба немного освободились, вместе с сыном стали готовить лес для избы. Вблизи крепости он был вырублен, отодвинувшись к Береговому хребту. Тоболяки валили и тесали деревья на склоне и с высоты увидели, что со стороны Шабакаи приближаются восемь всадников.

Караульные забили тревогу в снятый со шхуны колокол, Кусков поднялся на острожную стену. Встречи с испанцами он ждал, рано или поздно она должна была случиться. Всадники направлялись к крепости. Для трех десятков хорошо вооруженных служащих и полусотни партовщиков никакой угрозы от них не было. Кусков приказал удвоить караулы и быть настороже, остальным продолжать прежние работы, но приказчикам пришлось остаться при нём.

На хороших лошадях к острогу подъехали восемь военных. Судя по их потрепанной одежде, это были солдаты с офицером. Они не могли скрыть удивления, увидев хорошо укрепленный форт при пушках, снятых со шхуны, и караульных с ружьями. Кусков в мундире коммерции советника, при шпаге, шляпе и медали на шее вышел на встречу. Рядом с ним встал мореход Банземан в кусковской визитке и картузе, бородач Слободчиков – в долгополой шёлковой рубахе под кроличьей жилеткой, мещанин Старковский с чисто выбритым лицом тоже в рубахе и сапогах. Офицер спешился и представился Его Величества лейтенантом Габриэлем Морагой. Он был вооружен пистолетом. Солдаты тоже почтительно сошли с лошадей. Только один из них был с ружьем, у остальных висели тесаки. Поприветствовав друг друга через Банземана, офицер спросил, с какой целью в этом месте возведено укрепление?

Мореход замычал, несколько раз переспрашивал, делая знаки руками, но все-таки сумел перевести сказанное гостем. Оказалось, что по-испански он умел только здороваться. Кусков через него ответил, что крепость построена для обеспечения северных колоний продовольствием. Вскоре оказалось, что Морага немного говорит по-английски и беседа пошла на лад сразу на трех языках.