Крестовый поход машин - Герберт Брайан. Страница 136

Но когда муж возвращался домой, все ее внимание принадлежало только ему одному. Как она и обещала, Вероника никогда не сравнивала Калема с другим мужчиной, который был в ее жизни… но все-таки не могла забыть храброго офицера. В каком-то смысле она жила в двух разных, по-своему прекрасных, мирах.

По-человечески ли будет сказать, что меня никто не понимает? Это лишь одна из многих вещей, которым я научился у людей.

Эразм. Диалоги

Эразма во многом обвиняли за время его долгого существования. Многие, включая умопомрачительно интересную Серену Батлер, называли его мясником – за его весьма информативные лабораторные эксперименты по изучению природы человека, а особенно за то, что он сбросил с балкона ее крошечного сына.

Незадолго до своего падения земной Омниус обвинил Эразма в том, что он сам хочет стать человеком. Какая нелепая мысль! И вот совсем недавно корринский Омниус заявил, что он, Эразм, хочет узурпировать власть всемирного разума – хотя только быстрое мышление независимого робота и его эффективные действия помогли спасти сам Коррин от катастрофы и предотвратить дальнейшее распространение пораженных вирусом обновлений.

Эразм был возмущен, что его трактуют столь упрощенно. Он гордился тем, что не поддается описанию или интерпретации, и стремился к куда большему, чем кто-либо мог себе представить.

Сейчас, идя по широкому заснеженному полю вместе с юным Гильбертусом Альбансом, который спешил за роботом, держась за веревку, независимый робот думал, насколько ограниченны другие умы – даже ум Омниуса – в сравнении с его собственным. Своими исследованиями Эразм достиг много лучших результатов в постижении биологических объектов, чем все другие ученые – как машины, так и люди. Он наслаждался одним из самых богатых и прекрасных внутренних миров.

Услышав, что подросток за его спиной тяжело дышит, хотя пока и не протестует, Эразм замедлил шаг. Он приспособил свои стопы и икры из текучего металла к более устойчивой ходьбе по глубокому снегу, и теперь он тропил дорогу со своей неистощимой энергией. Но даже и при этом условии бедному Гильбертусу было трудно угнаться за роботом. Склон оказался более крутым, чем казался снизу, к тому же снег с него осыпался; а ни один человек не может сравниться своим совершенством с конструкцией адаптирующегося ко всем возможным условиям робота.

Корринский Омниус, отремонтированный и, по сути, восстановленный заново после каскада поломок, следовал за ними в виде роя наблюдательных камер, комарами жужжащих над головой. Всемирный разум, представлявший собой бестелесную программу, рассеянную, как невидимое облако данных, никогда не сможет насладиться таким ощущением.

Это был еще один пункт, в котором Эразм с его ходячим и самостоятельным корпусом мог чувствовать свое превосходство над Омниусом. Компьютерный всемирный и вездесущий разум может усваивать и поглощать огромное количество данных, но у него никогда не было и не будет своего собственного реального опыта.

Главное не в количестве информации, думал Эразм, но в ее качестве. Вот что играет решающую роль. Эразм вдруг с удивлением поймал себя на мысли о том, что Омниус – это вуайерист, который всегда только наблюдает, но никогда ни в чем не участвует и не живет.

Живет. Это слово по ассоциации породило в электронном мозгу Эразма массу философских вопросов. Действительно ли мыслящие машины, лишенные клеточных структур, живут? Некоторые, например, такие как он сам, – да, живут, но большинство – нет. Они просто день за днем следуют образцам, заложенным в их память. Живет ли Омниус? Робот довольно долго обдумывал этот вопрос и в конце концов пришел к выводу: Нет, он не живет.

Этот ответ, в свою очередь, породил еще множество дополнительных вопросов, которые начали вырастать на нем, как молодые побеги на стволе дерева. Робот подумал, что проявляет верность неодушевленному предмету, мертвому предмету, а такая преданность едва ли может быть морально оправданна. Так нельзя ли отказаться от нее?

Я могу делать то, что мне нравится. Я буду делать то, что мне нравится, если мне это подойдет.

Гигантское красное солнце заливало пейзаж резким медным светом, но давало очень мало тепла в этих высоких широтах. Оглянувшись назад, Эразм был удовлетворен тем, что юный Гильбертус не слишком сильно утомился, несмотря на тяжелый рюкзак, который он сам вызвался нести. Мальчика надо защищать, чтобы он сам не нанес себе вред.

Биологическая форма, в которой существовал Гильбертус, была по самой своей сути уязвима для случайностей и внешних неблагоприятных условий, и роботу следовало быть весьма внимательным. Конечно же, чтобы просто сохранить этот ценный экспериментальный объект… или он так пытался сказать себе. За последние четыре года Эразм потратил немалую долю своих усилий на обучение и воспитание этого мальчика, превратив его из дикого хулигана в приличного молодого человека, каким он стал теперь.

Эразм окинул взглядом поднимавшийся вверх склон, посмотрел на неровную площадку, покрытую мягким подтаявшим снегом, оставшимся после долгой корринской зимы. Он узнал это место по запомнившимся ему топографическим ориентирам и снова начал взбираться вверх. Все это произошло много сотен лет назад, но великолепная гель-контурная память точно знала, куда надо идти.

– Я догадываюсь, куда вы меня ведете, господин Эразм.

У Гильбертуса было узкое лицо, широкий большой рот, оливкового цвета глаза и соломенно-желтые волосы, выбивавшиеся из-под капюшона куртки. Несмотря на хрупкое телосложение и маленький для его возраста рост – вероятно, сказался недостаток питания в детстве, – он был сильным и жилистым мальчиком.

– Вот как? Ну что ж, давай поиграем в угадайку, Гильбертус, потому что, кто знает, может быть, я прячу в рукаве пару сюрпризов или трюков.

– Не надо меня обманывать. Роботы не способны на трюки.

– Твои собственные слова опровергают твои же аргументы. Если бы я пытался тебя обмануть, то разве это само по себе уже не было бы трюком, что противоречило бы твоему же бездоказательному утверждению, то есть постулату? Ты должен выражать свои мысли в более логичной манере.

Гильбертус замолчал, обдумывая заданную головоломку.

Эразм же вернулся к своим собственным размышлениям. Теперь он думал о никогда не используемых данных, которые Омниус аккумулирует, понятия не имея, как синтезировать из них новое знание. Данные ничего не стоят, если их не используют как источник выводов и заключений.

Эразм имел доступ практически ко всему, что знал всемирный разум, так как мог входить в электронные хранилища, где помещались резервные копии Омниуса. Эразму не надо было даже подключаться к всемирному разуму, чтобы получить нужную информацию; да и сам робот избегал таких подключений, так как хотел сохранить свою независимость. Конечно, и у Омниуса были свои секреты, были файлы, к которым не имел доступа ни один робот. Просмотреть их было бы интересно такому любознательному роботу, как Эразм, но ради этого не стоило рисковать прямым подключением.

– Мы уже почти пришли, господин Эразм? – тяжело дыша, спросил мальчик.

Робот изобразил на своем текучем металлическом лице улыбку и повернул свою блестящую голову почти на триста шестьдесят градусов, обозрев окрестность.

– Да, мы почти пришли. Мне следовало бы иметь еще детей. Кроме тебя, Гильбертус. Я – превосходный учитель.

Гильбертус некоторое время помолчал, соображая, что сказал только что робот, а потом откровенно усмехнулся.

– Вы машина и не можете иметь детей.

– Это верно, но я – особенная машина, с мощной способностью к адаптации и модификации. Не удивляйся ничему, что я могу сделать.

– Только не надо меня снова пугать, господин Эразм.

Робот имитировал смех. Ему нравилось общество Гильбертуса, он наслаждался им так, как не мог себе даже представить. Этот юноша, которому уже исполнилось тринадцать лет, оказался очень умным, просто настоящим сокровищем. Это было теперь чем-то большим, чем простой эксперимент. Под руководством Эразма Гильбертус начал проявлять весь заложенный в нем потенциал. Возможно, после постоянных инструкций и строгой тренировки независимый робот сможет раскрыть в человеке пик его потенциала. Омниус получит больше, чем ожидал от собственного задания.