Рай с привкусом тлена (СИ) - Бернадская Светлана "Змея". Страница 37

— Зачем? — повторила я в пустоту.

Ответом мне стало молчание.

Я не могла бы сказать, сколько времени просидела у постели избитого Джая, погруженная в безрадостные думы. Очнулась лишь тогда, когда из распахнутого окна повеяло ночной свежестью. Вздохнув, я накрыла страдальца простыней, погасила лампу и ушла к себе. Запирать его не стала — к чему? Если он вдруг взбесится и захочет убить меня, как перед тем хотел убить Вильхельмо, едва ли это будет худшей судьбой, чем та, что ждет меня впереди.

Полная луна заглянула в окно: стояла уже глубокая ночь. Безмерно уставшая, я свернулась калачиком на кровати, обняла руками колени и заплакала.

Обида не давала свободно дышать. Обида на родителей, которые не пожалели единственной дочери и обрекли ее на жизнь в чужой стране с дикими обычаями. Обида на дядю с тетей, которые не потрудились убедиться в том, что отдают меня замуж за порядочного человека. Обида на вероломных Адальяро со всеми саллидианцами вместе взятыми. На Джая с его твердолобостью и упрямством.

Красивая сказка обернулась кошмаром. Мой муж не может иметь детей и заставляет рожать их от другого мужчины. От раба, который на моих глазах занимался развратом с рабыней, изображавшей плотскую страсть. Меня держат взаперти в собственной комнате, издеваются над человеком, которого я хотела защитить.

Есть ли в этом мире хоть что-то хорошее?

====== Глава 11. Бунт ======

Я в ловушке, меня прижали к стене,

И я не вижу ни решения, ни выхода…

Muse, Pressure

Я давно не верю в богов. Ни в северных, ни в южных, ни в каких-либо других. Если бы кто-то из них существовал, то не допустил бы того, что происходит на земле. Не допустил бы несправедливости.

Все это сказки для простачков. На деле никто никому не нужен, каждый сам за себя. Моей молитвой стал удар кулака. Моей исповедью — хруст вражеских костей. Моим богом — сама смерть.

Но и этот бог подвел меня.

Смерти я не боюсь, готов к ней уже давно. А теперь, когда утрачен последний смысл существования, жду с нетерпением. Им полагалось убить меня после нападения на Вильхельмо. Но они не сделали этого — почему?

Я мог бы сдохнуть сам, если бы обо мне позабыли на несколько дней в том подземелье. Без воды и еды. Но туда опять принесло девчонку. Почему она вцепилась в меня? Лишь продлевает агонию и без того мертвого тела.

Мертвого? Как бы не так. Тело требует свое. Сначала не смог сдержаться и хлебал воду из ее рук: стремление тела выжить — сильнее воли. Теперь вода норовит выйти, а чтобы попасть в отхожее место, надо пройти через спальню хозяйки. Ночью. Гремя кандалами. А она предупреждала, что у нее чуткий сон.

Некоторое время борюсь с потребностями тела, но наступает предел. Хрен бы тут думать о смерти, скорее — как не обоссаться прямо в постели.

Делать нечего, приходится вставать. Неуклюже: спину пронзает болью, кандалы цепляются за подушку. Каждый шаг разносит по комнате лязг цепей. Толкаю дверь — не заперто. Пытаюсь идти тихо, но звон металла в тишине ночи кажется оглушительным. Слышу шорох и тихий вскрик: госпожа испуганно вскакивает на кровати.

Надо бы объясниться, но я отворачиваюсь и иду прямиком к цели. Почему она вообще ночует здесь одна? Ведь она замужем всего ничего. Неужели красавчик совсем не старается в постели?

Впрочем, мне что за дело?

Зов тела удовлетворен, наступает облегчение. Опять не могу удержаться: открываю заслонку у каменной ванны, подставляю теплой струе руки, а потом и голову. Жадно пью, хотя вода теплая и отдает металлом. Опускаю заслонку; ощущаю, как тонкие струйки стекают с головы на грудь и спину. Закрываю глаза, ловлю дуновение ночного ветерка на мокром лице.

Чувствую голод. Вспоминаю, что на столе у кровати стоит ваза с фруктами — девчонка принесла, пыталась накормить.

Зачем?

Разбитые губы растягиваются в дурацкой, неуместной улыбке.

Все-таки есть в этом мире что-то хорошее. У меня есть желания. Я все еще жив.

Сбрось свою защиту — я поднимаю свой флаг,

Это война безнадежна, нам нужно прекратить ее…

Christina Aguilera, Cease Fire

Ночью мне почти не спалось. Стоило мне смежить веки, как перед глазами вставала отвратительная картина — извивающиеся голые тела Кима и смуглокожей рабыни, и к горлу вновь подступала тошнота. Перевернувшись на другой бок и сомкнув ресницы, я видела, как на Арене умирают окровавленные мужчины, как похотливый наглец Хорхе ставит на колени худенькую Сай, как удары хлыста один за другим ложатся на разодранную в клочья спину Джая.

Провалившись в тревожный сон, я вдруг подскочила как ошпаренная: в спальне раздался жуткий грохот. Поморгав, различила в темноте Джая. Он замер, глядя на меня; в тусклом свете луны пугающе блеснули его глаза. В тяжелой со сна голове вспыхнула мысль: он хочет меня убить. Но оказалось, ему всего лишь понадобилось в уборную.

После этого я еще долго не могла заснуть. Сначала вслушивалась в плеск воды за стеной купальни. Потом Джай прогрохотал обратно, затворил за собой дверь. Цепи звенели еще некоторое время: мне показалось, что они звякнули о металлическую вазу. Соизволил немного поесть? Затаив дыхание, я ждала, пока звуки стихнут.

Сон сморил меня лишь к утру, а мгновением позже в спальне раздался негромкий стук.

Я со стоном сползла с кровати, завернулась в халат и босиком прошлепала к двери.

— Госпожа? — встревоженная Сай подняла на меня темные глаза. — Простите, я разбудила вас?

Из-за ее плеча выглянула Лей.

— Входите, — вздохнула я.

Впустив девушек, я торопливо задвинула засов.

— Что там? — обратилась я к Сай. — Переполох?

— Господин Хорхе обнаружил утром, что вашего раба нет в подземелье, — торопливо зашептала Сай. — И тотчас доложил об этом хозяйке. Донна крепко сердилась.

Я поморщилась. Похоже, завтрак не сулит ничего хорошего. Что ж, готовимся к противостоянию.

Вдвоем девушки управились со мной быстро: Лей оказалась не менее расторопной служанкой, чем Сай. Перед уходом я заглянула в комнату Джая: он еще спал, отвернувшись к стене и подложив под подушку закованные в кандалы руки. Я тихонько поманила Лей и шепнула:

— Когда проснется, постучись к нему и скажи, что я велела обработать его раны.

В глазах рабыни мелькнул испуг, но перечить она не посмела. Я наскоро объяснила ей, какую мазь следует использовать.

— Закройся изнутри и не открывай никому, пока я не постучу вот так, — я тихо продемонстрировала последовательность стуков. — И помни, что твоя хозяйка — это я, а не донна Изабель или дон Диего.

— Я помню, госпожа, — Лей низко поклонилась мне.

К завтраку я спускалась, стараясь изобразить на лице невозмутимость и достоинство. В конце концов, меня воспитывали как леди, а леди обязана стойко сносить невзгоды. Приблизившись к столовой, услышала приглушенные голоса и остановилась. Подслушивание чужих разговоров не входило в число добродетелей благородной леди, однако я простила себе эту маленькую вольность. Важнее было знать, что обо мне говорят.

— …дикая. Ее в монастыре, что ли, воспитывали? — возмущался Диего.

— Север — один сплошной монастырь. Я вообще удивляюсь, как они там умудряются размножаться, — послышался слегка раздраженный голос Изабель.

Я сердито сложила руки на груди.

— Ты поил ее отваром?

— Разумеется. Но она выблевала все, прежде чем он успел подействовать.

Слова Диего заставили меня насторожиться. Вчерашний напиток призван был что-то сделать со мной?

— Тебе следует действовать деликатней, иначе ты ее окончательно отпугнешь, — недовольно проворчала Изабель. — И где только запропастилась эта девчонка? Завтрак стынет.

— Куда уж деликатней? Я просил ее всего лишь посмотреть.

— Может быть, ей не нравится Ким?

— Что в нем может не нравиться? Ей нравлюсь я, а он похож на меня.

— Ты — не он, и девочка это прекрасно понимает. Не могу сказать, что я не ценю ее вкус.