Рай с привкусом тлена (СИ) - Бернадская Светлана "Змея". Страница 49

NTL, Разбитые сердца

Меня трясет целый день. Демон сидит внутри, не отпускает ни на мгновение. Теперь нет сомнений: со мной определенно что-то не так. Но что?

Яд? Едва ли: если бы меня отравили, я бы уже блевал кровью и исходил пеной. Впрочем, как можно отравить то, что давно уже мертво?

Что же со мной? Это не выдрать, не выжечь, не пересилить. Вселившийся в меня демон ломает тело, испепеляет нутро. Не могу спать, но и сидеть сутками без дела тоже не могу. Пытаюсь занимать себя упражнениями, изнурять тело до упаду. Но разрушающая сила внутри не иссякает — будто демон вселил в меня еще пятерых.

Ощущаю постоянную жажду. Хватаю кувшин, допиваю остатки мерзкого пойла. Почему мне не дают просто воду, гребаные твари? Это такая разновидность пытки? От злости разбиваю кувшин о стену, плевать на него.

Перед глазами маячит девчонка. Почему она все время тянет ко мне руки? Зачем я ей нужен? Почему она просто не скажет?

Утомляю себя тренировками до вечера, но демон, сидящий внутри, лишь хохочет: вместо пятерых в себе я ощущаю уже десять. Пожалуй, теперь я способен голыми руками разогнуть прутья решетки и выпрыгнуть наружу. Вот только что дальше? Убивать всех, кто попадется на пути, пока меня не пристрелят из аркебузы, как бешеного пса?

Открывается дверь — и снова перед глазами маячит видение. Почему она так долго не приходила? Я ждал ее. Хотел ее прикосновений.

Эта мысль — чужеродная, неправильная, острой иглой царапает рассудок. Крепко стискиваю зубы. Она бормочет какие-то глупости. Хочет признаться. В чем? Называет себя рабыней.

Бесит меня. Бесит до дрожи в коленях.

Прикосновение прохладных пальцев вышибает из меня дух. Хочется забыть обо всем. Хочется впиться губами, зубами в нежную ладонь. Зацеловать девчонку всю до ломоты в ребрах. Повалить на пол, задрать юбку и дать ей то, чего она так жаждет. Трахать ее до беспамятства, пока не погаснет горящий под повязкой огонь.

Девчонка таращит глаза: испугалась? Поздно, пташка, сама забралась в клетку. Погружаю пятерню в россыпь светлых волос на затылке, наслаждаюсь ощущением струящегося под пальцами шелка. Сжимаю ладонь, поднимаю бледное лицо выше, заставляю смотреть на себя. Ей страшно — я вижу это в широко распахнутых глазах, но она молчит, не противится. Склоняюсь ниже, касаюсь носом нежной щеки, непроизвольно вдыхаю пьянящий запах кожи, чувствую, как плавится мозг. Рот испуганно приоткрыт — так и просится, чтобы им завладели, смяли жестким поцелуем. На краю сознания мелькает мысль: ей будет противно. Но не могу удержаться, чтобы не лизнуть уголок сладких губ. Она вздрагивает, и это заводит еще больше. Сердце колотится, рвется наружу, пробиваясь сквозь ребра, кровь закипает, кожа пылает жаром. Пульсирующий член упирается в повязку, больше не могу терпеть. Разум застилает туманом, больше не могу думать. Отпускаю волосы, подхватываю девчонку под бедра, прислоняю спиной к стене, прижимаюсь так тесно, что чувствую биение ее сердца. Задираю край раздражающе длинной рубашки: церемониться некогда, иначе меня разорвет изнутри. Руки впиваются в мягкую кожу бедер, резко разводят их в стороны. Ускользающее сознание посылает отчаянный всполох: так нельзя, надо убедиться, что она готова… Поздно. Едва успеваю справиться со складками повязки, как тело само делает рывок, толкая член между разведенных ног девчонки. Тихий вскрик, тупая боль, неожиданная теснота, несколько отрывистых движений, короткий миг наслаждения… и следом приходит понимание.

Я все еще в ней, но двигаться больше не решаюсь. Сердце вот-вот куском мяса выпрыгнет через горло. Всем существом ощущаю напряжение ее тела. Сжалась, как арбалетная пружина перед выстрелом. Тонкие пальцы впиваются в плечи, ногти царапают кожу. Пытается оттолкнуть или не дает увернуться?

Желание двигаться в ней невыносимо. Но разум возвращается, холодными струйками остужает жар похоти. Дышу глубоко, упираюсь лбом в стену над виском девчонки, с трудом разлепляю сухие губы:

— Почему ты не сказала?

Всхлип, мелкая дрожь хрупкого тела под моими пальцами, слабая попытка вывернуться. Меня разрывает на части: желание наплевать на все и толкаться в нее до изнеможения борется с необходимостью оставить ее в покое и попытаться выдохнуть.

— Не сжимайся так. Выпусти меня.

То ли не понимает, то ли не может справиться с собой: сжимается еще сильнее. Скрежетнув зубами, с натугой выхожу из нее; чувствую вязкую влагу на все еще вздыбленном члене. Бездумно поправляю на себе повязку, отпускаю девчонку. Она мешком приваливается к стене, хватает ртом воздух.

— Не понимаю, — выдавливаю из себя, пытаясь выровнять дыхание. — Почему… ты…

Всхлипы раздаются все чаще, она закрывает лицо руками и сползает по стене вниз. Едва успеваю подхватить ее на руки, чтобы не упала на пол.

Теплое тело льнет к груди, будоражит плоть, но туман в голове понемногу рассеивается. Шаг, еще шаг — несу ее в спальню, кладу на кровать, поправляю задравшуюся рубашку на голых коленях. Она тихо скулит и сворачивается калачиком среди подушек, а я отступаю к окну. Руки хватаются за голову, пальцы пропахивают борозды в отросших волосах.

— Почему ты не сказала? Зачем искушала меня? И чем, пекло тебя дери, ты занималась у мужа в спальне?

Во рту сухо и горячо, как в жерле вулкана.

Задеваю бедром столик у окна, несколько сочных плодов выкатываются из вазы, шмякаются об пол. Пытаюсь удержать остальные, под руку попадается кувшин. Почти полный. Облизываю сухие губы, кошусь на кровать: хозяйскую еду без позволения брать нельзя.

Мысль настолько идиотская, что хочется рассмеяться, но горло сжимает спазмом. Что ж ты за раб, если хозяйку берешь без спросу, а сделать глоток питья стесняешься?

— Можно… я…

Она вздрагивает, все еще всхлипывая, но приподнимает голову. Я снова провожу языком по губам и беру кувшин.

— Пить хочется. Пойлом, которое мне приносят, напиться невозможно.

Морщусь, вспоминая ту дрянь. Вода есть в купальне, но после обеда я был заперт в своей клетке.

Она неуверенно кивает, приподнимается на локте. Вытирает глаза рукой, косится на меня с опаской.

— Каким пойлом?

Прежде чем ответить, жадно делаю несколько больших глотков. По горлу разливается приятная прохлада: подкисленная лимоном вода оживляет плоть. Отрываю губы от глиняного горлышка, утираюсь, смотрю на нее. Она все еще ждет ответа.

Это и правда все, что ее сейчас заботит? Чем меня кормят и поят?

Точно — блаженная.

— Каким пойлом? — повторяет упрямо.

— Тягучим. Зеленым. Горьким, хоть и с медом. После него блевать хочется.

Глаза будто приковали к ней цепью. Меняется в лице, садится на кровати, подтягивает колени к груди.

— Не пей это больше. Никогда.

Смутное подозрение заставляет нахмуриться.

— Рассказывай.

— О чем? — подбирается, обнимает колени руками, отводит взгляд.

— Обо всем, — делаю шаг к ней.

Она испуганно дергается, вжимается спиной в мягкое изголовье кровати, съеживается в комок.

— Тебе не кажется, что бояться немного поздно? — хмыкаю. — Говори, зачем тебе это было нужно? Ведь я не слепой, ты пыталась меня соблазнить. Но ты не хочешь меня. Так зачем?

Шепчет что-то, не разобрать.

— Что? — подхожу ближе, останавливаюсь у кровати.

— Ребенок, — разбираю в тихом шепоте.

— Не понял, — сглатываю. — Можно… сесть?

— Садись, — говорит она, но отодвигается к краю, натягивая на себя одеяло.

— Можешь не бояться, я не трону тебя… больше, — слова почему-то застревают в горле.

Не хочется думать о том, что только что произошло между нами. Разум хочет забыть, а тело все еще реагирует на красивую женщину рядом.

— Так что ты говорила? Какой ребенок?

— Мне нужен ребенок, — отчетливей говорит она.

Даже в полумраке видно, как ее щеки заливаются краской. Прячет глаза.

Я озадачен. Правильно ли я понял?

— У тебя есть красавчик-муж. Зачем тебе я?

— Он… не может.

Подозрения рождают во мне бурю злости.