(не)свобода - Лебеденко Сергей Владимирович. Страница 5

Она написала.

Константиныч ответил через две минуты:

Марина ответила.

Марина погасила экран и закрыла глаза. Напряжение ослабло, но вместо него пришло какое-то чувство усталости. Как же ей всё это надоело.

Для таких случаев – когда нужно была снять усталость, – годился секс, и ее уже какое-то время занимал вопрос, можно ли тайком заняться сексом в совещательной комнате (фантазия об этом рождала приятные ощущения где-то в районе живота), и единственное, что по большому счету смущало Марину, – что занятия сексом под взглядом Путина со стены было не то чтобы, ну, кощунственным… Но каким-то нарушением негласных рамок, которые она переступать была не готова.

Марина усмехнулась. Ну, с этим Константиныч перегнул. Любой московский судья знает: Хозяйка Мосгорсуда у них как Ленин в Мавзолее: была, есть и будет только одна.

Марина прижалась спиной к стене, стараясь сделать так, чтобы позвоночник сквозь ткань мантии и спортивного костюма почти соприкасался с обоями. В детстве мама заставляла ее так делать почти каждый день: у Марины долгое время была неправильная осанка, и мама опасалась, что у дочери разовьется сколиоз. Но как-то обошлось: возможно, благодаря таким вот получасовым стояниям у стены, а возможно, никакого сколиоза у нее и так не случилось бы.

Марина задержала дыхание.

Стояла полная тишина. Только на стене тикали часы с дешевым серебристым циферблатом.

На какое-то мгновение Марине показалось, что теперь-то всё закончилось. Она прощупала свои рёбра, позвонки, провела ладонью по ключице – и всё это вроде как было ее, а вроде уже и не совсем, как будто бы всё существовало отдельно от нее, каждая косточка была уже частью тела, ей самой не принадлежавшего, и сама она уже не то чтобы жила, но и не то чтобы умерла, а что-то между – лимб, повисшее в невесомости тело бессмертного космонавта, буддистский монах в бардо. Где-то там, снаружи, остались горе-оппозиционер, его адвокат и прокурор, Константиныч и Маринины амбиции, несомненно привлекательные, конечно, вот только ли смогут они конкурировать с этим – с чернотой, с пустотой, с ничто.

Телефон завибрировал опять. Марина нехотя открыла глаза и взглянула на экран.

Марина нахмурилась. Вообще-то сегодня была очередь мужа забирать Сашу. Договаривались они всегда за неделю вперед и на два-через-два, иначе распланировать было трудно: Егор мог задержаться в офисе точно так же, как и Марина. Саша просился возвращаться домой самому – восемь лет все-таки, уже большой, – но тут против была уже Марина: мало ли, вдруг кто захочет насолить судье и что-нибудь сделает с ребенком?..

«Ты просто параноишь», – говорил Егор, когда эта тема опять всплывала в их – не очень частых – разговорах, но послушно забирал Сашу согласно расписанию.

Что за черт?

У Егора на телефоне стояла еще услуга «музыка вместо гудков», которую операторы освоили где-то в конце нулевых. Музыку можно было выбирать самостоятельно, но все, разумеется, на это забивали, поэтому рингтон настраивался рандомно из строго очерченного набора. Сейчас вместо гудков стоял Михаил Круг, и Марина, разглядывая ямочки на щеках Путина, напряженно слушала, какой тяжкий груз лежит на сердце тверичанина, который едет во Владимирский централ.

Егор не отвечал.

Ну вот – так всегда. Стоило на минуту почувствовать себя где-то там, между землей и космосом, подвешенной на тонких ниточках над пропастью между действительностью и тем, что за ее пределами, – тут же ее из этого состояния вырвали. Марина иногда задумывалась о том, не лучше бы ей было уехать на годик эдак на Шри-Ланку, как делали ее знакомые: запереться в хижине, слушать шум моря и молчать, молчать так долго, что темные грубые стены хижины и персональная темнота, которую видишь, закрывая глаза, показались бы родными.

Ответа не было. Марина набрала последний раз, косо взглянув на часы, – задерживать заседание было неразумно хотя бы потому, что в кабинете ее ожидала еще куча бумажной работы. Которую придется забрать домой, если блудный муж не заберет Сашу.

…Если что-то не случилось с самим мужем.

Теперь гудки не проходили вообще, а абонент был «временно недоступен».

Марина вошла в зал, левой рукой придерживая пузатое дело, а в правой зажав телефон – так, чтобы никто не видел, что он спрятан в рукаве.

Нет, не рассчитала. Не рассчитала, а потом всё произошло быстро. Телефон вылетел из руки, совершил кувырок в воздухе и с грохотом рухнул на пол. Марина замахала рукой бросившейся к ней Ане и склонилась над аппаратом, но тут же почувствовала, как шее стало слишком легко: Анина заколка предательски расстегнулась и закатилась под стол, а мантия скатилась по спине Марины к ногам, обнажив спортивный костюм «Bosco» и белые кроссы. Марина стояла под гербом России, как посетительница модного фитнес-клуба на тренировке: от судейского одеяния на ней остались только черные рукава, а мантия превратилась в уродливый шлейф.

В зале тут же зашушукались, повскидывали камеры – особенно тот, в шляпе, конечно. Захотелось превратиться в крота, ну или там в другую подземную тварь, и срочно вырыть себе где-нибудь нору и там переждать стыд, от которого стало очень зябко. Ей-богу, словно голая стоит. Хотя нет, даже голой было бы лучше.

– Прошу прощения, – пробормотала Марина. Пальцы не слушались, она уже думала, что и застегнуть мантию не получится, но на помощь пришла Аня и ее несколько английских булавок. Так что пару минут спустя ажиотаж уже улегся, а Марина снова заняла председательское кресло в мантии, пытаясь держать лицо.

И тут же увидела – ее. Она стояла на входе в зал и смотрела с некоторым недоумением, как Марина устраивается обратно в кресло и кладет телефон на стопочку кодексов.

…Она была отличницей у них на курсе. Но не зубрилкой. Из тех, кто всё успевает – загадочным образом. Маленькая брюнетка с живыми глазами и не всегда идеальной укладкой, но естественными кудрями. Мужики так и вились, как мошкара. Но ее интересовало только право. Задачки решала на раз. Пара статей в Уголовном кодексе появились благодаря наблюдательному глазу Муравицкой – в этом Марина была уверена.

Наверно, из-за нее сама Марина потом пошла в следователи. Муравицкая в праве была как альбатрос в воздухе: прекрасна и далеко летает. А Марина была что-то вроде чайки: кружишь пониже и ищешь, что плохо лежит.

Сколько лет не виделись, пятнадцать? Как вокруг всех бывших отличников, которые умудрились сделать карьеру, вокруг Муравицкой сам воздух словно зудел слухами, которые долетали и до Марины. Увольнение из суда, бессонные адвокатские ночи, проблемы с алкоголем, травка… Да, Марина запомнила ее совсем другой.