Бес в серебряной ловушке - Ягольницер Нина. Страница 108

Несмотря на изматывающую головную боль и колотье в ране, уже назавтра после событий в переулке Каннареджо Годелот вышел в общую трапезную и немало удивился, когда его встретил гул приветственных голосов.

– Эй, пострел! Жив? – Дюваль дружески огрел шотландца промеж лопаток. – Ну, силен! Ни недели без приключений!

Карл пожал Годелоту руку, тут же отпустив какую-то непристойную, но безобидную шуточку в своем духе, а Клименте сам налил новобранцу вина и предложил тост за его здоровье. И, хотя чувствовал себя шотландец паршиво и спал в ту ночь плохо, под грохот глиняных кружек настроение стремительно пошло на лад.

По настоянию доктора Бениньо он был освобожден от службы на два дня. Руки чесались незамедлительно написать другу ответ и отнести по указанному адресу, но такой неосмотрительности позволять себе Годелот не собирался. Однако подготовить благодатную почву для грядущей эскапады было самое время…

Под конец завтрака он обернулся к Мориту и спросил, не понижая голоса:

– Послушай, Теодоро, ты как-то хвалился, что знаешь Венецию, как свою ладонь?..

– Я и сейчас этим похвалюсь, – кивнул тосканец, подбирая с тарелки остатки овощей.

– А не подскажешь ли тогда, есть ли где-то в городе богоугодное заведение, вроде госпиталя или приюта?

Морит изумленно приподнял брови:

– Чего?! Нашел куда в выходной бегать, ей-богу!

А Годелот мрачно покачал головой:

– Вчера по собственной глупости чуть в землю не сыграл. Всю ночь голова трещала, сны снились – один другого поганей. А под утро и вовсе пригрезилось, что я в богадельне на койке подыхаю. Проснулся – сердце чуть не во рту колотится. Не к добру это. Хочу в такое место сам сходить, хоть несколько монет пожертвовать да свечу зажечь. Глядишь, отважу беду.

Тосканец призадумался:

– А ведь твоя правда. Лучше зазря порадеть, чем судьбу прогневать. Только где такой приют есть… Погоди, в Каннареджо есть, вот где. Госпиталь Святого Франциска. Говорят, невеселое место. Сам не видал, но там поспрошать – в любой лавке подскажут.

– Богадельня в Каннареджо? – отозвался Клименте с противоположного конца стола. – Знаю, бывал. У меня приятель там два года назад маялся. Ты, Морит, зря госпиталь хулишь. Молод еще, тебе б все веселье. А ветерану не след в канаве подыхать. Там монахини лекарствуют, хоть небогато, а кормят, и тюфяк под костями, а не придорожная грязь. Сходи, Мак-Рорк. Очень оно вам, юнцам, на пользу: смолоду в старость заглянуть. Куда трезвей на мир глядеть начинаете.

Из-за стола Годелот встал, получив подробные указания, как найти в Каннареджо богадельню, а также вполне правдоподобно объяснив, отчего хочет там побывать. Ну а о надежности своевременного распространения новостей ему едва ли стоило тревожиться. Оставалось написать Пеппо и очень тщательно предостеречь его насчет человека «с двумя шрамами на губах».

А меж тем человек этот не шел у Годелота из головы. Вездесущий Орсо уже побывал в лавке, где знали Пеппо. Похоже, на сей раз тетивщика не выдали, но кому же ведомо, что случится в следующий. Еще и дочка лавочника… Об умении девиц хранить секреты Годелот был мнения весьма невысокого.

Вполголоса выбранившись, Годелот тяжко вздохнул и отправился к доктору Бениньо, ждущему его на перевязку. Право, добрый лекарь в Кампано смеялся бы до слез, узнав, сколько бинтов переводит его венецианский коллега на ничтожный тычок ножа. Однако Бениньо был непреклонен.

Врач принял шотландца с обычной суховатой благосклонностью, небрежно кивнул в ответ на благодарности за очередные книги и предложил вновь зачерпнуть из бездонного колодца его библиотеки. Сам же принялся снимать пропитанные сукровицей бинты.

– У вашего организма превосходные способности к восстановлению, – одобрительно заметил Бениньо, обозрев рану, – ни следа воспаления, вскоре вы забудете об этой безделице. Однако извольте завтра снова явиться ко мне.

Подросток, все еще робевший, неловко обронил:

– Тогда, быть может, мне больше не докучать вам, доктор? Все и так заживет.

Но врач уже нахмурился:

– Опять вы за свое? Да будет вам известно, Годелот, что невероятное количество людей умирают не из-за своих ран или хворей, а именно из-за того, что рассуждают подобно вам. Меж тем грязные бинты намного опаснее закаленной стали. Совсем недавно некий превосходный эскулап Джироламо Фракасторо [22] доказал это, установив, что болезнетворные миазмы способны поразить даже несерьезную рану, проникнуть вместе с потоками крови в самую глубь тела и убить человека, порезавшего палец обыкновенным кухонным ножом. Он назвал сие явление «инфекция». И советую вам не забывать о нем, Годелот.

За этой назидательной тирадой Бениньо обработал рану и уже было потянулся к корзине с бинтами, когда вдруг раздался громкий стук в дверь и зычный голос лакея:

– Господин доктор! С ее сиятельством приступ, извольте…

Бениньо не дослушал. Он коротко бросил юноше: «Ждите меня тут!», схватил какие-то склянки и устремился на зов.

Слегка ошеломленный, пациент замер у стола и неподвижно стоял на месте минут десять. Затем он понял, что герцогине, вероятно, не так уж просто оказать помощь, а посему ожидание грозит затянуться.

Брезгливо осмотрев рану, шотландец задумался, не стоит ли попросту приложить к ней платок, одеться и отправиться восвояси, а к врачу явиться в более удобный срок. Но тут же вспомнились сурово сдвинутые докторские брови и его сухое «Не будьте дураком, юноша». Годелот порядком сомневался, что от подобной царапины действительно можно умереть, даже если в дело вмешается таинственная «инфекция», но показаться Бениньо дураком было бы как-то обидно. Что ж, подождем еще…

Еще двадцать минут спустя смертельно заскучавший шотландец уже продекламировал мысленно «Битву при Оттёрберне» и принялся за «Шевиотскую погоню», но вскоре убедился, что помнит едва одну строку из пяти. Немного побродив по просторной комнате, он пересмотрел развешанные на стенах жуткие изображения всяких костей и требухи, пронумерованных и надписанных по-латыни. Затем долго глядел в окно, обрамленное фасонными занавесями. После чего несмело подошел к книжным шкафам. В конце концов, доктор сам предлагал ему взять почитать что-нибудь еще. Годелот ничего не станет трогать, только посмотрит.

Это занятие мгновенно увлекло подростка. Бродя вдоль шкафов и читая новые и новые странные имена и интригующие названия вроде «Авиценна. Книга исцеления» или A. Vesalius. De Corpore Humani Fabrica [23], он не переставал поражаться: неужели столько людей пишут книги?

Сам он даже попросту грамотных знакомых имел не так уж много. Его отец читал только по-английски, мать с грехом пополам разбирала строки в молитвеннике, а по-настоящему образованных людей он прежде знавал лишь двоих: графского врача и пастора Альбинони. Поэтому богатство докторской библиотеки потрясало подростка, находившего в стройных рядах книг все новые и новые чудеса.

Боком шагая вдоль полок, Годелот не заметил, как приблизился к стоящему у окна огромному столу, заваленному ворохами бумаг. Стол же не замедлил напомнить о своем присутствии и впился острым углом шотландцу в бедро. От неожиданной резкой боли Годелот дернулся и ткнул локтем в объемистую кипу документов. Те неохотно накренились, будто сомневаясь, а потом, к ужасу подростка, с тяжелым шелестом посыпались на пол, веерами разлетаясь по ковру.

– Черт… ох, черт… – с тоскливым отчаянием бормотал Годелот, силясь удержать разваливающуюся стопу. Неуклюжий олух. Если доктору вздумается вернуться именно в этот миг – лучше без колебаний выброситься в окно, иначе позора не оберешься.

Часть бумаг милосердно удержалась на прежнем месте, и юноша бросился собирать рассыпавшееся. К счастью, документы были аккуратно подшиты за углы и снабжены ярлыками с датами: доктор Бениньо отличался методичностью. Спешно выравнивая топорщащиеся веера бумаг и укладывая все обратно на стол, Годелот молился, чтобы второпях не запутаться или, чего доброго, не сорвать какой-то документ со скрепляющей нити. Вот уже и летние месяцы.