Сдохни или умри (СИ) - Пислегин Алексей. Страница 4
— Открой этот долбаный ящик, Панди, — сказал отец. — И пусть они все обосрутся.
Он улыбнулся, но вышло похоже скорее на оскал. А в глазах смешалось столько всего: тоска, злость, вина, любовь…
Какого?..
— Прорывайтесь в людное место — может, пронесёт, — продолжил отец. — На месте не стойте, защищайте друг друга. Если поймают… Постарайтесь найтись как можно скорее. Вместе — вы сила. Может, и с мамой свидитесь.
Меня будто ударило с размаху, а внутри что-то дрогнуло. «С мамой».
Мама умерла.
— Стой! — заорал я. — Это же…
Я не договорил. Всё… Всё случилось одновременно.
Отец вдруг зарычал и согнулся, на спине под футболкой у него вспух огромный горб. Удар сердца — и ткань разорвали, расправившись на половину кухни, крылья. Пернатые, как у ангела, только не белые, а чёрные.
Из сияния вывалился здоровенный клубок глянцевых телесно-серых червей, волной рванул по полу. Вонь палёного пластика стала невыносимой.
— Бегите, — выдохнул отец, и ударил крыльями. Нас с Леной подхватило мощным потоком ветра — мягко, словно подушками — и бросило в окно. Раму с грохотом вырвало из стены, миллионом осколков взорвались стёкла, но нам вреда не причинили.
Лена взвизгнула и с перепугу пальнула куда-то — спасибо, что не в меня. Я от неожиданности до хруста прикусил язык. Мимо замелькали этажи — один, второй, третий… Мы жили на девятом.
— Макс! — закричала сестра. Я не ответил. Язык было так больно, что слёзы выступили, и испугаться я толком не успел. А потом падение резко остановилось, и нас аккуратно отпустило на асфальт. Ветер развеялся, разметав напоследок окурки и шелуху семечек перед подъездом.
Лена опять выматерилась.
— Пандь, — буркнул я, и поморщился из-за больного языка. — Рот тебе с хозяйственным мылом помою.
— Угораешь? Да тут… — что именно «тут», она не сказала — видимо, слова не нашлись. В этом я Лену понимал полностью. Молча ткнул пальцем в сторону скамейки у подъезда.
Там сидели две бабки, вечно ворчащих по любому поводу. Только вот, сейчас они не офигевали от нашего чудесного спуска с девятого этажа, как и с того, что недалеко от них рухнули оконная рама и острые осколки стекла. Старушки замерли на месте. Не просто без движения сидели — а зависли, как на паузу поставленные. Не моргая, с открытыми ртами. И не дыша.
— Ты тоже это видишь? — уточнил я. Шагнул к правой бабуле, ткнул её пальцем в морщинистую щёку. Она не отреагировала, даже зрачки не шелохнулись.
Надо ли говорить, что серо-красный фильтр наложился на обеих бабуль?
Я оглянулся: людей на улице было полно. Пенсионеры, парочки, компашки наших ровесников, дети, мамочки с колясками — все они замерли без движения под серо-красным фильтром.
Чёрт его знает, что будет, когда мир отомрёт. Он ведь отомрёт? Не просто так же отец нас в людное место отправил?
Вот мы переполох создадим, если окажемся где-нибудь в торговом центре, когда трещащая по швам реальность вернётся в норму: одетые в милитари-стиле, с карабинами, рюкзаками и разгрузками с запасными магазинами. Полиция загребёт — сто процентов.
И доказывай потом, что мы не фанаты «Доки 2».
Только, я никуда бежать и не собираюсь.
— Это-сон-это-сон-это-сон, — завела Лена аутичным речитативом. И вскрикнула, когда я её ущипнул. — Больно!
Я не ответил, посмотрел вверх, найдя окна нашей квартиры. Кажется, там что-то сверкало, будто кто-то щёлкал туда-сюда выключателями.
— Папа… — произнёс я одними губами.
Какого вообще хрена происходит? О чём он молчал? Зачем вообще молчал⁈ И кто он⁈
Да, обычный мир — привычный и логичный, понятный и рациональный — за секунду рухнул, и в голове осталась такая каша, что разбираться даже не хотелось. Ясно было только одно — и это я сказал вслух:
— Надо вернуться. Помочь отцу.
— Я… Я не знаю, — отозвалась Лена. — Он сказал бежа… Ой!
— Ты чего? — я оглянулся на сестру.
— Небо, — выдавила она. — Глаз.
Я задрал голову и проследил за её взглядом. То, что небо практически чёрное, заметил, ещё когда в наши окна пялился, но особо не обратил внимания. Все цвета изменились, и это я уже воспринимал, как должное. Мой отец швырялся чёрной паутиной и отрастил крылья — вот что сильнее всего почву из под ног выбивает.
А потом я заметил… солнце?
Ладно, ясно же, что нифига это не солнце. Нужно просто разрешить себе поверить собственным глазам. А поверить, сцуко, нифига не просто, когда они видят то, что противоречит… Противоречит вообще всему.
В небе вспух огромный пульсирующий глаз. Голубой — полностью, без разделения на белок и радужку, но с вертикальной чертой зрачка. Он будто высматривал что-то, двигался дёргано и неестественно. Вдруг — замер.
Уставился прямо на нас с сестрой.
— Макс! — взвизгнула Лена.
— В подъезд! — рявкнул я. Знал, что сестрёнка мне подчинится. Нельзя отца оставлять с теми червями, чем или кем бы они ни были. Хоть — похитители тел из другого измерения. Хоть — высшая форма жизни. Хоть — геи-нигеры из открытого космоса, блин! Вместе справимся — и будем решать, что делать дальше. Втроём, а не разделённые. И он ещё замучается объяснять, что за бред происходит.
И что там с мамой.
Я рванул к двери подъезда, но тут же затормозил.
— М-мать!
Дверь покрыло синее свечение.
— Что теперь? — Лена врезалась мне в спину. Голос у неё дрогнул.
Я полез в карман за подъездным ключом — и не нашёл его. Ну точно, он дома, на столе…
— Пандь, ключ с собой?
— Нет.
Да твою то мать!
— Ищи у бабуль. Они против не будут.
Сам я, чтобы не терять время, схватил ручку двери, ногой упёрся в стену. Никогда не ломал магнитные замки — но представляю, как это делается. У нас, правда, дверь новая. Точно знаю, что уже не один алкаш, забывший ключи, с нею не справился.
Нервировало сияние прямо перед мои лицом — но оно ещё не стало ярче — как недавно совсем, дома. Значит, время есть.
Я с силой дёрнул ручку двери, потом ещё раз, ещё.
Не поддавалась. Вообще ни в какую!
— Нашла!
— Супер!
Над нашими головами вдруг оглушительно бахнуло. Мы подняли головы — и замерли на миг.
— Папа… — тихо выдавила сестрёнка, и в её глазах заблестели слёзы.
Я выругался, прыгнул к Лене и, сбив с ног, накрыл её собой. Вокруг зазвенело, загрохотало, что-то увесистое прилетело мне в спину. Точнее — в рюкзак, не причинив вреда.
А потом всё стихло, только едва слышно всхлипывала сестрёнка.
Я механически поднялся. Всюду валялись почерневшие неузнаваемые обломки, битое стекло. Одну из старушек чудом не задело, только присыпало гарью. У второй в голове появилась вмятина — будто у спустившего воздух футбольного мяча.
Я с отстранённым равнодушием отметил, что должен быть шокирован. Но… Нет. Я поднял голову. Весь мир сузился до окон нашей квартиры. Они пылали, и к чёрному небу валил чёрный дым.
Внутри разом что-то оборвалось, в животе похолодело, и заворочался холодный склизкий комок. Лена поднялась на ноги, вцепилась в мою руку — и сжала пальцы с не-девчоночьей силой.
Голливудских криков «Не-е-е-ет!» и прочей театральщины не было. Мы… Мы просто охренели. В реальность происходящего не верилось совсем.
А потом среди запаха гари нос уловил резкую специфичную вонь. Как палёный пластик. Почти, но немного, неуловимо другую.
Я моргнул, возвращаясь в реальность, с силой запихнул в глубину сознания рвущие меня эмоции. Яркое синее свечение было повсюду: на стенах, на асфальте, на кузове припаркованной рядом «Газели». И во многих местах наружу уже лезли телесно-серые червы.
— Пандора, — рявкнул я, с удивлением услышав в собственном голосе интонации отца. — Спина к спине. В людей не попади.
Бежать было поздно, как и прорываться наверх. Нас уже окружили.
Через миг стало ясно, что эта глянцевая кольчатая дрянь — даже не черви вовсе. Это — щупальца.
Из светящейся подъездной двери наружу вывалился огромный бесформенный кусок плоти с пляжный мяч размером. Эдакая голова осьминога, удерживаемая десятками длинных щупалец. Глаз на ней был лишь один — точная копия того, что мы видели в небе. Только он ещё и светился, как прожектор, синим светом.