Сдохни или умри (СИ) - Пислегин Алексей. Страница 5

Между нами и тварью было метра три, не больше.

Лена прошипела что-то злобное, и мы одновременно вскинули карабины и пальнули. Удар приклада в плечо показался благословением, и вселил уверенность. Хороший, плохой — не важно. Главное, у кого ружьё.

Синий глаз со звоном разлетелся на осколки, как выбитая автомобильная фара. Фонтаном ударила кровь — вырвиглазно-алая, неестественно яркая. Щупальца обмякли, и осьминог рухнул на землю.

Следующий выскочил из под детской горки метрах в пяти от нас, и шустро рванул в атаку. Ещё двое показались под «Газелью», а один лез из её кузова…

— М-мать! — выругался я. В голове заработал калькулятор: Лена потратила два патрона, один в падении, один сейчас. Я — только один. У обоих по два запасных магазина в разгрузках…

Теперь главное, чтобы хватило отбиться. В мой рюкзак толкнулся Ленкин, и мы начали отстрел осьминогов. Сцуко, бред-то какой!

В висках стучала кровь, зрение ограничилось до узкого тоннеля, в котором я выхватывал новые цели. Хорошо, руки не дрожали. Как же это, мать их, хорошо…

Отступили боль и шок. На них не осталось ни времени, ни сил.

— Макс, мне страшно! — крикнула сестра сзади. С таким отчаянием, что я зубами скрипнул. За Лену я буду рвать голыми руками. Зубами, мать вашу, рвать буду!

Подстрелив ближайшего осьминога, я выдавил, постаравшись сделать голос бодрее:

— Держись! Я видел хентай, который так же начинался!

— Дурак! Перезаряжаю!

Я выстрелил в глаз одной твари, второй. Хорошо, что пёрли они напролом, даже не думая петлять и уворачиваться. Развернулся, проверяя сектор сестры — и тут же пальнул в осьминога, подобравшегося достаточно близко.

— Всё! — Лена вскинула карабин.

Я — развернулся, выпустил из магазина последний патрон.

— Перезарядка!

— Давай!

Магазин — рвануть из разгрузки. Пустой — отстегнуть, и на землю. Чёрт с ним. Подберу, если отобьёмся. Новый — вставить. И…

Меня рвануло за ногу и потащило по земле.

— М-мать! — взгляд поймал осьминожью башку, глаз-прожектор вблизи ослепил. Палёный пластик ударил в нос с новой силой, и я выстрелил — торопливо, навскидку. Толком не прижатый приклад больно долбанул в плечо. — Сцука! Писец!

Я сел и принялся палить, понимая, что каждый убитый уродец подбирается ближе предыдущего.

— Максим! — отчаянно завизжала сзади Лена.

Я вскочил, прострелил башку ближайшей твари и рванул назад. Сестру за щиколотки тащили сразу два урода, оплетая ноги щупальцами. Я поочерёдно убил обоих, пнул Лене её карабин, валяющийся на земле. Выстрелил снова, давая ей шанс подняться.

Развернулся, поймал на мушку ещё одного осьминога. Нажал на спусковой крючок — и карабин лишь сухо щёлкнул. Времени на перезарядку не осталось.

— Панди, убегай! — рявкнул я, срывая с шеи ремень «Сайги» и хватая её горячее дуло — как бейсболист биту. Боль смягчили адреналин и велосипедные перчатки без пальцев.

Я рванул вперёд, перепрыгнул метнувшиеся ко мне щупальца — и с силой двинул в глаз осьминога прикладом. Брызнули осколки и кровь, я прыгнул на следующую тварь.

— Не успею, — послышалось сзади обречённо.

— Беги! — рявкнул я. — В ТЦ давай!

Щупальца перехватили карабин. Я отпустил дуло и вмазал уроду ногой — металлическим носком тяжёлого гриндерса. Глаз треснул, но не разбился, я — чудом извернулся и с пробуксовкой рванул назад, к сестре.

Она направила на осьминога «Сайгу». Монстр подпрыгнул, взвившись над землёй — а выстрела не последовало. Только щелчок, прозвучавший кладбищенским колоколом.

Я успел рвануть из ножен охотничий нож в тот миг, когда тварь сбила Лену с ног. Её придавило переплетение червей-щупалец, я с разбегу влетел в осьминожью башку коленями и опрокинул своим весом набок. Завалился сверху и загнал нож в глаз. Потом — ещё раз, ещё…

— Вставай! Беги!

Что-то обвило мой живот, рвануло вверх, оторвав от земли. Я извернулся, полоснул по щупальцам ножом. Брызнуло алое, но хватка не разжалась.

— Макси-и-им! — закричала Лена снова. Я успел её увидеть краем глаза: сестрёнку тоже подняли над землёй, а она спешно перезаряжала карабин. Умница! Хоть бы успела…

Меня развернуло, рванув за левую руку — в запястье вцепилось щупальце. За ним — ещё десяток.

— Твари! — я прорычал сквозь зубы и полоснул ножом. Только шкуру порезал — упругая плоть не рубилась.

Увидел перед собой осьминожью башку. Рукой не достать, но… Я извернулся и вмазал в глаз пяткой гриндерса. Тварь дёрнулась, отступая назад, а ногу поймали щупальца. Сзади загрохотали выстрелы.

— Давай, Лен! Давай, блин! — прорычал я, с трудом оглянувшись. Сестру не разглядел — но увидел ещё один синий глаз рядом с собой. Удар!

Нож вошёл точно в вертикальный зрачок, и глаз твари треснул пополам. В запястье правой руки вцепилось щупальце — так крепко, что я заорал. Пальцы разжались, и нож так и остался в голове осьминога.

Меня поймали за вторую ногу — и просто распяли в воздухе. Сзади грохнул выстрел, ещё один — и заплакала Лена.

— Всё, Макс, — услышал я. — Теперь всё…

Я рвался и пытался оглянуться — но не мог. Осьминоги, скрутив меня по рукам и ногам, будто успокоились. Замерли — и я только сейчас понял, что они повсюду, заполонили всю детскую площадку и двор. Десятки, сотни тварей — и их горящих прожекторами синих глаз. Пустых и уродливых.

Две старушки на лавке, окружённые тварями, смотрелись особенно сюрреалистично. Одна живая, одна — мёртвая.

— Лен! — крикнул я. Сердце колотилось, как бешеное, внутри клокотала ярость. Я должен был хотя бы успокоить сестрёнку — как всегда успокаивал. Как в детстве, когда она потеряла свою дурацкую куклу… Как после первого убитого кролика, когда отец приучал нас к крови. И как после расставания с тем придурком из её класса, которому я потом сломал нос… — Лена, слушай! Отец сказал — если поймают, найти друг друга. Я найду, клянусь! Найду тебя!

— Макс, — всхлипнула она. — А если он умер? Если папу убили? Он не говорил про себя. Только…

— Про маму, — выдохнул я, закончив за Лену. — Это же — он. Это наш папа. Он выберется! Только сама не бойся — я тебя найду. Лена, я…

Договорить не вышло. В уши вгрызся отвратительный высокий то ли вой, то ли свист. Змеями вверх взметнулись свободные щупальца, но вместо голов у них были розовые кисточки — извивающиеся, мерзкие. В бою я их не заметил.

Глаза-прожекторы ярко вспыхнули, замигали сине-белым. Десятки и сотни глаз. Мир растворилась в этом свете, всё растворилось. Опущенные веки не помогли — слепило даже сквозь них. Вонь горелого пластика стала невыносимой.

Когда лицо начали оплетать гладкие холодные щупальца, а в нос и уши полезли склизкие мягкие отростки — я зарычал от злости. Сзади истошно визжала Лена — так отчаянно и страшно, как никогда. Внутри что-то навсегда оборвалось — я так и не защитил её. Оказался бесполезен.

Отец знал, о чём говорил? Мы выживем? Увидимся?

— Лена!

В мой распахнутый в крике рот тут же прорвалось щупальце, скользнуло куда-то в пищевод, в желудок, и меня затрясло — от боли, от тошноты, от омерзения. Кисточки-черви распахнули мне глаза, подняли веки, как Вию — и я растворился в ослепительном свете.

В сиянии проступила фигура — совсем рядом, в шаге от меня. И мир схлопнулся, обрёл границы — став ею и только ею. Странной женщиной напротив, родившейся из ослепительного света сотен синих глаз.

Наверное, она могла бы быть красивой. Я видел строгое лицо с правильными чертами — как у античных статуй и женщин с картин художников Эпохи Возрождения. Одежда тоже оказалась под стать: строгое белое платье, похожее то ли на тунику, то ли на тогу, и простые серебряные украшения — браслеты, крупные серьги, диадема и кулон на цепочке. Всё — с изображениями глаз с вертикальным зрачком.

Ей было, наверное, лет сто, а то и тысяча, но выдавали это вовсе не морщины и не тело. Не было морщин, и пышная фигура была идеальной, что только подчёркивали приталенное платье и декольте.