Athanasy: История болезни - Мавликаев Михаил. Страница 16

– А что мы тогда вообще можем?

– То же, что и обычно. Создадим комиссию по расследованию растраты. Наберём комитет ответственных и уважаемых дизайнеров, которые будут надзирать над своим сообществом. Выпишем грант этому комитету. Потребуем отчёт. Столько работы, столько работы!..

– Но всё это бесполезно. Бессмысленно! Без кланков мы ничего не добьёмся, это просто симуляция деятельности…

– Вот именно, Джоз. Вот именно. Министерства играют во все эти комитеты, ассамблеи, консилиумы и конклавы, потому что хотят оставаться внутри круга линий на песке.

Гален вздохнул и замолчал.

Ссутулившийся и смотрящий в пол, теперь он показался ещё более маленьким, чем обычно. Как будто через эту беседу из него вышла вся энергия, вытекла и впиталась в пористый бетон пола.

Я осторожно опёрся бедром на тощий и прогибающийся стол, не зная, куда деться и что сказать. Должен ли я посочувствовать? Или броситься исполнять приказ, организовывать комиссии и собрания?

– Но возрадуйся, Джосайя! – воскликнул Гален, внезапно встрепенувшись и подняв голову. – Ибо мы идём на обеденный перерыв!

Я глянул на часы:

– Но обеденный перерыв давно закончился.

– Вот тут ты ошибаешься. Он только начинается. Надевай свои лучшие ботинки, потому что нас пригласил на обед сам Фудзиро Ода. А обед Министра длится до самого вечера.

– Но мои лучшие ботинки остались дома… Я не ношу сменную обувь.

– Это шутка. Всё, вставай и пошли.

«Но я уже стою», – хотел было ответить я. Но сдержался, вместо этого отправившись расклинивать щербатую дверь. Может быть, Гален прав – я действительно умнею.

Или, по крайней мере, начинаю понимать, как работают Министерства на самом деле.

Восхождение по лестничным пролётам казалось бесконечным. Мы давно миновали кабинет Галена и теперь поднимались мимо этажей, похожих друг на друга, словно они крутились в цикле. Звук шагов отражался от бетонных стен и ступеней, преломлялся десятки раз и возвращался со всех сторон разом. Казалось, что он идёт сверху и снизу одновременно; стоит только ускорить шаг, и удастся увидеть собственные пятки, шагающие на один цикл выше.

На одном из этажей я не выдержал и вышел с лестницы в атриум, чтобы убедиться, что не сплю.

– Не теряй времени, – буркнул запыхавшийся Гален. – Мы… пф-ф, почти пришли.

Я окинул взглядом пустой коридор и на прощание подёргал ручку двери ближайшего кабинета. Заперто. Ни таблички, ни номера.

Возможно, именно здесь зарегистрирована чья-нибудь «Ответственная комиссия по расследованию нецелевого расходования средств». Для комитетов и общественных организаций всех сортов тут места точно хватает.

Через несколько этажей-близнецов Гален неожиданно и без предупреждения свернул с лестницы в коридор. Он подошёл к двери, внешне ничем не отличающейся от всех остальных, и осторожно постучал.

Как он пришёл именно сюда? Неужели он считал этажи и двери про себя?

Но спросить Галена я не успел. Он распахнул дверь, и я увидел то, чего не видел ни разу в жизни. Скатерть.

Кажется, именно так должна называться простыня, лежащая на столе – если это можно называть столом. Длинная, уставленная посудой поверхность рассекала пополам всю комнату, почти не оставляя пространства для того, чтобы перейти на другую сторону.

Никаких окон-экранов, никаких архивных записей Неба и Солнца. С обеих сторон стол упирался в огромные зеркала, которые зацикливали и распространяли желтоватую плоскость скатерти в бесконечность, размножая наполненные едой блюда снова и снова.

Заворожённый невероятным зрелищем, я не сразу обратил внимание на хозяина кабинета. Тот гнездился в кресле по ту сторону стола – невысокий и худой до измождения, он терялся на фоне поблёскивающего великолепия гор посуды. Посреди тарелок и блюд потерянно торчал рабочий терминал – гораздо более ухоженный и мощный, чем мой. Здесь он служил в качестве подставки для соусницы.

– Сулайман… – внезапно раздалось из-за стола, – ты не торопился. Я х-х… успел проголодаться.

– Господин Ода, подняться из подвала к Вам нелегко, верно?

Гален подбежал к столу трусцой, на цыпочках, чуть ли не кланяясь на ходу. Несмотря на веющую от него подобострастность, он тут же уселся на скамью, не дожидаясь приглашения, после чего обернулся и яростно замахал мне рукой. На его лице сияла искренняя, противоречащая всему его поведению улыбка.

– Кавиани… – проговорил министр Ода, вытирая капельку пота над бровью. – Наслышан. Х-х… Ты хороший работник. Можешь звать меня просто Фудзиро. Сулайману я… х-х, сказал то же самое когда-то. Но он упрям.

Я осторожно присел за стол. Гален уже что-то бодро жевал, но всё же смог осиять меня своей улыбкой. Пристальный и холодный взгляд над этой улыбкой ясно говорил: «Не вздумай называть министра по имени».

Землисто-серое и рыхлое лицо министра исказила гримаса: крупные, тупые зубы обнажились в подобии улыбки. Даже клыки казались плоскими пеньками, словно сточенными напильником.

Каре гладких и блестящих волос обрамляло эту улыбку чёрной рамочкой. Всё лицо Фудзиро казалось пористым и постоянно потеющим портретом в рамке, подвешенным на спинке огромного кожаного кресла. Тощая бледная шея с огромным кадыком выпадала из этой рамки и скрывалась в складках мешковатого костюма.

– Сулайман, предложи своему служащему… х-х, поесть, – проговорил министр. Каждые несколько слов он прерывался и выпускал воздух, словно проколотый шарик.

Я оглядел стол и с ужасом осознал невероятное. Все блюда, все кастрюльки, тарелки и доски были заполнены синтемясом.

Жареное, варёное, копчёное, провёрнутое, солёное и обёрнутое водорослями… Красное, коричневое, почти чёрное, с жёлтыми и белыми прожилками. Невероятная редкость и оглушительная роскошь по меркам Города.

Ноздри залепил оскорбительно аппетитный смрад: маслянистый и тяжёлый запах словно затекал в пазухи, покрывая нос изнутри тонкой жирной плёнкой.

Горло сдавил комок тошноты.

– Не бойся, Кавиани!.. – сказал Фудзиро Ода, показав зубы ещё раз. – Это же мясо… Х-х, мясо! Источник силы. Будешь много есть и будешь сильным.

Словно решив показать пример, он подхватил палочками с тарелки длинную ленту чего-то жареного, осторожно сжал её зубами и принялся хрустеть, тщательно пережёвывая каждое волоконце. Судя по немедленно проступившей на лице испарине, сам министр к источнику силы прикладывался редко.

Во рту скопилась горькая слюна отвращения. Я сам не заметил, как принялся вытирать пот с лица, как будто повторяя жесты министра.

– Это бесплатно, – добавил Гален, сопроводив свои слова лёгким пинком в щиколотку.

Как будто меня волновала стоимость этого застолья…

К моему же собственному изумлению и возмущению, желудок издал голодное урчание. Кислая желчь во рту сменилась на слюну голода.

В конце концов, я сегодня так и не пообедал.

Я взял в руки вилку с ножом и осторожно придвинул к себе ближайшую тарелку. На ней исходил паром небольшой мясной отруб, посыпанный разноцветными крупинками пищевой добавки. Трудно поверить, что такое можно вырастить в пробирке из клеточной культуры.

– Ты хороший работник, Кавиани, – довольно повторил министр Ода.

Внезапно он встал с кресла и принялся прохаживаться по ту сторону стола. Форменный костюм чиновника обвис на нём, как на искривлённой, сутулой швабре; объём удерживали только ажурные косточки высокого воротника.

Как можно быть таким худым, питаясь мясом?

– Ты молчаливый, исполнительный… – продолжил Ода, – х-х, выполняешь всю работу, которую тебе дают.

Из-под ножа потёк мясной сок.

– Но все чиновники выполняют ту работу, которую им дают, разве нет? – с недоумением спросил я, продолжая пилить жаркое. – Все в меру своих сил исполняют роль, назначенную Машинами.

Сбоку раздался смешок Галена.

Министр не обратил на смех внимания:

– Ты хорошо выслеживаешь растраты, х-х. Выслеживаешь людей.

– Люди, я не очень… Я отслеживаю числа.