Рождество Эркюля Пуаро - Кристи Агата. Страница 13

— Спасибо, — сказал он и отвернулся.

В глазах Стивена Фарра отразилось удивление и явное уважение. Похоже, он недооценивал этого рослого красавца из местной полиции.

Они молча вышли из комнаты. И услышали, как за спиной уже официальным тоном Сагден произнес:

— А теперь, если вы не возражаете…

— Нет ничего лучше горящих в камине дров, — сказал полковник Джонсон, подбрасывая в огонь еще одно полено и придвигая кресло поближе к огню. — Наливайте себе, — предложил он, указывая на стоявший у локтя его гостя графин с вином.

Гость протестующе помахал рукой и тоже осторожно придвинул свое кресло к пылающим поленьям, хотя и понимал, что возможность поджарить собственные пятки (такими, наверное, были средневековые пытки) ничуть не избавит его от сквозняка, который холодил плечи и спину.

Полковник Джонсон, начальник полиции Миддлшира [8], мог сколько угодно говорить, что нет ничего лучше горящих в камине дров, но он, Эркюль Пуаро, был уверен, что центральное отопление не в пример лучше!

— Как замечательно вы разобрались с делом Картрайта, — восхищенно заметил хозяин. — Необычный он человек! Какое обаяние! Когда он впервые явился сюда с вами, мы все тотчас принялись плясать под его дудку. — Он покачал головой. — А знаете, у нас никогда не было ничего, подобного! К счастью, отравление никотином — вещь весьма редкая.

— Некогда вы считали, что в Англии вообще не существует отравлений, — заметил Эркюль Пуаро. — Что это — исключительно проделки иностранцев! Англичанин, мол, не может поступить так недостойно!

— Теперь мы вряд ли рискнем это утверждать, — согласился начальник полиции. — Столько случаев отравления мышьяком… А о многих мы просто даже и не подозреваем.

— Вполне возможно.

— С этими отравлениями такая морока, — вздохнул Джонсон. — Показания экспертов, как правило, противоречивы, ведь врачи обычно боятся сказать лишнее. Улик почти никаких, не знаешь, что предъявлять присяжным. Если уж приходится иметь дело с убийством (избави. Господи!), пусть уж, по крайней мере, будет ясно, что это действительно убийство.

— Ну да, когда имеется пулевое ранение, перерезанная глотка или пробитый череп? — понимающе кивнул Пуаро. — Что вы предпочитаете?

— Я ничего не предпочитаю, друг мой! Неужели вы думаете, что мне приятно расследовать убийства! Надеюсь, их больше не будет. Во всяком случае, сейчас нам нечего бояться.

— Моя репутация… — скромно начал Пуаро. Но Джонсон не дал ему договорить.

— Сейчас Рождество, — сказал он. — В каждом доме царят мир и покой. У всех праздничный настрой.

Эркюль Пуаро откинулся на спинку кресла и, соединив кончики пальцев, задумчиво взглянул на полковника.

— Значит, вы считаете, что на Рождество преступлений не совершается? — промурлыкал он.

— Именно.

— Почему?

— То есть как почему? — Джонсон даже несколько опешил. — Да я же только что сказал, люди настроены на тихий семейный праздник.

— До чего же вы, англичане, сентиментальны, — пробормотал Пуаро.

— Ну и что? — загорячился Джонсон. — Да, мы чтим старые традиции и праздники! Что в этом дурного?

— Ничего. Все это прекрасно. Но давайте разберем некоторые моменты. Вот вы говорите, что на Рождество везде царят мир и благодать. А это значит, что будут много есть и много пить, не так ли? Будут переедать! А переедание ведет к расстройству желудка! А стало быть, к раздражительности!

— Раздражительность едва ли может стать причиной преступления, — возразил полковник Джонсон.

— Ну не скажите. Или еще пример. Итак, на Рождество, как вы утверждаете, повсюду воцаряются тишь, гладь да Божья благодать. Забыты старые распри, все недруги превращаются в друзей, хотя бы на время забыв о вражде.

— Забыв о вражде, именно так, — кивнул Джонсон.

— И семьи — семьи, которые, возможно, целый год друг о друге и не вспоминали, — собираются вместе. В подобной ситуации, друг мой, почти наверняка возникает напряженность, разве я не прав? Люди, которые отнюдь не испытывают друг к другу симпатии, вынуждены держать себя в руках, да при этом еще и улыбаться. Вот и получается, что рождественская идиллия — это сплошное лицемерие — а все это вместе вызывает моральный дискомфорт, pour Ie bon motif, c'est entendu [9], но тем не менее лицемерие!

— Я не совсем с вами согласен, — неуверенно заметил полковник Джонсон.

— Ну что вы, — улыбнулся ему Пуаро, — я вовсе не прошу вас со мной соглашаться. Просто я хотел вам доказать, что в подобных ситуациях — когда люди испытывают тяжесть в желудке и одновременно душевное напряжение, совершенно незначительная неприязнь и пустяковые разногласия могут внезапно усилиться. И то, что человек вынужден притворяться более любезным, более терпимым, более великодушным, чем он есть на самом деле, в какой-то момент может толкнуть его на абсолютно непредсказуемый поступок, на который он ни за что не решился бы в иных обстоятельствах! Если поставить преграду на пути естественных порывов, mon ami [10], рано или поздно преграда рухнет и начнется катаклизм!

Полковник Джонсон смотрел на него с недоверием.

— Никогда не поймешь, говорите вы серьезно или смеетесь, — проворчал он.

— Шучу, шучу, — улыбнулся Пуаро. — Ни в коем случае не принимайте мои слова всерьез. Но тем не менее то, что напряженная атмосфера приводит к беде, — сущая правда.

В комнату вошел камердинер полковника.

— Звонит инспектор Сагден, сэр.

— Иду.

Извинившись, начальник полиции вышел. Вернулся он минуты через три. Лицо его было мрачным.

— Черт знает что! — воскликнул он. — Убийство! Да еще в сочельник!

Брови Пуаро взлетели вверх.

— Убийство? Действительно убийство?

— Ну да. Ни малейших сомнений. К тому же совершенное с особой жестокостью.

— И кто же жертва?

— Старый Симеон Ли. Один из самых богатых людей в наших краях. Сколотил себе состояние еще в Южной Африке. На золоте… Нет, на алмазах, по-моему. Заработал огромные деньги, придумав какую-то штуку в горнодобывающем оборудовании. По-моему, сам изобрел. Во всяком случае, получил за это кучу денег. Говорят, у него не один миллион.

— Его здесь любили? — спросил Пуаро.

— Не думаю, — не сразу ответил Джонсон. — Он был довольно странным человеком. Последние годы болел. Я знаю о нем очень мало. Но, конечно, он был видной фигурой в нашем графстве.

— Значит, будет много шуму?

— Да. Поэтому мне нужно немедленно отправляться в Лонгдейл, — сказал он и неуверенно поглядел на своего гостя.

Пуаро ответил на незаданный вопрос:

— Вы хотите, чтобы я поехал вместе с вами?

— Мне стыдно просить вас о подобном одолжении, — смутился Джонсон. — Но вы же знаете, какие у нас здесь в провинции возможности. Инспектор Сагден — хороший человек, грех на него жаловаться. Старателен. Осторожен. Исполнителен. Но звезд с неба не хватает. Очень бы хотелось воспользоваться вашими советами. Раз уж вы здесь.

Произнося столь длинную тираду, полковник даже начал запинаться, отчего его речь обрела какой-то телеграфный стиль.

— Буду счастлив, — не раздумывая откликнулся Пуаро. — Можете рассчитывать на мою помощь. Но мы ни в коем случае не должны задеть самолюбие вашего инспектора. Пусть он ведет дело, а я буду в роли.., ну, скажем, неофициального консультанта.

— Хороший вы человек, Пуаро, — с чувством сказал полковник Джонсон.

И они отправились в путь.

Дверь им открыл, отдав честь, констебль. За его спиной они увидели стремительно приближающегося инспектора Сагдена.

— Рад вас видеть, сэр, — сказал он. — Может, пройдем в ту комнату? Это кабинет мистера Ли. Я хотел бы в общих чертах доложить вам о деле. Случай, надо признаться, неординарный.