Король сусликов - Николич Гоян. Страница 6

Послышались шаги медсестры — у нее скрипучие туфли. Она приклеила к моей голове датчики с проводами и что-то отметила у себя в блокноте. Внимательно изучив синее изображение моего мозга на встроенном в стену экране, медсестра с мрачным видом заявила, что у меня слишком высокий уровень катехоламинов.

— А глюкокортикоидные рецепторы вообще никуда не годятся, — добавила она.

— Подналягу на чернослив, — отозвался я.

— Думаете, я с вами шутки шучу. — Медсестра ткнула пальцем в экран.

Участок моего мозга, на который она показывала, немного напоминал скомканную карту Ямайки, примостившуюся рядом с еще одним пятном красного цвета, выглядевшим совсем как Патагония, упиравшаяся острым, словно обломок зуба, концом в Магелланов пролив. Я всегда бредил морем.

— А гиппокамп у вас очень маленький.

Медсестра протянула мне рецепт на очередной вагон лекарств и голосом, в котором явно чувствовалась безнадега, принялась перечислять все виды терапии, которыми меня безуспешно лечили за государственный счет на протяжении долгих лет. Чего только не перепробовали: и йогу, и гимнастику цигун, и практику рэйки, и анималотерапию (меня заставили завести овчарку), и глубокий мышечный массаж, и медитацию, и ароматерапию, и фитотерапию…

Во время этого визита, состоявшегося вскоре после того, как я попытался покончить с собой у себя на кухоньке, повесившись на нейлоновой веревке двойного плетения, которая должна была выдержать трех таких, как я, мне пришлось два часа просидеть в тускло освещенной комнате в специальных гигантских очках. Мне объяснили, что это экспозиционная терапия и она, мол, поможет без всякого вреда для меня воссоздать обстановку, в которой я получил психологическую травму.

«Обстановку» — ишь как они это назвали.

В больничной палате с полом, крытым бугрящимся линолеумом, и стенами с бесчисленными военными плакатами и картой США с воткнутыми в нее разноцветными булавками, пахло дрожжами, словно здесь кто-то пек хлеб.

Медсестра осмотрела розовый рубец на моей шее и застучала по клавиатуре ноутбука, украшенного улыбающимися рожицами-стикерами.

— Веревка оборвалась?

— Ага. Она ведь крепкая — лодку можно на буксире тащить. Но оборвалась.

— Лечащему врачу сообщили? — спросила она, продолжая печатать.

— Моему новому психиатру? Ага, — соврал я. — Доктору… как там бишь его?

— Доктору Нгуену, — кивнула медсестра.

Я посмотрел на пестрый калейдоскоп своего мозга на экране. Пробежался глазами вдоль побережья Аргентины на север, вперив взгляд в то место, где в моем свихнувшемся мозгу неподалеку от берега на востоке расположились оранжевые, как тыква, Фолклендские острова.

— Да, мы с ним поговорили, — снова соврал я. — Все под контролем.

— Вот и славно. — Медсестра с явным облегчением поставила галочку где-то у себя в блокноте и протянула руку для рукопожатия: — Ждем вас в следующем месяце, мистер…

Я снова назвал свою фамилию.

— Прж… Прз… — попыталась воспроизвести ее медсестра. Выглядела бедняжка так, словно ее пытался ущипнуть кто-то невидимый.

— Ну да, что-то в этом духе, — похвалил я.

ГЛАВА 3

Прежде чем отправиться в дальний путь до Булл-Ривер Фолз, я взял со стойки в фойе больницы красочную брошюру какой-то туристической компании. С фотографии на обложке на меня смотрела группа улыбающихся стариков на фоне вьетнамского рисового поля.

Отправиться во Вьетнам? Отличная мысль. А вдруг это поможет мне обрести себя.

Кроме того, у меня там осталось кое-какое незавершенное дело. Вернувшись домой, я быстро наверстал упущенное на работе, накорябал пару газетных колонок побольше и передал бразды правления «Вестником» паре практикантов, устроившихся ко мне на лето, и помощнице, взятой на полставки, после чего приобрел тур во Вьетнам.

Ближе к концу недели я уже, прищурившись, смотрел в иллюминатор самолета, заходившего на посадку в аэропорт Таншоннят, гадая, стоит ли кому-нибудь рассказывать о моем фиаско с самоубийством.

Где-то внизу в темноте переливался мириадами огней город, вытянувшийся дугой вдоль берегов реки, в которой виднелись очертания стоявших на причале судов, зашедших сюда из моря. Да, огней стало куда больше по сравнению с последним разом, когда я тут был.

Мы взяли такси и помчались. Мимо меня в темном окне, словно кадры любительской восьмимиллиметровой кинопленки, проносились силуэты заброшенных цементных бункеров и бараков из гофрированного железа. Полуразвалившиеся здания без окон, стоявшие на потрескавшемся асфальте, покрывали граффити. Сквозь трещины тут и там пробивались сорняки, а позади белела полуразрушенная стена, так же густо разрисованная местными хулиганами. Когда показался опутанный вьюном ангар ВВС с провалившейся крышей, на стене которого все еще виднелось выцветшее изображение американского флага, ко мне мало-помалу начали возвращаться воспоминания.

В отеле нам выдали по шляпе с красивой вышивкой, рюкзаку и бутылке для воды из нержавеющей стали, на которой красовался герб Социалистической Республики Вьетнам.

Во время тура мы разъезжали повсюду в огромном автобусе с кондиционером и туалетом. Посетили места боев. Рыбную ферму, на которой выращивали сомов. Перед нами танцевали селяне, наряженные в национальные костюмы. На одной из экскурсий нам пришлось поползать по подземным туннелям, которые вьетконговцы вырыли в Кути, а местный гид, крошечная, похожая на мышку женщина в пробковом шлеме, пока мы карабкались по скользким глиняным ступеням, прочитала нам лекцию о здешней системе вентиляции и конвекционных потоках.

Потом, просто ради того, чтобы недолго постоять на холмах, мы целую вечность тащились в автобусе до Дакто, где во время войны полегла куча народа. Долина Ашау утопала в зелени и со стороны напоминала во влажном жарком мареве изумрудную шахматную доску с аккуратными квадратиками рисовых полей.

Нам дали свободное время, чтобы мы сами походили по стрелковым ячейкам, оставшимся от армии США, а потом у нас был пикник в небольшом сквере какой-то занюханной деревеньки, в котором дети играли в футбол. Один дед из группы, служивший в Четвертой пехотной дивизии в шестьдесят седьмом, рассказал, как они тут хранили переносное проволочное заграждение, мечтая в три слоя обмотать колючкой ненавистные джунгли.

Нас свозили на фабрику протезов, мы посетили приют, а на следующий день много часов кряду брели через джунгли под теплым дождем, чтобы осмотреть поросшие мхом развалины храма. Впереди вышагивал гид, державший высоко над собой флажок, словно учитель, ведущий послушных детей на экскурсию.

Какие же мы дети? Так, самое обычное старичье.

Потом мы снова сели в огромный удобный автобус, и за окном снова замелькали дивной красоты рисовые поля, на которых некогда одни люди пытались убить других людей. Мне подумалось: отчего по всему миру прославленные места боев носят такие красивые названия? Пашендаль. Галлиполи. Фландрия. Чикамога. Шайло. Плейку. Произносишь их — словно стихи читаешь.

В один из дней нам устроили встречу с точно такими же, как и мы, стариками-ветеранами: бывшими вьетконговцами и бойцами Вьетнамской народной армии. Мы выстроились на парковке у автобуса в ряд друг напротив друга, а кто-то из туристической компании принялся нас фотографировать. Один старик-вьетнамец подошел ко мне, быстро обнял и принялся что-то тараторить, не умолкая ни на секунду. Я улыбался, стараясь вести себя повежливее, но при этом мне никто не удосужился перевести, что он говорит. Наверное, что-то про солдатское братство.

В группе у нас был дед по имени Эрл. Фамилию его я так и не узнал. Он служил в медсанчасти в дельте Меконга, так что я уверен, он на всякое успел насмотреться. Эрл неизменно таскал с собой баллончик с кислородом, в автобусе по большей части спал, а говорила за него в основном жена — миниатюрная суетливая женщина с высокой прической, напоминавшей осиное гнездо, и толстым слоем макияжа, что было не очень умно с ее стороны, принимая во внимание влажный вьетнамский климат. Эрл был тщедушным стариканом в белых кедах, мешковатых штанах цвета хаки на подтяжках и бейсболкой на несколько размеров больше, чем нужно. Из-за вечно бледного, даже сероватого лица казалось, что он в любой момент может начать задыхаться. Несмотря на ужасную жару, Эрл ходил в рубашке с длинными рукавами и застегнутыми до самого верха пуговицами.