Кто-то плачет всю ночь за стеною - Ермолаев Александр. Страница 34

— Ты че творишь! — закричал он. — Совсем охуела!

Вероника Вячеславовна молча поднялась, обняла подушку и пошла к себе.

— Маман! — крикнул перепуганный Макс.

Но ответа не было.

Утро было самым обыкновенным. Вероника Вячеславовна приготовила завтрак и позвала Макса к столу. Завтракали молча.

Макс настолько был поражен спокойствием матери, что на мгновенье подумал: не приснилось ли это все? Начинать разговор он боялся. Еще он боялся, что она сошла с ума.

— Ты сегодня с первого урока? — вдруг нарушила тишину мать.

— Да, — настороженно ответил Макс.

— Хорошо. Я тоже. Собирайся, вместе пойдем.

Макс искоса смотрел на мать.

— Только шевелись. А то опоздаем.

— Угу.

Макс залпом выпил стакан молока и побежал в комнату.

По дороге в школу они говорили о цирке.

— Учителей заставляют покупать билеты в цирк, — сказала Вероника Вячеславовна. — Могу купить сразу два. Сходим вместе.

— А клоуны там будут?

— Не знаю.

— Терпеть не могу клоунов.

— Там будут жирафы.

— Тогда уж лучше клоуны.

— Ясно.

— Да не, маман. Ты не сердись. Давай лучше в кино сходим?

— Кино? А, ты же у меня теперь кинокритик.

Макс покраснел, не понял — то ли это комплимент, то ли издевка.

— Ладно, пошли в кино, — наконец сказала Вероника Вячеславовна.

Когда они оказались у школьных ворот, Макс набрался смелости и задал вопрос, который мучил его все утро:

— Маман, а че это такое было ночью?

— Я хотела тебя задушить.

Они остановились. Макс пропустил вперед малявку с огромным рюкзаком.

— Ты больше не будешь так делать? — спросил он мать.

— Не знаю, Макс. Раньше я такой не была. Я даже никогда не думала об этом. А сейчас… Я уже ничего не понимаю.

— Чего ты не понимаешь, маман? — удивился Макс. — Это неправильно. То, что ты сделала.

— Неправильно? — усмехнулась Вероника Вячеславовна. — Кто бы говорил, Макс. А вообще — все неправильно. Что бы я ни сделала — все будет неправильно. Задушу тебя — неправильно. Провожу до школы и пожелаю хорошего дня — тоже неправильно. А как правильно — не знаю.

— Я читал про это, маман, — сказал Макс, заботливо взяв ее за руку. — У тебя экзистенциальный кризис.

— Ага, он самый. Идем в школу, а то опоздаем.

Пока они шли, Макс продолжал говорить о кризисе, но Вероника Вячеславовна уже не слушала его. Она захватила только последнее слово — перед тем как они, оказавшись внутри, разошлись в разные стороны.

Слово было «постмодернизм».

Кто-то плачет всю ночь за стеною

В первый же день я понимаю, что новая школа кардинально отличается от старой.

Понимаю это, когда, шагая по школьному коридору, слышу крик из кабинета: «Я тебе сейчас этот ключ в задницу засуну!» Это происходит прямо во время урока.

Кричит учительница.

В старой школе было спокойнее.

Классы. Мне дают самые плохие классы. Шум, смех, музыка, смартфоны.

Этим детям абсолютно не нужна никакая математика. Им нужно только смеяться. Смеяться и обмениваться записками (хотя все владеют мессенджерами). После урока я обнаруживаю одну из записок под партой. Там надпись: «наш новый математик» — и рисунок под ней: человечек, состоящий из ломаных линий, руки, ноги. Только голова круглая. И толстый член между ног.

В столовой ко мне подсаживаются.

— Ну, как вам у нас? — спрашивает Марина Александровна.

Она не одна, вместе с ней Мария Игоревна.

Я пожимаю плечами:

— Нормально.

Мария Игоревна усмехается.

— Можете быть с нами честным. Здесь нет ничего нормального.

Мне остается только вежливо улыбнуться.

— Сразу видно нового человека, — говорит Марина Александровна, — спокойный, уравновешенный. Не затраханный школой.

— Я и до этого в школе работал, — возражаю я, отодвигая пересоленный суп в сторону и принимаясь за компот.

— Откуда вы к нам? — снова Марина Александровна. — Вы уже здесь неделю? Или две? — Не дожидается ответа, сразу продолжает: — Даже не было возможности подойти познакомиться, поговорить.

— С Кучей и ее идиотскими совещаниями в туалет-то сбегать нет времени, — замечает Мария Игоревна.

— Куча… — невольно повторяю я.

— Это я придумала прозвище, — гордо заявляет Мария Игоревна.

Я молча допиваю компот. Не знаю, что можно ей на это сказать.

Они, кажется, принимают меня за скромного милого парня.

Я прощаюсь с ними и бегу на урок.

Мне нужно решить один рабочий вопрос.

Я захожу в кабинет директрисы и вижу, как она, согнувшись и оттопырив зад, пытается что-то поднять с пола. Я вижу, каких усилий ей стоит держать себя в равновесии и не рухнуть всей массой. Я не знаю, слышит ли она присутствие другого человека или нет. Вряд ли. Она пыхтит, что-то бормочет. Ее задница смотрит прямо на меня. Ее брюки в этот момент предательски расходятся. Я чувствую себя неловко оттого, что вижу ее нижнее белье. С мыслью о том, что такое случается только в глупых комедиях, я быстро удаляюсь, забыв о деле.

Директрису здесь называют Кучей.

Я работаю в школе, которой руководит Куча.

Если бы мне рассказали, не поверил бы, что такой человек существует в реальной жизни. Хотя, пожалуй, так можно сказать про многих из 72-й школы.

Место ужасное. Если бы я знал, куда попаду.

Вариантов было много. Вакансий сорок, наверное. Ткнул пальцем. Теперь вижу, что промахнулся. С городом — то же самое. Может, и не было никакой необходимости переезжать. Да, я терпеть не мог Томск. Меня эти вечные студентики всегда раздражали. Но все-таки — может, поторопился? Сменил бы там одну школу на другую — и все. В старой я точно оставаться не мог. Все эти сочувствующие взгляды, похлопывания по плечу. Все всё знали. Позорище. Никогда такого унижения не испытывал.

Сорок вакансий, божечки ты мой.

А я, наверное, самую конченую школу выбрал.

Но я не уверен, что если я уйду, то в другом месте мне будет лучше. Может, дело не в школе, а во мне.

Новый человек всегда вызывает интерес в коллективе.

Тем более такой, как я.

Красавец, скромняга. Ну, со стороны. Мысли-то мои люди читать не могут. А так бы, наверное, ужаснулись.

Каждый, если есть возможность, пытается познакомиться со мной и разговорить меня. С последним, правда, возникают сложности. Не хочу ни с кем говорить. Отвечаю кратко.

На контакт не иду, но при этом стараюсь быть доброжелательным — поэтому никто на меня не обижается. «Ему нужно время, чтобы к нам привыкнуть», — наверняка думают в коллективе. Ну-ну.

Несмотря на то что на математику детям наплевать, к новому человеку они относятся с любопытством. Иногда они беспардонно начинают задавать личные вопросы прямо во время урока. Они перебивают меня, чтобы спросить: курю ли я (нет), есть ли у меня машина (нет), женат ли (нет), неужели я не мечтаю о нормальной семье с детьми (нисколько), почему так (потому что я ненавижу детей). Над последним они долго смеются. Думают, это шутка.

Они пытаются смутить меня, даже вывести из себя, но у них ничего не получается.

В конце концов это их и подкупает.

Работа забирает у меня все силы.

Домой я возвращаюсь никакой. Перефразируя Набокова — «затуманенный школой». Хочу расслабиться; захожу на порносайт. Листаю. Одна страница, другая, третья… На четвертой мелькает рука в заднице — я закрываю ноутбук.

Затем я вдруг вспоминаю, как хозяйка квартиры сказала мне: «Стены здесь тонкие», — и странно так улыбнулась. Мне становится неловко оттого, что кто-то мог бы услышать стоны порно за стеной. Знакомьтесь, это ваш сосед, который работает в школе.

Марина, кстати, всегда скептически относилась к порно. Это же скучно. Зачем смотреть, когда можно самому. А мне вот «не можно». Не хочу. Хотя вот — Кабачкова приставала. Кабачкова приставала. Кабачкова домогалась меня. Господи, как же смешно звучит. Потом хоть перестала.