На исходе лета - Хорвуд Уильям. Страница 27

Ходы казались прорытыми каким-то странным образом и при этом невероятно заросшими, — странным потому, что в них угадывалась своя система. В этой сухой части леса чувствовалась приятная влага и, куда ни глянь, всюду было на что посмотреть. Здесь, среди зеленых дебрей и исходящего отовсюду чудесного света, отбрасывающего мягкие тени, Мэддер удивительно преобразился: он словно стал частью леса. В этом укромном уголке, устроенном его собственными лапами, исчезла владевшая им ранее подавленность. Он сновал взад-вперед, поправляя корни, подпирая растения и непрестанно болтая. Даже его растрепанная шерстка словно пригладилась, как будто здешняя игра света придала ей новый вид… да, опрятный и чистый, какой только может быть у шерстки. Таким казался Мэддер, и таким было сотворенное им обиталище. Растения на заднем плане оказались крапивой. Высокая, гордая и яркая, она казалась еще ярче, оттененная густым темно-зеленым плющом, обвившим ствол ясеня позади.

— Цветущая крапива смотрится наиболее выгодно, но скоро она поблекнет, как и все цветы. Когда же в июльские и августовские годы солнце снова начнет припекать, глаз будет ласкать папоротник, я дал ему тут разрастись…

Мэддер указал на ростки папоротника, который гости могли и не заметить, поскольку его листья еще не распустились и сам он наполовину скрывался за корнем дерева.

— Папоротник любит тень и сырость, а когда его узорчатых листьев касается солнце, они сияют нежной зеленью, давая ажурную тень.

— Это всего лишь папоротник, — пробурчала не убежденная его словами Кроссворт.

— «Всего лишь папоротник»! — рассмеялся Мэддер с искренним восторгом крота, знающего, что другие заблуждаются, но, когда увидят ошибочность своих взглядов, отбросят предубеждения — и тогда какое же их ждет удовольствие! — Возможно, и так. — Он отошел от гостей, предоставив им возможность судить самим. Что они и сделали — и признали его правоту.

Там было на что посмотреть, в этом тихом оазисе, сотворенном Мэддером у выхода из своих тоннелей, и гости неохотно покидали его, а Мэддер уже спешил показать им другие свои сокровища.

За папоротниками открылась извилистая таинственная тропинка, огибавшая заросли красновато-коричневых стеблей шиповника. Землю устилали скрученные листья бука, придавая воздуху приятный аромат. Кроты то и дело останавливались, потому что в разные стороны поминутно ответвлялись заманчивые дорожки или открывались виды, мимо которых невозможно было пройти. Крот или кротиха смотрели и думали, что мир поистине велик, если в его крохотном уголке можно встретить так много чудесного.

— Все это нелегко сохранять, — сказал Мэддер. — Здесь любят бегать мыши — не знаю почему, — а когда в июне дует восточный ветер, он треплет тонкие веточки и листочки, и их приходится поправлять, если они неправильно загибаются. Столько хлопот!

— Похоже, тут много червей, — заметил Боридж.

— Червей? О, я здешних червей не ем, — с едва заметным упреком ответил Мэддер. — Ведь это только прибавило бы мне хлопот, правда?

— Хм, конечно, — согласился Боридж, предположив, что, должно быть, так оно и есть.

Мэддер все спешил вперед, пока не привел кротов ко второму оазису, весьма отличному от первого. Над ним царило гигантское дерево падуба, чьи сверкающие листья заслоняли свет. Часть листьев опала, но они невредимые лежали на земле, коричневые с желтыми крапинками.

Обойдя дерево, кроты взобрались на небольшую возвышенность, на вершине которой виднелась меловая почва. Такие места встречались в Истсайде, а порой и в верхнем лесу.

Взобравшись на пригорок, кроты увидели кроличьи следы; здесь ощущался также запах ласки.

— Мы все ходим сюда, — сказал Мэддер, объединяя кротов с другими существами, словно все в лесу были едины. — В этой части леса растет три вида деревьев — ясень, дуб и бук, и отсюда мне виден свет каждого из них. Вот колеблющийся, добрый свет ясеня, зеленый, воздушный свет бука — его листья словно шепчутся, и дуб — в Данктоне дубы не такие большие, какие я видел в других местах, но здесь они выделяются. У каждого дерева свой путь, как любила говорить моя мать, и крот никогда не изучит их во всей глубине.

Вот здесь я стоял, когда понял, что мне придется навсегда остаться в Данктонском Лесу, нравится мне это или нет. Здесь я впервые ощутил покой с тех пор, как покинул родную систему. Я думал: да, здесь нет реки с ее особым запахом; нет лысух, перекликающихся над рекой; нет осоки, чтобы любоваться на нее и слушать ее шорох; нет желтых ирисов, так мило покачивающихся на ветру; здесь не порхает зимородок, не услышишь внезапного всплеска форели, — всех этих пейзажей и звуков моего любимого Эйвона здесь нет. Но скажу вам, кроты, и здесь есть на что посмотреть: другие звуки и другие запахи. И много мест, где можно заниматься растениями, как учила меня мать, где никто не побеспокоит, никто не навредит.

Вот что я сказал себе, придя сюда и отыскав здесь кое-что, о чем раньше только слышал. Буковые сережки, орхидеи среди ясеней, благоухающий на ветру в июльский день воронец с черными ягодами, предупреждающими крота о грехе и стыде. Я прихожу сюда, когда хочется подумать.

И тут, ко всеобщей тревоге, Доддер, до того молчавший, повернулся к Мэддеру и заявил:

— Должен сказать, я бы не довел свои тоннели до такого состояния, как ты. Впрочем… — Он оглядел прелестное место, куда привел их Мэддер, и добавил: — Впрочем, должен признать, ты обладаешь кое-чем, чего у меня никогда не было. Да и никогда не будет.

— И что же это, удивляющий всех господин? — тихо спросил Мэйуид, быстро оглянувшись и сверкнув глазом, чтобы предостеречь остальных от каких-либо слов, которые могли испортить торжественность момента.

— Мэддер умеет создать место, где чувствуешь себя как дома, а не как во временном пристанище, — сказал Доддер. — Замечательный уединенный уголок, куда вряд ли забредут гвардейцы, потому что трудно ожидать здесь такое. Честно говоря, Мэддер… я тебе завидую.

Мэддер перестал нервно теребить шерстку, и в его диковинных косых глазах, уставившихся на Доддера, сверкнуло неподдельное удовольствие.

— Значит… тебе здесь понравилось? — спросил он с трогательной робостью.

— Лучшего места я в Данктоне не видел! — не терпящим возражений тоном сказал Доддер. А потом пошутил: — Конечно, если не считать соседей. Скучная публика. Жалобщики, нытики и придиры. Кроты Слова или… — Доддер сделал паузу, улыбнулся Мэддеру, Кроссворт и наконец Флинту, — или кроты, которые вообще ни во что не верят!

— Хорошо сказано, некогда сварливый господин! — воскликнул Мэйуид, и кроты согласились, радуясь, что в такой чудесный день между двумя противниками установился мир.

Услышав о приходе Триффана с Биченом, после полудня к ним присоединились новые кроты, а среди них Бэйли и Сликит.

Скинт рассказал историю о том, как Триффан, ведомый Мэйуидом, как-то раз спас его от неминуемой смерти в лапах гвардейцев печально знаменитого баклендского Слопсайда. Тизл показала, как можно узнать о прошлом и будущем, бросая лепестки шиповника, и кроты выстроились в очередь погадать.

Но когда Бичен подбросил свои лепестки, ветерок подхватил их и понес по лесу, пока они не исчезли из виду.

— Что это значит? — спросил Бичен, но Тизл только печально улыбнулась и сказала, что не знает.

А небо уже темнело, пора было собираться, и все ждали куда. Выбирать предложили Мэддеру.

— Идем к Фиверфью, — сказал он.

Все поддержали его, и Триффан всячески приветствовал этот выбор, так как знал, что она ждет его и Бичена, поскольку завтра — Середина Лета и все кроты должны будут пойти к Камню.

Пока они взбирались на холм, где располагалось жилище Фиверфью, Мэйуид подошел к Тизл и спросил:

— Удрученная мадам, что ты увидела в исчезновении сорванных Биченом лепестков?

Тизл поежилась:

— В ночь, когда Бичен родился, его прикосновение вернуло мне зрение, но лучше бы мне не видеть и не знать, что показали эти лепестки. Рядом с ним должен быть кто-то. Ему нужны все мы. Никто не способен пойти так далеко, как должен пойти он, но никто так не нуждается в помощи.