На исходе лета - Хорвуд Уильям. Страница 70

❦

Он медленно шел в Шибод, взбираясь на склоны, по которым когда-то бродил. Иногда он останавливался, размышляя над течением лет, приносившим много перемен, — с того момента, как чуть не умер при рождении, и дальше, когда вел долгую борьбу с грайками.

Поскольку Глиддер не был уверен, что здесь нет грайков, он придерживался западных склонов. Добравшись до главного северного входа в тоннели, он с удивлением увидел целую армию кротов, поджидавших его и, судя по всему, напуганных до полусмерти. Да уж, времена действительно переменились!

— Старый друг, — обратился к нему Алдер, который спустился вместе с Карадоком и теперь обнимал старого крота, когда-то такого сильного, — когда мы с тобой прощались, я думал, что вижу тебя в последний раз. Ты сказал тогда, что умрешь в Огвене в одиночестве, наверху, чтобы тело твое сожрали совы.

— Да, Алдер, я умру совсем скоро, — с раздражением ответил Глиддер, — но совам я, видно, пока не нужен — ведь я дал им столько шансов, отправившись сюда. У меня ушли на это путешествие целые недели. Должно быть, вы прослышали, что я иду, и решили, будто я собираюсь напасть на вас в одиночку! Я никогда не видел, чтобы так странно встречали старого одинокого крота.

— Значит, ты не знал, что мы созвали совещание?

— Знал? А кто это мог мне о нем сказать? Я живу один. Никто не заходит в Огвен. Никто. Нет, нет, я пришел сюда, чтобы найти кое-кого из кротов.

— Каких кротов? — прошептал Карадок удивленно, сообразив что-то неизвестное Алдеру.

Глиддер перевел взгляд на Карадока, и они впервые посмотрели друг на друга. Возможно, Алдер понял лучше любого из них, что сейчас произойдет. На лицах этих двоих отразилось изумление, благоговение и даже страх, а затем такая радость и облегчение, каких ему в жизни не приходилось наблюдать.

— Я долго ждал и много прошел, чтобы встретиться с тобой, крот, — наконец сказал Глиддер.

— А я — с тобой, — ответил Карадок.

— А есть здесь, в Шибоде, еще кто-нибудь из нас?

Карадок покачал головой. Было сказано совсем мало, но достаточно, чтобы подтвердить, что в июне оба испытали прикосновение к Камню и чувство потери.

Глиддер с — сомнением взглянул на Алдера.

— Я объяснил ему, что случилось, — быстро сказал Карадок, — и он мне верит.

— И ты дошел до священных Камней Триффана, Глиддер? — спросил Алдер.

— Да, но я не думал, что мне кто-нибудь поверит.

Он снова взглянул на Карадока, и ни один из кротов не нарушил молчания.

— Нужно о многом поговорить, многое обсудить, — сказал Алдер, когда другие тоже спустились по склону, недоумевая, чем вызвана задержка.

— Для этого я и вернулся в Шибод, — просто сказал Глиддер.

— Для чего? — спросил озадаченный Тредфах, подойдя к ним.

Глиддер дотронулся до лапы Тредфаха и устремил на него пронзительный взгляд.

— Не для окровавленных когтей, крот, и не для бесплодных битв, а чтобы рассказать вам о видении, которое я не могу забыть. — Затем он добавил уже менее серьезным тоном: — Но сначала я послушаю о том, какие тут перемены и как прогнали грайков. И еще я поем. А если у меня хватит сил, то спою пару старых шибодских песен, когда наступит ночь, а потом…

— А что потом? — нетерпеливо спросил один из юнцов, с благоговением взиравших на Глиддера.

— Ну что же, если останется время, я сделаю то, что делают кроты в Шибоде, когда нечего делать и не с кем сражаться ни словами, ни когтями, — я пойду спать!

Речь Глиддера вызвала восторженные крики молодежи, и они повели его наверх, в тоннель Шибода, чтобы петь о прошлом и беседовать о будущем.

❦

Если возвращение Гаура накануне вызвало волнение, то появление Глиддера следующим утром на заключительном заседании совета стало настоящей сенсацией. В его приходе было что-то драматичное и поистине шибодское, и задолго до начала заседания в большом гроте не осталось ни одного свободного места.

Глиддер вошел медленно, поддерживаемый Гауром — его единственным оставшимся в живых родственником.

Старик что-то бормотал себе под нос и ворчал, ничуть не оробев при виде такого множества кротов.

Воцарилось молчание, когда он, оглядевшись с раздраженным видом, поднялся на возвышение, еще сильнее опираясь на Гаура. По залу прошел шепот:

— Это действительно Глиддер! Все еще жив!

Не успел Алдер сказать вступительное слово, как Глиддер проворчал:

— Да, это Глиддер, сын Ребекки, Глиддер, который покончил с битвами и сражениями, Глиддер, который ел тощих червей Огвена в полном молчании, — кстати, некоторым из вас оно бы тоже не повредило. Я вернулся, понятно? А сказать вам зачем? Во-первых, для того, чтобы увидеть одного крота, и я это сделал, уже сделал.

Он улыбнулся, и в его глазах неожиданно появилась теплота. Те, кто находился поближе, увидели, как он обменялся взглядами с Карадоком.

— А еще потому, что хотел кое-что рассказать тем кротам, которых здесь найду. Я не ожидал, что попаду на совещание, но такова воля Камня. Я скажу то, что должен, всего один раз, вот и все. Если хотя бы один из вас запомнит мои слова и передаст другим, этого будет достаточно.

Глиддер замолчал, погрузившись на некоторое время в размышления, потом вдруг страстно заговорил:

— Огвен не то место, где крот может подправить свое здоровье. Там холодно и очень мало червей, так что нужно приложить большие усилия, чтобы остаться в живых. Солнце поздно всходит и освещает только склоны гор, куда кроту не попасть. В середине дня оно начинает пригревать, но совсем недолго.

Однако я рад был очутиться там после смерти моих братьев, рад побыть в одиночестве. Когда долго возглавляешь такую систему, как Шибод, да еще в такие времена, устаешь от речей, борьбы и сражений. Так устаешь, что можно умереть от усталости, да еще от холода.

Я полагал, что умру зимой. Меня бы это устроило. Я старый крот, много повидавший, много совершивший, последний из своего поколения. Я рад был бы уйти. Иногда в тяжкий час я кричал Камню: «Позволь мне сейчас умереть, Камень, позволь мне услышать Безмолвие! У тебя мои братья, мои дети, почти вся моя родня, возьми и меня»; И я стоял под Триффаном, глядя на Камни и не обращая внимания на дождь, лед и снег. Но я не умер. Я чувствовал себя как последний старый дурак. Наконец я перестал предлагать себя Камню и пошел побродить по Огвену в поисках червей. Их там так мало! Я сильно похудел и стал тощим, как птенец, выпавший из гнезда.

Вытянув костлявую лапу, Глиддер скорбно посмотрел на нее, потом перевел взгляд на свой бок. Шкура на нем висела — так бывает, когда стареет крот, который в расцвете сил был крупным и мускулистым. У него за спиной во мраке гулко капала вода на сланцевые плитки.

— Я потерял счет времени, но иногда пытался его восстановить. Так, я помнил, когда началось лето. Лед и снег растаяли, земля стала слишком влажной на кротовий вкус, и ручьи текли прямо под лапами. Правда, всплыли черви, но они тут же утонули. Повсюду расцвели цветы, а в расщелинах — там, куда попала вода, — вырос мох, я никогда не видел такого зеленого. Тогда я начал есть жуков. В Огвене кроты не должны быть разборчивы в еде.

Даже жуки перестали возбуждать мой аппетит, когда потеплело. Я глядел на них, а они — на меня.

Глиддер рассмеялся про себя, — должно быть, так, как тогда, в мае. Потом он поджал губы и покачал головой:

— Слизни тоже так себе еда, но, как я уже говорил, кротам в Огвене не приходится привередничать. Я съел нескольких, и они, кажется, не имели ничего против. Я спросил у Камней: «Кому больше повезло, слизню или мне? Кто первым услышит Безмолвие? Слизень, вот кто. Почему ты не сказал мне много лет назад, что Безмолвие у меня в желудке?»

В Огвене голос Камней — это ветер, и он слышнее там, где скалы круче/ а лучше всего он слышен возле Камней Триффана. Я сказал Камням: «Крот может взобраться на Триффан, если постарается, особенно крот, который меньше жука и слизня». Камни не сразу ответили, но я знал, что скоро ответят. В конце концов они всегда отвечают. Камни дают тебе знать, когда ты готов.