Они принесли крылья в Арктику - Морозов Савва Тимофеевич. Страница 17

Другой немаловажной «новостройкой» стала радиорубка Кренкеля, сложенная из снежных кирпичей. Протянув к ней провод от электростанции, радист начал подзарядку своих аккумуляторов.

Остальные зимовщики с помощью летчиков и механиков расчищали центральную площадку, монтировали из алюминиевых труб каркас жилой палатки дрейфующей станции. Это капитальное сооружение было пока еще в проекте, но служило уже объектом дружеских шуток. Его прозвали «домом правительства», заранее предвкушая, как комфортабельно будет внутри: люди смогут и стоять в полный рост, и отдыхать на настоящих койках, и обедать за столом, не сгибаясь в три погибели… Стройка шла быстро, и на шестой день после подъема над полюсом Государственного флага этот дрейфующий дворец был торжественно открыт «главным архитектором» И. Д. Папаниным.

Хозяйственный Иван Дмитриевич строго следил за тем, чтобы разгрузка самолетов шла строго по плану, чтобы все, привезенное с Большой земли, сразу же находило заранее определенное место. Работали над монтажом своих приборов научные сотрудники станции: гидролог П. П. Ширшов и геофизик Е. К. Федоров. Словом, организационный период новорожденной полярной станции далеко еще не закончился, а жизнь уже входила в нормальную колею.

Общий веселый, непринужденный тон поддерживали, разумеется, и Шмидт с Шевелевым, и Водопьянов с Алексеевым и Молоковым. Но у всех пятерых начальников, сказать откровенно, невесело было на душе. Еще бы, четвертая машина экспедиции, Н-169, пилотировалась И. П. Мазуруком — летчиком хотя и опытным по прежним полетам на Дальнем Востоке, но в Арктику попавшим впервые. Вылетев с острова Рудольфа вслед за Молоковым и Алексеевым и не достигнув ледового лагеря Водопьянова, он совершил вынужденную посадку.

Только на десятый день после своей вынужденной посадки Мазурук, Аккуратов и их спутники соединились со всей остальной экспедицией. Они доставили папанинцам недостающее научное оборудование, и в том числе глубоководную лебедку, столь необходимую гидрологу Ширшову для измерения глубин, течений, температуры океанской воды…

Десять дней срок вроде бы небольшой, но каким бесконечным показался он «великим сидельцам на вынужденной» — экипажу Н-169! И сколько событий произошло за это время у новоселов полюса! В одно прекрасное утро все явственно услышали пение пуночки — малюсенькой полярной птички; вот, значит, обитаемы здешние края, не так уж они безжизненны, как считалось до сих пор. Да и сама Большая земля, оказывается, не так уж далека от «макушки шарика». Однажды добрых три часа просидели все полюсные новоселы с наушниками на головах, слушая концерт, специально транслировавшийся для них из Москвы.

Немало было новостей каждый день и в полюсном быте. Зимовщики построили кухню с особой керосиновой печью. Разнообразное меню обедов, ужинов, завтраков — лучшее тому подтверждение…

С каждым днем на дрейфующей станции все шире развертывались научные исследования. П. П. Ширшов, измеряя температуру воды на разных глубинах, обнаружил слои относительно теплые. Вот, оказывается, как далеко к северу проникают струи могучего Гольфстрима. Принесли интересный «улов» и планктонные сети гидролога: множеством микроорганизмов населена толща здешних океанских вод. Интересные наблюдения над явлениями силы тяжести начал геофизик Е. К. Федоров. Регулярные метеовахты проводились главным синоптиком экспедиции Б. Л. Дзердзеевским, чьи прогнозы так важны и для будущих полетов, и для программы дрейфующей станции, рассчитанной надолго вперед.

Вошел в свою привычную колею старожил Арктики «снайпер эфира» Эрнст Кренкель, знаменитый тем, что еще в 1930 году, зимуя на Земле Франца-Иосифа, установил прямую связь с американской экспедицией Бёрда в Антарктиде. Поздравления в адрес Кренкеля так и сыпались теперь от сотен людей — знакомых и незнакомых — из многих уголков нашей страны, со всех концов планеты.

Но самой дорогой для всех полюсников стала радиограмма с оценкой их работы, подписанная руководителями партии и правительства: «Эта победа советской авиации и науки подводит итог блестящему периоду работы по освоению Арктики и северных путей, столь необходимых для Советского Союза.

Первый этап пройден. Преодолены величайшие трудности. Мы уверены, что героические зимовщики, остающиеся на Северном полюсе, с честью выполнят порученную им задачу…» [8]

Первый этап пройден… Если для Папанина и трех его спутников, начавших обживать полюс, второй этап совпадал с предстоящим многомесячным дрейфом, то для авиаторов вторым этапом экспедиции становился обратный путь домой, путь не менее трудный, чем полет на полюс. Дело в том, что в связи с вынужденными посадками и перелетами машин со льдины на льдину оказалось израсходовано горючего несколько больше, чем предусматривалось планом. На обратный полет к острову Рудольфа бензина для всех четырех машин могло не хватить. Некоторые участники предлагали как наиболее простой выход такое решение: оставить одну машину во льдах, бросить на произвол судьбы, а экипаж ее забрать в качестве пассажиров на три остальных самолета.

Шмидт подсчитал: всего в распоряжении экспедиции 15 735 литров горючего. 600 литров надо оставить зимовщикам-папанинцам. И каждой машине надо иметь в своих баках не менее 4200 литров.

Обведя взором всех пилотов, собравшихся у него в палатке, Отто Юльевич спросил:

 — Так что же будем делать, товарищи?

Первое и самое решительное возражение он услышал от Алексеева:

 — Бросить машину — значит признать пусть частичное, но все-таки поражение свое перед Арктикой… Ну и материальный ущерб тут немалый — это уже само собой… Так вот, чтобы избежать такой ненужной жертвы, предлагаю следующее. Трем машинам заправиться горючим «под пробку», до отказа, на весь путь до Рудольфа. Четвертой — дать, что останется… Не возражаю, чтобы этой четвертой стала моя машина…

 — Как же вы думаете свой замысел осуществить, Анатолий Дмитрич? — с видимым одобрением спросил Шмидт.

 — А вот как: когда по дороге запасы горючего начнут иссякать, я совершу посадку… Да, да… Сяду этак, примерно, между 85-й и 83-й параллелями. Там, по нашим с товарищем Жуковым наблюдениям, имеется немало ровных полей. Итак, значит, посидим мы там сколько нужно, подождем, пока Головин подбросит нам бензинчику с Рудольфа…

Возражений против плана Алексеева у других командиров кораблей не нашлось. Так и порешили.

Над полюсом разнеслась команда Водопьянова: «Греть моторы!»

Под пронизывающим ледяным ветром полярники собрались на прощальный митинг, спели хором «Интернационал», крепко обнялись.

6 июля в 3 часа 42 минуты утра воздушная эскадра стартовала курсом на юг. Летели к острову Рудольфа. Астрономические определения, слышимость радиомаяка, показания радиокомпасов подтверждали расчеты штурманов. Шли на большой высоте, за облаками.

В 6 часов 30 минут, когда достигли 84-й параллели, в наушниках Шмидта раздался спокойный голос Жукова:

 — Алло, вызываю флагмана. Высота 1400. Подходим к кромке облачности. Высота 1300… Вошли в облака… Высота 1250. Ничего не видно… Высота 1200, туман… Высота 1100, по-прежнему темно. Высота 950… Темно… Высота 800. Облака. Высота 750… Внизу показались просветы… Просветы…

Потом голос Жукова не был слышен…

Так описывал события в своем путевом репортаже корреспондент «Правды» Л. Бронтман, летевший на Н-171 вместе с Молоковым. А вот как вспоминал об этом Марк Иванович Шевелев, находившийся на борту алексеевского самолета.