Побег из коридоров МИДа. Судьба перебежчика века - Шевченко Геннадий Аркадьевич. Страница 15

Дочь родного брата Генерального секретаря ЦК КПСС Любовь Брежнева тоже отмечает в своих мемуарах, что все престижные институты имели задолго до вступительных экзаменов так называемые «ректорские списки». В эти списки входили фамилии абитуриентов, для которых экзамены были чистой формальностью.

На моих глазах приняли М. Горшеневу с двумя четверками, так как ее отец, ответственный работник МИДа, знал лично ректора института. Я же все четыре предмета сдал на пятерки, хотя вынужден признаться, что перед моей фамилией также стояла точка. Однако в сочинении на ленинскую тему я пропустил одну запятую. Об этом незамедлительно сообщила моим родителям преподаватель МГИМО по литературе, с которой я занимался дополнительно перед экзаменом. В результате я все же получил пятерку. Но уже после сдачи экзаменов пришлось понервничать. Абитуриенты проходили медицинскую комиссию врачей института. Мне врач прямо заявила, что в связи с моей высокой близорукостью я не смогу учиться в институте. С данной проблемой я столкнулся и при распределении на работу в МИД. Я сказал врачу, что мой отец — посол. «Подумаешь, посол! — ответила она. — А в какой стране?» — «Мой отец — заместитель Генерального секретаря ООН», — подчеркнул я. После этого воцарилось молчание. Я обратился к В.И. Менжинскому — другу отца, в связи с данной проблемой, и она была быстро разрешена. Бедные талантливые студенты, сдавшие экзамены на все пятерки, неизбежно бы столкнулись с институтскими врачами, а полностью здоровых людей, как правило, не бывает. По этой же причине трудно было попасть на работу в МИД, но только тем выпускникам, у которых не было высоких связей. Например, у сына старшего помощника А.Н. Косыгина С.Б. Бацанова была близорукость еще выше, чем у меня, но это не помешало ему поступить в МИД.

5 июня 1975 года решением Государственной экзаменационной комиссии МГИМО мне была присвоена квалификация юрист-международник со знанием языка. Двадцать один год ранее тот же самый факультет закончил с отличием мой отец. У меня же было в выписке из зачетной книжки четырнадцать пятерок, в том числе по государственным экзаменам — политэкономии и английскому языку, двенадцать четверок, а по остальным предметам зачеты. Для того чтобы иметь диплом с отличием, необходимо было иметь всего три-четыре четверки, а остальные пятерки. Однако, в связи с ранней женитьбой в 1974 году, красный диплом мне не удалось получить. Бабушка, у которой было хобби сватовства, буквально настояла на знакомстве с моей первой женой Мариной в 1972 году, когда я сидел на даче в Валентиновке и штудировал историю дипломатии. Совмещать ухаживания за весьма строптивой и избалованной девушкой, требовавшей походов в театры, кино, рестораны и так далее, с напряженной учебой в институте было чрезвычайно сложно.

Дипломная работа на тему «Договор о нераспространении ядерного оружия и его международно-правовое значение» была защищена мною на отлично. Декан международно-правового факультета, известный юрист, много лет являвшийся членом Международного суда ООН, Комиссии международного права ООН, Постоянной палаты третейского суда в Гааге, профессор, доктор юридических наук Ф.И. Кожевников, который был моим научным руководителем, объявил, что несколько дипломных работ признаны выдающимися, в том числе моя и Н.П. Смидовича. Однако такие оценки в дипломе не отмечались. При написании дипломной работы я использовал документы сектора по общим проблемам разоружения Отдела международных организаций МИДа СССР, где я проходил преддипломную практику в 1974 году. Кроме того, летом 1974 года отец организовал мне поездку в Нью-Йорк. Там я работал в библиотеке ООН, собирая материалы для диплома. У меня был пропуск в ООН, в котором было записано: «сын высокопоставленного чиновника». В Нью-Йорке я впервые ознакомился с книгой А.И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», которую мне дал почитать резидент КГБ в Нью-Йорке генерал Б.А. Соломатин. Его жена была атташе советского представительства, а в действительности — офицером КГБ. Тогда я с интересом прочитал эту книгу, однако возмутился, что автор осмелился очернить В.И. Ленина. Правда, на мой протест отец никак не прореагировал, видимо, боялся откровенно говорить на данную тему. Настолько была сильна советская массовая пропаганда. Наши люди были просто зомбированы и молились на классиков марксизма-ленинизма как на идолов. Для того чтобы держать народ в подчинении, нужно было найти замену Богу, и коммунистам удалось на время это сделать. Однако, к сожалению, миф о «самом человечном человеке» жив до сих пор. То, что вдалбливалось на протяжении семидесяти лет, не искоренить за десять — двадцать.

Во время моей поездки в Нью-Йорк я проживал с отцом вдвоем в его квартире, и мы ездили в ООН вместе на его персональной машине марки «Бьюик» с советским шофером (отец меня сразу предупредил, что шофер работает на КГБ). Кстати, резидент КГБ в Нью-Йорке Ю.И. Дроздов также ездил на аналогичной белой машине, и отцу (когда он уже сотрудничал с ЦРУ) то и дело мерещилось, что Дроздов за ним следит. Но последний не мог этого делать открыто, ибо за ним постоянно шла американская «наружка».

Мама с моей сестрой Анной жила на даче в Гленкове. Главное здание «дачи», построенное в начале XX века, имитирует стиль шотландского замка. Существовала легенда, что один богатый американец построил его в подарок невесте. Сады, большой бассейн, фонтаны и скульптуры, огромная оранжерея с редкими видами цветов, земельный участок в несколько гектаров земли с полянами и небольшим лесом — все это до сих пор поражает воображение, но уже когда я впервые посетил сей дворец в 1966 году, все было в ужасно запущенном состоянии. По легенде, молодая пара так и не смогла насладиться своим замком. По таинственным причинам оба покончили жизнь самоубийством. Ходили слухи, будто по замку блуждает призрак невесты. Дом пытались продать, но покупателей не нашлось, и цена падала все ниже. Американцы, как известно, очень суеверный народ. В конце концов в 1948 году замок за бесценок купило советское правительство. Когда я приезжал к отцу во время школьных каникул в 1966, 1968, 1969 годах, я часто смотрел фильмы ужасов по огромному телевизору, который стоял в большом зале этого особняка. Фильмы шли, как правило, ночью. При каждом скрипе двери я вздрагивал, но интерес был сильнее, так как в Москве таких фильмов невозможно было увидеть. В замке было много коридоров и овальных дверей, как правило сделанных из цельного ореха или дуба. Именно подобные двери и были в фильмах ужасов 60-х годов. Когда я открывал их, то мне казалось, что какое-нибудь чудовище или привидение набросится на меня. Кроме того, старинные лестницы, сделанные из дуба, всегда скрипели, и это создавало атмосферу таинственности и пугало детей. В Гленкове жили семьи старших дипломатов, начиная, как правило, с первого секретаря, а также прислуга, садовник и комендант. Дипломаты низших рангов, кроме сотрудников КГБ, были не достойны жить там. В подвале замка была роскошная бильярдная с двумя старинными столами для этой игры. Причем бильярдные шары были сделаны из слоновой кости. Летом, когда стояла страшная жара, а в подвале было прохладно (тогда кондиционеры были лишь в квартирах Постоянного представителя СССР при ООН Н.Т. Федоренко и заместителя Генерального секретаря ООН), я часами тренировался, играя в бильярд, и по вечерам, когда приезжали дипломаты, я почти всех их обыгрывал.

Мы с отцом обсуждали книгу Солженицына, и я спросил папу, не боится ли он того, что его могут прослушивать американцы. В ответ отец бросил следующую фразу, которая меня сильно поразила: «Я не боюсь прослушивания со стороны американцев, лишь бы этого не сделал КГБ». Тогда же отец мне сказал, что готовит рукопись своих мемуаров для их издания в США. Я его спросил: «А советские власти в курсе?» Отец ответил: «Пока я об этом им не сообщал». На мои опасения, не будут ли у него неприятности, отец как-то неуверенно сказал, что поставит их в известность позднее. Как я выяснил уже в Москве, мемуары, рассчитанные на западного читателя, он начал писать на нашей даче в Валентиновке задолго до назначения на пост заместителя Генерального секретаря ООН. Там, на даче, я нашел несколько написанных рукой отца страниц, которые меня весьма удивили. Отец вспоминал, что еще в 1953 году он влюбился в девушку по имени Нина. Кстати, начальник службы безопасности МИДа Курытев говорил мне в 1979 году: «Мы (КГБ. — Г.Ш.) знаем эту Нину».