Полуночный ковбой - Херлихай Джеймс Лео. Страница 1

Джеймс Лео Херлихи

Полуночный ковбой

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

В новых сапожках Джой Бак обрел рост в шесть футов и один дюйм — и жизнь предстала перед ним совершенно в ином обличье. Когда он вышел из магазинчика в Хьюстоне, то весь словно пощелкивал и искрился; откуда-то изнутри в нем поднималась сила и мощь, которых он никогда раньше не ощущал, и мир раскрывал ему свои объятия. Играли готовностью мускулы ягодиц и икр, и мостовая с неизвестной ранее покорностью ложилась ему под ноги. Мир лежал перед ним, и он попирал его, ибо теперь в нем царил он — прекрасный дикий зверь, он, Джой Бак. Он был могуч. Он был на верху блаженства. Он был в полной готовности.

— Я готов, — сказал он про себя, задумавшись, что же он хотел этим сказать.

Джой знал, что его мыслительные способности никого потрясти не могут, да и вообще лучше всего ему думалось, когда он смотрел на себя в зеркало, и поэтому он пошарил глазами вокруг в поисках чего-то, в чем он может увидеть свое отражение. Прямо перед ним красовалась витрина. Клик-клак, клик-клак, клик-клак прощелкали его сапожки по асфальту, говоря о силе, силе, силе, силе, — и представ перед витриной, он увидел, как в ней вырастает знакомая фигура, широкоплечая, раскованная, спокойная и красивая. Господи, до чего я хорош, тихонько сказал он про себя, а затем — эх, еще бы бабок раздобыть! Иначе зачем тебе все это? И тут он вспомнил.

Когда он прибыл в «г" стиницу», у которой не было не только названия, но и буквы «О» на вывеске, почувствовал всю абсурдность ситуации — он, богатый, уверенный в себе, классный парень должен останавливаться в таком безымянном запущенном заведении. Перепрыгивая через две ступеньки, он поднялся по лестнице в крохотную спальню, куда, не медля ни секунды, втащил большой пакет. Разорвав коричневую обертку, он бросил на кровать черно-белую вьючную сумку.

Скрестив руки, он сделал шаг назад, с восхищением глядя на нее. Красота этого предмета не переставала потрясать его. Черный цвет переходил в непроглядную тьму, а белый слепил его, и вся она была такой мягкой и чудесной, что обладать ею было тем же самым, что держать в руках подлинное чудо. Он отряхнул ладони от пыли и тщательно стер масляное пятнышко с одной из них. На самом деле его не было, но он не хотел допустить даже возможности, что на его руках окажется грязь.

Теперь Джой занялся выкладыванием остальных сокровищ, приобретенных им за последние несколько месяцев: шесть новеньких ковбойских рубашек, новые брюки (черный габардин с черными же шерстяными вставками), пара белья, носки (полдюжины, все еще в целлофановой упаковке), два уже завязанных шелковых галстука, серебряное кольцо от Хареса, восьмиканальный транзистор, купленный в Мехико-сити, который чисто брал музыку, новая электрическая бритва, четыре блока «Кэмела» и несколько фруктовой жвачки, туалетные принадлежности, пачка старых писем и так далее.

Затем, приняв душ, он вернулся в комнату, чтобы собраться в дорогу. Выскоблившись новенькой электробритвой, он тщательно вычистил ее, прежде чем засунуть в сумку; сполоснув лицо, освежил подмышки и промежность «Водой Флориды»; выдавив каплю «Брай-крема» величиной в никель на свои шатеновые волосы, придал им почти черный цвет; освежив вкус во рту фруктовой резинкой, сплюнул ее; специальной мазью для кожи отполировал новые сапожки, натянул свежую семидолларовую рубашку (черная, с белыми полосками, она сидела на его стройной широкоплечей фигуре, как вторая кожа), украсил горло голубым шейным платком, завернул обшлага брюк, туго обтягивающих бедра, так, что при каждом шаге то и дело выглядывали носки ослепительно-желтого цвета и наконец натянул на плечи мягкую кремовую кожаную спортивную куртку, такую удобную и мягкую, что она казалась живой.

Наконец Джой мог оценить результаты своих стараний. Приводя себя в порядок, он не мог окинуть себя взором во всей цельности. Он позволял уделять внимание лишь тому участку лица, по которому гуляла бритва, или же завитку напомаженных волос, который укладывал с помощью гребенки. Он не хотел лишаться радости сразу же увидеть себя с головы до ног. Определенным образом он напоминал хлопотливую мамашу, которая готовит своего ребенка к встрече с важным лицом, от решения которого будет зависеть судьба дитяти и поэтому, когда все было в порядке и настал миг насладиться конечным эффектом, вместо этого Джой Бак повернулся спиной к зеркалу и, отойдя от него, повел плечами, чтобы скинуть напряжение, сделал пару глубоких вздохов, поднимая диафрагму, и несколько раз присел до хрустов в коленях. Теперь он мог придать себе небрежную раскованность, которая, с его точки зрения, придавала ему привлекательность и стала уже привычной для него — вес тела на одной ноге, перед глазами облик хорошенькой девочки, которая с обожанием смотрит на него, а он уголком рта усмехается ей, как многоопытный сдержанный мужик; теперь закурить «Кэмел», перекатить его в угол рта и засунуть большие пальцы за низко спущенный военный ремень с широкой пряжкой. И наконец, готовый к непредвзятому взгляду на себя, он резко повернулся к зеркалу, словно кто-то скрывающийся за стеклом, неожиданно выкрикнул его имя: «Джой Бак!»

В этот день своего путешествия Джою больше всего понравилось то, что предстало его глазам: смуглый обаятельно-опальный дьявол, которого он с удивлением увидел в грязноватом зеркале этой «г" стиницы». За спиной собственного отражения он увидел потрясающую сумку, лежащую на кровати, а в кармане брюк чувствовал плоскую пачку денег, двести двадцать четыре доллара — больше, чем когда-либо у него было. Он ощущал радость обладания тем, что его окружает, — словно обтянутый новой кожей, покачиваясь на каблучках новых сапожек, хозяин своих сил и способностей, источник всей этой красоты, которая придавала ему несокрушимую уверенность, обладатель билета, который в будущем вознесет его к блистательным вершинам, — он был вне себя от счастья. В недавнем прошлом из зеркала на него постоянно смотрело испуганное, растерянное и одинокое существо, вечно недовольное само собой, но теперь его не существует: оно окончательно исчезло, ибо Джой обрел новый облик. Он не мог добавить ни одной черточки к представшему перед ним великолепию без того, чтобы не нарушить это чудо совершенства, и ему казалось, что если он окончательно поверит в выпавшее на его долю невероятное счастье оказаться здесь, в это время и в этом месте, то просто разрыдается и волшебство исчезнет.

Так что ему оставалось лишь собрать свое имущество и покинуть «г" стиницу».

Над входом в кафе «Солнечное сияние» было большое желтое изображение предмета, давшего ему название, с накладными цифрами — от двадцати до семи и надписью на фоне часов «Время перекусить».

Оказавшись пред этим заведением, он увидел себя в следующей сцене:

Итак, он заходит в «Солнечное сияние». Его хозяин, розовощекий человечек в засаленном сером пиджаке, стоит на пороге, держа в правой руке карманные часы и покачивая указательным пальцем левой перед носом у Джоя: «Мы работаем только до четырех часов, понял?» — кричит он. Посетители прекращают есть и поднимают глаза. Джой берет человечка за ухо и мимо удивленных клиентов ведет его в мойку. Повара, официантки и посудомойки останавливаются и смотрят, как Джой ведет розовенького управляющего к посудомоечной машине. Тем временем Джой небрежно закуривает, и ставит ослепительно блестящий сапог на груду тарелок.

Затем, выпустив клуб дыма, он говорит: «Эта моечная машина мне чертовски не нравится. Она давным-давно раздражает меня. Так оно и есть. Интересно, годится ли она или нет, чтобы засунуть туда твою задницу? Ну-ка наклонись». — «Что? Что? Наклониться? Да ты что, сумасшедший?» — протестует человечек. В молчании Джоя чувствуется опасность, и он мрачно смотрит из-под темных бровей: «Никак ты назвал меня сумасшедшим?» — наконец говорит он. «Нет, нет, я только хотел…» — «Наклоняйся, — говорит Джой. Человечек наклоняется, и Джой видит, как из кармана у него вылезает пачка денег. — Считаю, что я вполне заслужил эти деньги, — говорит он, вытаскивая купюры: — Ну и плюс еще небольшие чаевые». Небрежно сунув пачку денег за отворот рубашки, он выходит оттуда, и все, широко раскрыв глаза, потрясенно смотрят на него. Но никто не осмеливается встать у него на пути или как-то помешать ему. Даже спустя несколько дней человечек для пущей безопасности ходит, согнувшись в пояснице.