Авантюристка - Дуглас Кэрол Нельсон. Страница 12

– Кому какое дело?

– Никому! Но ведь она… глумилась над нами!

Ирен засмеялась:

– Думаю, она над всеми глумится, ведь ей больше нечем заняться. А вот нам с тобой – наоборот. Вперед, только вперед! Дорогу осилит идущий.

Глава седьмая

Страдания юной леди

К тому, что мы увидели в этой страшной комнате, Ирен отнеслась с поразительным хладнокровием.

Дверь открылась; на пороге стоял дрожащий Годфри. В тусклом мерцании свечи мы разглядели старые обвисшие обои, парафиновую лампу, испускавшую слабый свет, и кровать, на которой громоздилось выцветшее пуховое одеяло, словно гигантская туча, упавшая с парижских небес.

В мрачной берлоге даже не горел огонь. Годфри на манер индуса завернулся в сомнительной чистоты покрывало – одному Богу известно, где оно валялось. Его мокрые волосы растрепались, а лицо исполосовали глубокие ровные царапины, словно на него напала бешеная кошка. В комнате была еще одна дверь; Годфри закрыл ее и подпер стулом. Дверная ручка тряслась, будто ее колотила дрожь; слышались яростные крики – голос молодой и явно женский.

– Одно из двух: или тебя преследует злобный призрак, или ты кого-то там запер, – констатировала Ирен, сняв перчатки и положив револьвер на стол. – Так или иначе, если мы не согреем эту комнату, ты совсем окоченеешь, даже не успев рассказать нам, что произошло.

Ирен подошла к старенькому умывальнику, сняла раковину и выплеснула воду на пол. Поставив раковину на стол, примадонна подняла основание умывальника и с силой ударила об угол камина. Ветхое дерево покорно разбилось в щепки. Подруга взяла связку газет, сваленных в кучу у окна, поднесла к сигарете, подождала, пока бумага не загорится, и осторожно положила в раковину на остатки умывальника. В ту же секунду в самодельной печи запылали языки пламени.

– До чего же находчивы эти американцы, – пробормотал Годфри, пододвигая трехногий табурет к огню.

Я оцепенела. Ирен докурила сигарету и бросила ее в потрескивающий огонь.

– Там еще одна комната? – Подруга кивком указала на дверь, продолжавшую ходить ходуном.

– Кладовая. Лучшего места я не нашел, – сокрушенно проговорил Годфри.

Ирен бросила взгляд на стоявшую в углу ширму:

– Вот как. Переоденься, когда обсохнешь. Полагаю, она тоже промокла до нитки?

– Да.

– И должно быть, ужасно строптива?

– Так и есть. – Он печально вздохнул.

– Господи помилуй, Годфри! Ну почему ты не догадался развести огонь? Ты себя точно в гроб загонишь! И ее заодно.

– По крайней мере, она успокоится, – проворчал Годфри. – Я думал лишь о том, где ее спрятать. Тут уж не до удобств, знаешь ли.

Ирен тоже вздохнула, и я придвинулась ближе к огню. Даже в летнюю ночь порой зябко без растопленного камина. Если Ирен была права и в этом доме действительно проходят тайные свидания, как же греховодникам удается предаваться запретным утехам в столь жуткий холод?

– Нелл беспокоится, – шепнул Годфри супруге.

Она развернулась, словно только что обо мне вспомнила, и с улыбкой сказала:

– Ах да. Смотри не урони свечу, ночь предстоит длинная. Если ты до сих пор не поняла, Годфри искупался в Сене.

– Так вот что это за… чем от тебя… – Я оборвала себя на полуслове.

– Да, это и правда l’essence de Seine [21], – засмеялся Годфри, вытирая рукой волосы. – Я повторил знаменитый подвиг Брэма Стокера: попытался спасти чрезвычайно строптивого утопленника.

Дверь сотрясалась от свирепых ударов разъяренной француженки.

– Я слушаю эти звуки вот уже три часа, – пожаловался Годфри, – и все же не решаюсь выпустить девчонку, ведь она непременно бросится в реку. Сильна как сумасшедшая. С ней бесполезно спорить.

– Это она его исцарапала, – пояснила Ирен. – Бедный Годфри! Как только вернемся домой, полечим тебе лицо.

Он вздрогнул, когда пальцы супруги коснулись его подбородка.

– Выгляжу я, должно быть, прескверно. Мне пришлось щедро заплатить мадам Дефарж, чтобы она меня впустила, – не мог же я бросить бедняжку на улице.

– Вполне естественно, что консьержка взимает с мужчин дополнительную плату, если их спутницы оказывают сопротивление, – промолвила примадонна. – По-моему, тебе уже пора переодеться.

Годфри неохотно поднялся, взял саквояж и скрылся за ширмой. Я бы, наверное, очень смутилась, если бы услышала, как он расстегивает брюки, но яростные тирады, доносившиеся из кладовой, заглушили все прочие звуки.

Заметив, что пламя догорает, Ирен поднялась и изящным ударом отправила в огонь обломки табурета. Я вопросительно на нее посмотрела. Подруга пожала плечами:

– Годфри он уже не понадобится. Мы скоро уйдем, хотя нам еще предстоит повозиться с девочкой.

С этими словами Ирен сняла юбку, облачилась в мужское пальто, кашне, натянула котелок и сложила свои вещи в пустой саквояж.

– Между нами говоря, мы с Годфри столько заплатили консьержке, что имеем полное право сжечь хоть весь дом, – заметила она.

– Но послушай, Ирен, какова бы ни была причина, держать здесь эту девушку против ее воли равносильно похищению!

– Вот почему Годфри за нами послал. Быть может, нам удастся образумить глупышку.

– Нам?

– После того как Годфри переоденется, мы с тобой должны будем о ней позаботиться. Она ведь тоже очень замерзла.

Я повернулась к кладовой – дверь продолжала сотрясаться от тяжелых ударов разгневанной француженки, посылавшей нам проклятия. Мне вспомнилось, как давным-давно, в бытностью мою гувернанткой, один из моих подопечных, десятилетний мальчик, обиделся на родителей и задержал дыхание. Когда лицо хитреца побагровело настолько, что напоминало Красное море, родители согласились исполнить любую его прихоть.

Краем глаза Ирен взглянула на ветхий деревянный стул, которым Годфри подпер дверную ручку:

– К тому же скоро придется бросить стул в камин.

Годфри вышел из-за ширмы, восстановив свой привычный облик, не считая царапин на лице. Ирен сунула револьвер в карман пальто и кивком указала на кладовую. Годфри отодвинул стул, дверь распахнулась, и в комнату ворвалось мокрое взъерошенное создание. Резко остановившись, оно оглядело всех присутствующих.

Спутанные волосы, безумный взгляд, бесконтрольная ярость – все это мне уже доводилось видеть прежде. Подобные вспышки гнева бывают очень опасны.

Я не раздумывая подошла к девочке-подростку, дрожащей от переизбытка чувств. Несмотря на скверное произношение, каждый сказанный мною слог был окрылен духом языка, которым я владела куда лучше французского, – языка дисциплины. Я слышала собственный голос и не допускающий возражений тон, чеканивший приказы подобно тому, как хлыст циркача усмиряет непокорную лошадь. В ту минуту я будто вновь стала гувернанткой.

– Возьмите себя в руки. Вам следует привести в порядок платье, а уж потом приведем в порядок ваши мысли. Хватит кричать и размахивать кулаками. Вы уже не ребенок и должны вести себя как взрослая. Идите скорее к огню, иначе простудитесь. Меня зовут мисс Хаксли. Мы с миссис Нортон о вас позаботимся. Мы не причиним вам никакого вреда, в отличие от вас самой. Как зовут вас, дитя мое? Говорите громче, только что мы прекрасно вас слышали.

– Луиза, – прошептала малютка.

– Ах, Луиза! Чудесное имя. Пойдемте, нельзя терять ни минуты. Должно быть, вы очень устали.

Ирен набросила оставленное Годфри покрывало на плечи Луизы, дрожавшие от холода и обуревавших ее чувств. Вместо того чтобы кинуться на нас с кулаками, девушка громко разрыдалась, и мы с Ирен взглянули друг на друга с облегчением.

Моя подруга заговорила; речь ее лилась столь же плавно, сколь течет Сена, а в ее певучем голосе, в противовес моей чопорной иронии, звучали искренняя нежность, забота и сочувствие.

Годфри окинул нас изумленным взглядом и отвел меня в сторону:

– Мне никак не удавалось с ней совладать. Когда я приказал ей успокоиться, она окрестила меня зверем. Когда сам попытался ее утихомирить, она обвинила меня в домогательстве. А стоило вмешаться вам с Ирен, как она тотчас присмирела.