Авантюристка - Дуглас Кэрол Нельсон. Страница 14

Потупив взор, Луиза опустилась на стул и скрестила ноги. Ирен с присущей ей щедростью одолжила нашей гостье мои любимые домашние туфли из черной лайки, и я лишь понадеялась, что ногам Луизы хватит такта их не растянуть.

Мы с Годфри, разумеется, догадались, что Ирен уже задала Луизе несколько наводящих вопросов; теперь дело было за нами.

– Вам уже лучше? – любезно осведомился Годфри.

– В вашем доме сухо и тепло, месье. Но, увы, оттого мне совсем не лучше. – Белоснежными зубами Луиза прикусила бледную нижнюю губу. – Мадам Нортон рассказала вам о… нападении?

– Не корите себя. Это произошло не по вашей вине. Будьте так добры, поведайте нам, что же с вами случилось.

Луиза молчала.

– Я юрист, и могу помочь вам найти и наказать виновных, – подбодрил ее Годфри.

– Да некого тут искать! – внезапно вскричала девушка. – Эти люди – сущие безумцы!

От возбуждения Луиза подалась вперед, вцепившись в ручки стула. И тотчас откинулась назад – утомленная, охваченная беспокойством, она выглядела вдвое старше своего предполагаемого возраста.

– Месье Нортон, ваша жена убедила меня, что вы мудрый и отзывчивый человек, и что ваша сестра подверглась столь же загадочному нападению…

Тут мы с Годфри посмотрели на Ирен; та пожала плечами, будто хотела сказать: «Ну что ж, ты сам подал мне эту идею, дорогой…»

– Я понимаю вашу заинтересованность, – продолжала Луиза, – и приношу свои глубочайшие извинения за то, что сопротивлялась вашей благородной попытке меня спасти. Я сама тогда была немного не в себе, проснувшись в каком-то странном месте и еще более странном состоянии. Я ничего не помнила, но, увидев, что блузка в беспорядке, поняла, что произошло нечто ужасное. Тогда я, мучаясь от ноющей боли, взглянула на грудь и обнаружила эту уродливую метку. Мало того, что негодяи меня похитили, – они еще и навечно заклеймили меня своей жестокостью и моим позором!

– Варвары, – проговорил Годфри низким, сердитым голосом, и звучал он столь искренне, что Луиза впервые обратила на него свой взор.

По моим предположениям, ей едва исполнилось двадцать, и, конечно, тот факт, что Годфри хорош собой и опрятен, не ускользнул от ее внимания.

– Дорогая юная леди, – начал он, почувствовав свое преимущество, – вы должны поведать мне о случившемся в мельчайших подробностях, если хотите, чтобы я вам помог. Кто были эти негодяи? Когда и где они вас похитили?

Луиза положила на колени застывшие, будто гипсовые, руки.

– Для начала, месье, я бы хотела рассказать о себе. Родом я из хорошей семьи, – при этих словах мы самодовольно переглянулись, радуясь, что наша догадка подтвердилась, – но жизнь обошлась с нами очень сурово. Моя мать умерла при родах. Отец, не выдержав столь сильного удара, начал влачить беспечное, распутное существование, и оттого скоропостижно скончался. Обо мне стала заботиться тетя Онория. Мы не кровные родственники, но она любила меня как родную и относилась ко мне с большой теплотой. Муж ее стал моим опекуном. Дяде Эдуарду, старшему брату моего отца, досталось все, чем владела наша семья. Я немного подросла и узнала о слабостях отца, особенно к азартным играм. Дядя пообещал обеспечить мне небольшое приданое, если я буду хорошо себя вести и не повторю ошибок его брата.

У меня было замечательное детство, хотя должна признать, что дядя Эдуард был со мной довольно строг, словно боялся, что я пойду по стопам отца. Единственным моим спасением была тетя Онория – особенно после того, как отец столь ужасно скончался.

Луиза прервала свой рассказ. Мы тоже молчали, боясь задеть ее чувства. Из соседней комнаты послышался голос Казановы.

– Как? Как? – хрипел он.

– Вы спрашиваете, как именно он умер? – Бедняжка Луиза была так потеряна, что даже не заметила, сколь бестактно и неестественно прозвучал этот вопрос. – В петле. Нет, его не приговорили к казни на виселице, он ушел из жизни по доброй воле. Это случилось в Монте-Карло, после того как отец проиграл в казино почти все, что имел. В то время мне было пять лет. С тех пор дядя Эдуард стал следить за мной, словно я, как и отец, в любую минуту могла сбиться с пути: чересчур увлечься азартной игрой или ввязаться в скандал.

Со смерти отца, которая, конечно, получила широкую огласку, прошло немало времени, когда дяде вдруг стали приходить письма из Центральной Америки, Лондона, с юга Франции, даже из Африки. Это началось три года назад. Всякий раз, когда приходило подобное письмо, дядя очень расстраивался. Однажды он даже посмотрел на меня с такой злобой, словно перед ним была преступница. Все члены нашей семьи замирали от страха при виде зловещих конвертов, оставленных для дяди на серебряном подносе в прихожей. Все – от хозяйки до служанки – ждали, затаив дыхание, пока дядя не придет домой и не прочтет послание. Письма были запечатаны крапчатым черно-красным сургучом с причудливым оттиском. От сургуча пахло сандалом.

– Следовательно, он был иностранным? – осведомился Годфри.

– Так показалось мне.

– Но письма приходили из разных стран, – сказала Ирен.

– И от разных отправителей, – добавил Годфри.

– Или одного заядлого путешественника, – поправила Ирен.

– Когда скончался ваш отец? – спросил Годфри Луизу.

– Пятнадцать лет назад. Смерть его стала жутким скандалом. Вот почему я должна во что бы то ни стало стереть с себя позорное клеймо. Я не вынесу разочарования и гнева дяди. Когда я подросла, за мной повсюду начал ходить его слуга, потому что дядя все время подозревал меня в дурных поступках. А теперь, когда на мне стоит эта гадкая метка, он решит, что я не достойна приданого. На мне никто не женится. Я погибла, как если бы пошла по распутным следам отца! – Луиза тихо заплакала.

– Глупости, дорогая. – Я удивилась собственной смелости. – Не отчаивайтесь. Я сама осталась сиротой, когда мне не было и двадцати. И у моего отца, праведного приходского священника, не нашлось никого, кому он мог бы меня доверить. К тому же он был очень беден и распоряжался лишь теми средствами, что собирал для нуждающихся. Постарайтесь убедить дядю с тетей в вашей невиновности. А если они не поверят и отвергнут вас, вы всегда сможете найти работу. Самостоятельность чудесно преображает женщину.

– Работу? – ужаснулась Луиза.

Я собралась поведать ей обо всех прелестях женской независимости, как вдруг вмешалась Ирен:

– Разумеется, мисс Хаксли права. Ты должна убедить опекунов, что это произошло не по твоей вине.

– Но как? – причитала глупышка.

Годфри предпочел вновь вернуться к расспросам о том, что с ней приключилось:

– Продолжайте, пожалуйста. Кто вас похитил? Сколько их было? Где это произошло? Как им удалось увильнуть от слуги вашего дяди?

– Вы о Пьере? Он даже не вступился за меня. – Нахмурившись, Луиза потерла виски: – Как же болит голова! Я помню, как гуляла в Булонском лесу, а потом вдруг очутилась в той ужасной комнате, обнаружила татуировку у себя на груди и выбежала на улицу. И тут я увидела реку – в лучах полуденного солнца она блестела, словно золотая тесьма. Мне больше не хотелось жить, и я прыгнула в воду. От холода я вся оцепенела – так порой случается, когда ложишься в ледяную постель. Я проваливалась в забытье, как вдруг появился месье Нортон и потащил меня обратно к берегу, к позору, все дальше и дальше от тихой, спокойной реки!

Моя подруга поднялась и присела на подлокотник, приобняв Луизу за дрожащие плечи:

– Тише, дорогая моя. – Ирен обернулась к нам и вполголоса сообщила: – Мы немного побеседовали, пока я помогала ей с туалетом. Я убеждена, что татуировка – это часть чьего-то коварного плана. Заговорщики усыпили девочку хлороформом и увезли в карете.

– А что же случилось с Пьером? – поинтересовался Годфри.

– Его обвели вокруг пальца. Или…

– Он сам пособничал преступникам! – вырвалось у меня.

– Уже поздно, дитя мое, – шепнула Ирен Луизе. – Соберись с силами и отправляйся домой.

– Домой? Никогда!

– Сегодня же, – настаивала Ирен. – В противном случае твои оправдания будут звучать неправдоподобно. Мы скажем, что на прогулке тебе вдруг сделалось дурно. Мы с супругом нашли тебя и отвезли в нашу резиденцию в Нёйи – по сути, так все и было, разве нет? Здесь ты постепенно пришла в себя, а горничная высушила и почистила твою одежду. Так что ты можешь спокойно вернуться и сделать вид, словно ничего не произошло.