Хозяйка каменоломни в Драконьем доле (СИ) - Лебедева Жанна. Страница 29
Анна устало опустилась на массивный стул. Грубый и потертый, он был обит поверх сиденья мягкой тканью. Прямо роскошь!
Подали дикую утку в яблоках и похлебку из лука и тыквы. Хлеб. Вина мутного…
Маргарет захотела.
И чистой воды.
Проголодавшейся Анне ужин показался просто божественным. А после него сон стал морить, но поддаваться ему было нельзя. Прежде стоило проверить, что там с повозкой.
Владельцы таверны, брат и сестра, отогнали тарантас на специальный огороженный дворик, где дежурила охрана и следила, чтобы не подобралось к чужому добру какое ворье. Коней разместили под длинным гостевым навесом. Их накормили и наполи — входило в стоимость.
Быть одной в номере Анне не хотелось, она позвала с собой Марису. Благо стояло там три кровати, места много — на целую семью. Уже в ночи дородные слуги притащили госпоже бочку для купания, наполнили и просили сообщить, когда надо будет слить и вынести.
Анна едва не уснула прямо в воде. Горячая нега расслабляла и душу и тело. Людской шум внизу убаюкивал, навевая воспоминания об отелях и вокзалах. О поездах, где все мерно жужжит, изливается неразборчивыми речами.
Люди говорят друг с другом.
Как когда-то давно под перестук поезда, летящего по мурманскому направлению в сторону карельских озер…
Анна пересилила дрему и заставила себя вылезти и позвать прислугу. Попросила, чтобы воду сменили для Марисы. Не ложиться же камеристке спать пыльной и грязной?
— Да что вы. Я б потерпела, — заупрямилась та. Потом махнула рукой и согласилась. — Повезло мне с вашими странностями, госпожа, — принялась она рассуждать, пока для нее несли воду. — Все думаю, а если б наоборот случилось? Если б вы злою стали и привередливой, как четвероюродный ваш дядька по маменьке? У него вся прислуга воет. Все ему не так. Все не эдак. Говорят, он слуг своих просто так розгами порет. Потому что охота ему!
Анна покачала головой:
— Какой ужас…
Мариса стремительно ополоснулась. Ей было неловко. Наспех обтеревшись и одевшись, она вновь подскочила к Анне.
— Что ж это я вам всякую жуть рассказываю? Вдруг приснится?
— С твоей жутью было бы проще. — Анна закуталась в одеяло и села на кровати, скрестив ноги. Спросила тихо-тихо: — А твоя магия, она какая? Из чего она рождается?
— Из жалости, — ответила камеристка шепотом. — Из сострадания. Она слабая, правда, но зато управляться с ней легко.
— Ты сказала, что читаешь заговоры? Где ты их узнала? Может, мне тоже…
— Заговоры, они больше для настроения, — принялась разъяснять Мариса. — Для нужного тона. Еще петь можно, ежели нравится. Суть ведь не в словах, а в том, что на душе творится. Чем яснее чувство и понятнее задача, тем проще что-то наколдовать. Вот, например, когда вам плохо по пути в Драконий дол стало, я очень четко знала, что нужно вам как-то помочь. Сделать что-то, чтобы вы не…
Она осеклась на полуслове.
— Ага, — согласилась Анна. — Понимаю. Погасишь лампу?
Бороться со сном не осталось сил. И все же судьбоносность грядущего пугала после беседы с дэй. Не просто сон.
Не просто…
Анна что-то пробормотала перед тем как отключиться, а потом…
Потом были все те же окна на сером боку панельного дома. Скрипучая форточка на ржавых петлях — поменять старое окно в кухне на новый пластик руки не дошли.
Внутрь буквально затянуло. Попробуй Анна сопротивляться — не вышло бы.
Она приготовилась вновь увидеть Ивана, и в груди все сжалось.
Отвратительная мысль созрела в голове нарывом. Не хотелось признаваться в том малодушном и разрушительном, что таилась в пыльном уголке души. Эту серую, гаденькую мысль раз за разом вбивали женщинам ее мира нерадивые советчики и некоторые новомодные коучи. «В проблемах отношений виноваты обе стороны», — пели в голове их ехидные голоса. И Анна иногда поддавалась — думала, а что если и правда? Вот влюбился Иван… Бывает же у людей любовь? Настоящая даже… «Муж ушел? Наверное, потому, что ты стала неженственной и перестала следить за собой. Мужчины хотят видеть рядом сексуальную нимфу, а не больную тетку в застиранном халате»…
И ей начинало казаться, что взгляни она на мир глазами мужа, то, может…
Может, и она сочла бы, что в его поступке есть резон. Ведь жизнь одна. Любовь вот нагрянула. И Верочка молода…
Ей даже думалось однажды, что на самом деле Иван сожалеет о ее кончине. И они с Верочкой вместе носят на кладбище цветы.
Хотелось бы.
Так хотелось, чтобы муж оказался не распоследним…
Она ведь положила на него всю жизнь! Как же это обидно! Как больно осознавать, что ты ошиблась, и ошибка, роковая, смертельная, стоила тебе всего…
Но какая же глупость все эти оправдания!
После разговора с дэй все встало на свои места, и Анна отмела ядовитую надежду на Иванову человечность напрочь. То, что она видела во сне, — это правда. Жестокие слова бывшего — это правда! Не плод воспаленного обидой воображения. Все так! Цинизм, веселые попойки, гогочущие дружки и неверность, неверность, неверность…
Иван оказался еще хуже.
Гораздо хуже, чем она представляла после предательства.
И не было ему больше никаких оправданий!
И брак с ним был обидной, болезненной, досадной ошибкой, стоившей Анне жизни.
Вот так.
Горько, страшно — но так!
Гнев булькнул внутри, как кипящее колдовское варево.
И прыснул из турки черный, как Аннина ярость, кофе. Залил грозной тьмою белую плиту.
Верочка Шмакова, с утра уже накрашенная, уложенная, наряженная в кокетливый белый пеньюарчик, беззвучно вскрикнула и отскочила к столу.
Из спальни донесся недовольный голос Ивана.
— Ну что там у тебя опять?
— Все хорошо, — сладким голоском пропела Верочка.
Она схватила с края раковины тряпку и принялась стремительно вытирать пролившийся кофе. То, что осталось в турке, она вылила в кружку Ивана.
А потом села на стул и тихо расплакалась, закрыв руками лицо. Ее плечи тряслись полминуты. Потом скрипнула кровать — Иван поднялся. И Верочка тут же подскочила, как ужаленная. Кинулась к холодильнику, к хлебнице, к плите, к полке с посудой, снова к холодильнику.
Анна разочарованно покачала головой.
С «соперницей» творилось что-то не то.
Иван снова отчитал ее. Потом, используя, видимо, метод кнута и пряника, попытался распустить руки и игриво задрать короткий пеньюарчик. Верочка увернулась, сбежала в ванную.
Через десять минута показалась оттуда. Одетая. Метнулась в коридор.
— Я побегу, машину заведу, — крикнула Ивану, ныряя ногами в узкие сапожки.
Пальто с вешалки она буквально сорвала. Схватила сумочку со старого трюмо.
На нем, криво отчеркнутая черной ленточкой по нижнему углу, небрежно валялась Аннина фотография…
Дверь хлопнула, и зазвенели по холодному бетону лестничной площадки острые каблучки.
Анна облачком поплыла следом за Верочкой. Нырнула за ней в машину и притаилась на заднем сиденье.
«Соперница» откинулась на переднем, несколько раз глубоко подышала. Она никак не могла успокоиться. Достав дрожащей рукой смартфон, быстро набрала чей-то номер и, услышав женский голос на том конце линии, затараторила:
— Юлька, что мне делать? Я так попала… Господи, если бы я знала, никогда бы на эту проклятую работу не устроилась. И он… Я ведь сначала думала, что человек-то хороший. Вроде как и помочь мне хочет. Должность-то… Что? А… Секретаршей. Но… Нет, ты послушай! Он ведь женат, я думала, когда на корпоративе… Не отказалась почему? Так испугалась… Растерялась, Юль. Думала, пристает, потому что выпил. Протрезвеет — вспомнит, что женат, а он… И закрутилось… А потом подарки… Я? Брала… А как не взять? Я ведь подчиненная, а он, чуть что, с угрозами… Не пыталась? Пыталась! Он угрожает, что уволит и ославит так, что ни в одну организацию не примут, а мне деньги нужны. У меня мама старая в деревне и сестра-инвалид… Я так больше не могу, Юлька! Не могу…
Анна вытекла через приоткрытое окно машины на улицу. Поднялась по воздуху до своего этажа и вновь пробралась в квартиру. Зависла посреди коридора. Лампочка светила тускло, и ложились на пол и стены острые тени от мебели.