Нянечка для соседей (ЛП) - Голд Лили. Страница 49

В течение секунды никто ничего не говорит.

— Извините, — бормочет он, отодвигая свой стул и практически выбегая из комнаты.

— Вот и все, — вздыхает Эллен, глядя ему вслед. — Прошло, сколько, пятнадцать минут? Раз он не смог продержаться столько времени, не разбив мою стеклянную посуду, я не понимаю, как он может справиться с ребенком. — Она садится обратно, скрещивая руки на груди. — На твоем месте, дорогая, я бы серьезно подумала о том, чтобы позвонить в органы опеки и сообщить им о таком поведении. Я знаю, что это лишит тебя работы, но так будет лучше для ребенка.

Я медленно опускаю столовые приборы, сделав глубокий вдох.

— Что с вами не так? — тихо спрашиваю я.

Она моргает.

— Что?

— Что с вами не так? — повторяю я. — Почему вы предполагаете, что Себастьян причинит вред своему ребенку?

Она фыркает.

— Потому что я знаю его, дорогуша. Я знаю, какой он.

Я огрызаюсь.

— Вы не знаете его! Вы отправили его подальше от дома на всю его подростковую жизнь!

— Он был агрессивным ребенком. Мы не могли с ним справиться.

— А должны были! Нельзя избавиться от боли, игнорируя ее или выбивая ее из кого-то! Если ребенку больно, вы не должны его за это наказывать. — Я качаю головой. — Вы знаете, что большинство исследований показывают, что поведенческие лагеря наносят вред детям? Военные лагеря, подобные тому, в который вы отправили своего сына, сосредоточены на физическом наказании и принуждении к полному послушанию, вместо того чтобы предоставить ребенку терапию, необходимую для принятия правильных решений. — Она открывает рот, но я прерываю ее. — И я могу вам точно сказать, что нет такого исправительного учреждения, где ребенка принимали бы каждые каникулы в течение шести лет подряд. Если на это уходит столько времени, значит программа явно не работает. А это значит, что вы либо оплачивали участие в программе, либо отправили его в нелегальный лагерь — в этом случае вы подвергли своего сына реальной опасности. Дети умирают в самовольных поведенческих интернатах. Они подвергаются физическому, психическому и эмоциональному насилию. Но вам было все равно, не так ли? — Я обвожу рукой стены. — Знаете, что я думаю? Я думаю, что вы застряли в отношениях больше чем на десять лет, и когда вы, наконец, развелись, вы захотели вернуть свою прежнюю жизнь. Вам захотелось снова быть свободной и не связанной ни с чем. Вам хотелось свиданий, вечеринок и дорогих праздников. Поэтому вы отсылали собственного ребенка, раз за разом, снова и снова, только для того, чтобы иметь возможность вести себя как двадцатилетняя девушка, а не как мать с ребенком, которому нужна поддержка. Он только что потерял отца! Конечно, он должен был злиться! Если бы он не злился, он не был бы человеком!

В дверях раздаются шаги. Себастьян стоит и смотрит на меня, в его руках совок для мусора, а глаза потемнели. Я знаю, что должна замолчать, но не могу. Я чувствую себя охваченной пламенем. Еще когда я была в приюте, я видела сотни детей, которых бросили родители. Родители, которые обещали навещать их по выходным, но никогда не приходили. Родители, которые обещали погулять с детьми на их дни рождения, а потом в последнюю минуту отменяли встречу. Родители, которые клялись, что по-прежнему любят своих детей, но относились к ним как к неудобствам.

И это несправедливо.

Эллен смотрит на меня.

— Не смей так со мной разговаривать! Ты понятия не имеешь, каким он был…

Я прерываю ее.

— Я знаю, что он был ребенком, и знаю, что вы наказывали его за его эмоции. Наказывали так сильно, что он до сих пор боится что-то чувствовать. Ради всего святого, у него практически случился приступ паники, когда я попросила его помочь ребенку отрыгнуть. Вы заставили его поверить, что он какой-то монстр, в то время как на самом деле это вы обращались с ним как с дерьмом. Себастьян — идеальный отец для Ками. Он умеет адаптироваться, быть любящим и нежным с ней. Он не плохой родитель. Единственный плохой родитель здесь — это вы.

Я прерываюсь, тяжело дыша.

Но никто не говорит ни слова. Лица Стива и Эллен застыли. Себастьян прислонился к дверной раме, словно она нужна ему, чтобы удержаться на ногах. В центре всего этого Ками заснула с картофельным пюре на щеках.

Проходит несколько секунд, и меня охватывает смущение. Что, черт возьми, со мной не так? Эта поездка была направлена на установление отношений между Ками и ее бабушкой и дедушкой, а я все испортила. Я все испортила.

В груди вдруг стало слишком тесно. Мои щеки горят. Горло распухло. Мне нужно убираться отсюда.

Я делаю шаг назад, едва не споткнувшись, потому что моя нога зацепилась за ножку стула.

— Я… Не подскажете, где у вас ванная? — лепечу я.

ГЛАВА 43

СЕБАСТЬЯН

Стив первым нарушает молчание.

— Наверху, — бормочет он, наливая себе еще вина. — Первая дверь слева.

— Спасибо, — пищит Бет, поворачивается и выбегает из комнаты. Я слушаю, как удаляются ее шаги. Ее слова эхом отдаются в моей голове, повторяясь вновь и вновь.

— Что ж… — говорит моя мама, прижимая салфетку к губам. — Думаю, тебе нужны советы по поиску хорошей няни.

Я ничего не говорю. Мое сердце колотится в груди. Я медленно поворачиваюсь к Стиву и смотрю, как он ест.

Раньше я ненавидел этого человека каждой частичкой своего тела. За то, что он испортил мою семью. За то, что настроил мою мать против меня. Я ненавидел его так сильно, что даже почти никогда не разговаривал с ним. Всякий раз, когда я возвращался домой из лагеря, мы просто игнорировали друг друга.

Теперь я понимаю, что мне стоило поговорить с ним.

Единственное, что можно сказать о моем отчиме: он никогда не лжет. Он самый прямолинейный человек, которого я когда-либо встречал. Все, что его действительно волнует, это работа и акции. Его не волнуют попытки найти общий язык с людьми. Если ты задаешь ему вопрос, он либо пропускает его мимо ушей, либо отвечает прямо.

— Это правда? — спрашиваю я. — Ты хотел убрать меня с пути?

Он опускает бокал с вином.

— Перед тем как жениться на Эллен, я сказал ей, что мне нужна жена, а не проблемный ребенок. Я не хотел, чтобы ты крутился по дому. Я не хотел каждый день приходить домой с работы к какому-то раздраженному подростку, который копошится вокруг и ненавидит меня.

Я медленно киваю.

— Спасибо.

Он пожимает плечами, откусывая еще кусочек курицы. У мамы открывается рот.

— Стивен! Не говори так!

Он закатывает глаза.

— Он уже мужчина, Эллен. Он способен сам увидеть правду. Нет смысла лгать ему. Перестань оправдываться за то, что ты сделала двадцать лет назад, и двигайся дальше.

— Но…

— Он прав, — говорю я ей. — Если бы ты хотела заступиться за меня, ты должна была сделать это, когда я был еще ребенком. — Я перевожу взгляд на Стива. — И что? Терапия, военный лагерь — все это было только для того, чтобы убрать меня с твоего пути? Разве нельзя было отправить меня в интернат или еще куда-нибудь?

Он откусывает еще один кусочек картофеля.

— Это была ее идея, — бормочет он. — Я сказал ей, что если ты еще раз ударишь меня, я уйду от нее. Она подумала, что лагерь для новобранцев подействует.

— Стивен! — шипит моя мама. — Что, черт возьми, ты говоришь? — Она поворачивается ко мне. — Я всегда старалась для тебя, Себастьян.

— Ты выбрала своего парня вместо меня, — заметил я. — Если это и было твоим старанием, то оно было весьма дерьмовым. — Я смотрю вниз на Ками. Она дремлет на своем стульчике. Я глажу волосы, прилипшие к ее влажной щеке, и она сжимает мой палец, не открывая глаз.

— Хочешь поспать? — спрашиваю я, вставая и осторожно поднимая ее со стульчика. Она плюхается мне на плечо, делая крошечные вдохи на моей шее, пока я несу ее в гостиную. Бет взяла с собой складную кроватку, поэтому я усаживаю ее в автокресло, пока достаю ее из сумки. Когда я устанавливаю ее, в моей голове вспыхивает воспоминание. Я вспоминаю разговор с сержантом, который состоялся у меня в первый год обучения в лагере. Он позвал меня в свой кабинет после ужина и усадил напротив себя. Я откидываюсь на спинку стула, хмурясь при воспоминании.