Соседка - Годар Этьен. Страница 19

Когда после обеда они сидели у печки в маленькой комнате и смотрели в окно, за которым все еще валил снег, Матильда сказала:

— Что, если тебе уехать куда-нибудь одному, милый, побыть среди мужчин, походить на лыжах?

— Зачем мне это?

— Неужели тебе не хочется повидать других людей, развлечься, отдохнуть от меня?

— Ты хочешь, чтобы я уехал?

— Нет, я хочу, чтобы ты был со мной. Всегда.

— Ну, тогда я никуда не поеду.

— Иди сюда, — сказала Матильда. — Я хочу погладить тебя по голове, я хочу запомнить тебя таким, как сейчас. Пока ты мой. Только мой… Милый, почему бы тебе не отпустить бороду.

— Тебе хочется?

— Да. Ну просто так, ради забавы. Мне хочется посмотреть, какой ты с бородой. Должно быть, настоящий морской волк!

— Договорились. Буду с бородой. Вот прямо сейчас и начну отпускать. Отличная идея. Наконец появилось серьезное занятие.

— Ты огорчен, что я оторвала тебя от твоих танкеров?

— Нет, я чертовски доволен, что мы сюда выбрались. Мне хорошо. А тебе?

— Мне чудесно. Но я боюсь, по-моему, последнее время тебе скучно со мной…

— О, Матильда! Ты даже не представляешь себе, как сильно я тебя люблю!

Бернар не взялся бы утверждать, что сказанное им было правдой, но точно так же он был совершенно уверен, что говорит искренне. Так бывает, и не только в романах, но и в жизни тоже.

— И теперь по-прежнему?

— Теперь и всегда! И я вполне счастлив.

— Очень хорошо, а то мне кажется — ты какой-то неспокойный. У тебя что, дела в Париже?

— Пустое, не обращай внимания. Просто я устал за год.

— Это и меня беспокоит. Милый, я так тебя люблю, что хочу быть с тобой. Хочу быть похожей на тебя. Хочу, чтобы меня принимали за тебя.

— Так оно и есть. Мы с тобой одно, и уже довольно давно, разве ты не замечаешь?

— Знаю. По ночам. Но я хочу, чтобы совсем нельзя было разобрать, где я, а где ты, чтобы нас путали. Но чтобы ты уезжал, я не хочу. Это я так сказала, просто… Но если тебе хочется, конечно, уезжай. Но только возвращайся скорее. Милый, ведь я вообще не живу, когда не с тобой.

— Я не уеду, — сказал Бернар. — И вообще, мы никогда не расстанемся. Мы все время будет вместе. Ты всегда будешь со мной.

Однажды Бернар проснулся среди ночи и почувствовал, что Матильда тоже не спит. — Ты не спишь, дорогая?

— Нет. Знаешь, я проснулась и подумала — ведь мы могли вообще не встретиться тогда, у моей тети. Честно говоря, я едва тогда уговорила себя придти. И уж во всяком случае не надеялась ни на что интересное. Господи, что бы было, не найди мы друг друга…

— Ты была тогда немного сумасшедшая.

— И даже не немного. Но теперь все по-другому. Теперь все совсем по-другому. Теперь я всегда буду с тобой.

Глава Тринадцатая

Матильда встала с кровати, подошла к Бернару.

— Подожди, — прошептала она.

— Я жду.

Она погладила его волосы, шею, лицо. От прикосновения ее рук он почувствовал легкое головокружение. Он закрыл глаза. Потом взял ее руки в свои и нежно стал их целовать. Вдруг на запястье он увидел шрам.

— Что это?

— Не задавай идиотских вопросов, приятель!

Она резко выдернула руку, но Бернар сильно схватил ее за локоть и еще сильнее прижал к себе.

— А я буду, — он почти насильно посадил ее к себе на колени. — И я тебе не приятель. Я любимый. Разве ты забыла?

— Мой любимый меня бросил. Ты об этом разве не знаешь? Он ушел и женился на другой. Все очень просто.

Да, он ненавидел ее тогда. Ненавидел, потому что безумно любил. Будучи молодым и тщеславным, он не мог разобраться в своих чувствах. В глубине души он знал, что любит Матильду, но сознаться в этом даже самому себе считал постыдным и унизительным.

Он был иногда ревнив и устраивал сцены. Желал, чтобы она принадлежала ему одному, его бросало в жар, если видел рядом с ней мужчину. Он был по-юношески вспыльчив и себялюбив. Иногда Матильда раздражала, и он уходил. А потом возвращался. Потому что жить по-другому не мог.

Но теперь он изменился. Юношеская спесь исчезла. Он больше не сомневался в своих чувствах.

— Жаль, что мы встретились только сейчас, — сказала Матильда.

— Но мы встретились, и все хорошо.

Нет, больше не может быть хорошо. Прекрасные минуты забвения прошли и нужно возвратиться к жестокой реальности. Да, они любили друг друга. Но как? Украдкой, спрятавшись от всех… Через полчаса они выйдут из отеля и разбредутся. Он будет врать жене, и она будет жить с мужем, делая вид, что ничего не произошло. А так не может быть хорошо.

— А ты по-моему, стала еще красивее. Конечно, в молодости мы не щадили себя. Мы поумнели.

— Не все ли равно, — выражение лица Матильды опять стало поникшим и грустным. — И что это меняет?

Бернар подошел к ней. Она сидела на краешке кровати, свесив ноги. Он опустился на колени, обхватив ее ноги.

— Но мы любили, — сказал он.

— Нет. Это я любила тебя, а ты был влюблен. Это совсем другое. Ты ревновал, не верил мне.

— А ты твердила: «Потому что люблю».

— А ты был готов бежать за любой юбкой, месье.

Бернар встал, прошелся по комнате. Да, он был ненасытен тогда и все искал чего-то.

— Мне казалось, что под женской юбкой невероятная тайна.

— А теперь? — Матильда улыбнулась.

— Ну — бывает еще, — он поднялся и сел рядом.

— Ты был нежен со мною…

— Я и сейчас такой же, как тогда, — он заключил ее в объятия.

— Как тогда…

От долгих нежных поцелуев они замирали в блаженстве. В эти минуты забывались все обиды и боль, разочарования и муки.

Это были мгновения простого человеческого счастья, которого волей судьбы они в обычной жизни были лишены.

Было уже поздно. Уходя, Матильда еще раз посмотрелась в зеркало, поправляя прическу. Бернар стоял рядом. Непослушные светлые волосы в беспорядке рассыпались, торчали в разные стороны.

— Волосы пригладь, — сказала Матильда Бернару.

Он небрежно встряхнул головой.

— Этот твой жест я люблю, — она положила руку ему на грудь. — Впервые его увидев, я поняла, что не могу отказать тебе.

Он поцеловал ее губы. Обнявшись, они вышли. Бернар закрыл дверь.

— Я сниму этот номер на месяц, — сказал он, когда они спускались по лестнице.

— Зачем?

— Не хочу, чтобы другие бывали в нем…

— Хорошо, сними.

Небо было безоблачным и чистым. Самолеты медленно шли на посадку и плавно взлетали вверх.

— Пятнадцать направо! Пятнадцать направо! — Филипп стоял у пульта.

— Месье Бушор, вас ждут внизу.

Кто бы это мог быть? Дав несколько указаний напарнику, он поспешил вниз.

В просторном, чистом, залитом солнцем фойе он увидел Ролана.

— Я провожаю мадам Жюво, а это… — в руке он держал большой сверток, — передай своей жене. Она в курсе. Скажи ей, что на этой неделе меня будет легче застать на кортах, чем в типографии.

Они вышли на аэродромное поле. Солнце слепило глаза. От нагретого асфальта стояла невыносимая духота, и лишь легкий ветерок приносил струю свежего воздуха. Филипп щурился. Он не любил жару.

У машины стояла мадам Жюво в синем дорожном костюме, готовая к отъезду, поглаживая своего пуделя, сидевшего на капоте.

— К великой скорби своих поклонников мадам Жюво покидает Гренобль на неделю! — продекламировал Ролан.

С мадам Жюво у него были очень теплые дружеские отношения. Он знал ее давно и любил как родную мать. Может быть, потому что совсем не помнил своей.

Его воспитал отец. Мать их оставила, когда Ролану был год. С тех пор они ничего не слышали о ней. Он даже не знал, жива ли она. Одни говорили, будто она уехала в Америку, а кто-то вроде бы встречал ее в Лондоне. Но отец всегда запрещал ему интересоваться этим, и в конце концов Ролан решил, что так будет лучше. Хотя иногда думал об этом, и на душе становилось до боли обидно… Будучи тридцати пяти лет отроду, он даже не представлял, как выглядела его мать. После ее ухода отец сжег все ее фотографии, письма, одежду, даже ее книги — словом все, что каким-то образом было связано с ней и могло напоминать о ней. Маленький Ролан считал, что мама умерла. Так говорил ему отец. Но потом, когда ему было уже семь лет и он пошел в школу, его тетка, сестра отца, как-то невзначай проговорилась. Отец был страшно зол тогда. Ролан даже боялся, что он выгонит из дома тетю Мадлен, но потом как-то все утряслось. Отец успокоился и рассказал сыну всю правду, взяв слово о том, что тот больше никогда не будет расспрашивать. Он не мог обвинять отца. Да, он был вспыльчив, часто занудлив и чрезвычайно строг, но в то же время больше всего на свете он любил Ролана, много работал, чтобы дать ему все, что необходимо юноше из приличной семьи. Он был врачом. Ему приходилось сутками пропадать в клинике, чтобы содержать дом (а они жили в хорошем двухэтажном особняке в окрестностях Парижа), машину и даже прислугу.