Соседка - Годар Этьен. Страница 21

— Можно, хоть я посмотрю? — Арлетт встала с кресла и весело щебеча, они побежали наверх.

Из спальни доносился их возбужденный щебет. Женщины любили наряды. Всегда. И несмотря ни на что.

Бернар и Филипп остались вдвоем. Они пили охлажденный коктейль.

— Вы не представляете себе, что для меня значит ее смех, — прервал их короткое молчание Филипп.

Бернар удивленно уставился на него.

— Когда мы познакомились, она была так же красива и привлекательна, но не смеялась. Ей было тогда очень плохо. Она развелась с мужем.

Бернара передернуло. Как будто кто-то хлестнул его по лицу. Он ничего не знал. Она ничего не говорила о другом замужестве.

— Развелась?

— Да. Молниеносный развод после краткосрочного замужества.

Бернар опустил голову. Оказывается, он не знал Матильду. Вернее знал, но не до конца. Почему она скрыла? Значит, в ее жизни была еще одна любовь…

Его мысли прервал громкий свист за окном. Филипп встал.

— Это на улице, — сказал Бернар.

Они подошли к окну. Филипп открыл дверь, вышел на улицу. Никого не было.

— И часто здесь такое бывает? — он закрывал дверь.

— Да нет. Во всяком случае, когда вы уходите, я вам советую не оставлять у входа свет.

Их прервали оживленные голоса Матильды и Арлетт. Они спускались по лестнице. Филипп поспешил им навстречу. Растерявшийся Бернар немного помедлил и пошел за ним.

В новом наряде Матильда была ослепительна и хороша как никогда. Платье, такое легкое и прозрачное, подчеркивало ее стройную фигуру, делало еще выше. Книзу оно было расклешенным. Декольте придавало особый шик и сексуальность.

Бернар застыл от изумления. Нет, она божественно хороша! Она сокровище. Он взглянул на Арлетт. Она так же восхищенно смотрела на Матильду и искренне радовалась ее новому платью. Но боже! Она была серой мышкой рядом с обворожительной Матильдой.

Филипп счастливо улыбался и любовался красавицей-женой.

— Декольте совсем небольшое, а разрез теперь в моде, — комментировала Арлетт, будто модельер свою новую модель. — Я едва уговорила Матильду выйти к вам. Это платье она будет надевать лишь при вас, Филипп.

— Нет. Когда захочет. Я отнюдь не ревнивый испанский муж.

Матильда кружилась. Подол платья высоко поднимался и развевался в воздухе. Вдруг Бернар увидел, что одна нога полностью обнажилась. На боку был глубокий разрез чуть ли не до самого бедра. Это уже было выше его сил. Кровь закипала внутри. От возбуждения он не знал, куда девать руки, за что ухватиться, как скрыть свои чувства. Он отвернулся и сделал вид, что рассматривает картины.

— Вы поможете убрать мне чашки, Бернар?

— Да, да… — От волнения Бернар был в некотором замешательстве.

Он стал поспешно собирать чашки. Руки дрожали. О! Хоть бы не разбить… Матильда направилась на кухню и он, нагрузив поднос, поплелся за ней.

Как только они остались вдвоем, Матильда взяла его за руку.

— Я приду завтра в шесть, — шепнула она.

Бернар хотел обнять ее, но она ловко вывернулась и подошла к умывальнику, чтобы помыть чашки.

А в гостиной Филипп мило беседовал с Арлетт. На кухне были отчетливо слышны их голоса. Они ни о чем не догадывались, ничего не подозревали. Арлетт чувствовала себя, как и раньше, счастливой женой, а Филипп искренне радовался переменам, происходившим с Матильдой. Наконец-то она улыбалась, в глазах появился задорный блеск и вся она как будто светилась, торжествовала. Ему было приятно видеть ее такой. Но почему-то он хотел спросить: «что же все-таки произошло, в чем причина таких перемен». Он не задавал вопросов. Будь он повнимательней и глубже — безусловно заинтересовался бы этим еще тогда…

Но природная уверенность в том, что у него все должно быть в порядке, все расставлено по своим местам и идет по общепринятым правилам, взяла верх.

— Вы вчера смотрели по телевизору фильм?

— Да, хотя я не люблю мелодрамы.

— На самом страшном месте я уснул.

Они смеялись и пили холодный лимонный коктейль, когда Бернар вернулся в гостиную.

Как же вы глупы! Вы не знаете настоящей жизни. Вы не видели настоящего счастья. А он, Бернар, был счастлив. Матильда любит его! Завтра вновь наступят сладкие минуты блаженства. Они будут любить! Наслаждаться друг другом, своей любовью несмотря ни на что.

В его душе все ликовало.

Глава Четырнадцатая

В тот раз, сбежав наконец из Парижа, они провели в горах несколько месяцев. Они ничем не занимались, разве что Матильда иногда рисовала на больших, специально взятых с собой листах картона, но делала это без особого энтузиазма и скорее по привычке.

Забавно, что Бернар и впрямь отрастил бороду, став сразу похожим с этим определенно разбойничьим украшением на подобревшего пирата. Установились наконец по-зимнему холодные, яркие дни и холодные, суровые ночи. Бернар и теперь, через годы, отлично помнил то ощущение бодрящей горной зимней свежести, которое наложилось у него тогда на образ Матильды.

Снова можно было ходить по дорогам. Снег стал ровный и гладкий, укатанный колесами вездеходов, полозьями саней и бревнами, которые волокли с горы вниз, зацепив за тягач.

Снег лежал повсюду почти до самого Монтрэ. Горы по ту сторону озера стали совсем белые и долина Роны скрылась под снегом. Они совершали длинные прогулки по склону большой горы, расположенной неподалеку. Они надевали горные ботинки и яркие альпийские куртки на пуху, и им было тепло и комфортно. Иногда они забредали в деревеньку на склоне горы.

Там был кабачок под деревьями, куда заходили выпить лесорубы, и Матильда и Бернар сидели там, греясь у печки и пили горячее красное вино с пряностями и лимоном.

Тогда они пришли к выводу, что горячее вино — прекрасная вещь, когда надо согреться с дороги, и, на более поздний, умудренный опытом взгляд Бернара, несколько в том переусердствовали.

В кабачке постоянно стоял полумрак, печка слегка дымила, и когда они выходили, холодный воздух обжигал легкие и кончик носа при дыхании немел. Они оглядывались на кабачок, где во всех окнах горел свет, а у входа стояли, тускло поблескивая хромированными деталями, «лендроверы» лесорубов и слышно было, как за закрытыми дверями играет музыка. Здесь любили швейцарские народные мелодии и, по контрасту, Элвиса Пресли.

На обратном пути дорога была гладкая и скользкая, и на льду иногда попадались радужные пятна от протекшего бензина.

Бензиновые пятна попадались до самого поворота, где тропа, по которой волокли бревна, уходила в сторону. Дальше дорога была покрыта плотно укатанным снегом и вела через лес. По крайней мере, два раза, возвращаясь домой после посещения кабачка, они видели лисицу и однажды — оленя.

Это были хорошие места, и им там было легко и весело.

— У тебя замечательная борода, — сказала Матильда. — Совсем как у лесорубов. Ты видел того, с золотой серьгой?

— Это охотник на горных козлов, — пояснил Бернар. — Они носят серьги, потому что это будто бы обостряет слух.

— Что-то сомневаюсь. По-моему, они носят серьги, чтобы каждый знал, что они — охотники на горных козлов. Это называется тщеславием, дорогой. Говорят, это проходит.

— Да, наверное. Когда никого не видишь и никто про тебя ничего не знает, тогда не имеет смысла что-то делать или чего-то добиваться. Мне иногда хочется уехать в такую страну, где бы меня никто не знал и не надо было бы заботиться о карьере или о заработке, например…

— Мы и сейчас в такой стране. Здесь ничто, в общем, не имеет значения. Разве не замечательно, что мы живем здесь и никого не видим? Ты ведь не хочешь никого видеть, правда, милый?

— Да, конечно.

— Кстати, Бернар, как у нас с деньгами?

— Денег просто уйма. Я как раз получил по последнему чеку.

— А твои родители не станут искать тебя? Ведь ты должен быть в Париже и исчез просто неожиданно?

— Возможно. Я им напишу что-нибудь.

— Разве ты еще не написал? Можно бог весть что подумать!