Соседка - Годар Этьен. Страница 40

— Никто не интересуется мной, — от раздражения Матильда вспыхнула, бледные впалые щеки залились краской. — И вы занимаетесь мной потому, что вам за это платят. И оставим все эти разговоры!

Матильда встала с кресла. Внутри все переворачивалось. Теперь она была полностью уверена в бесполезности лечения. Этот человек хоть и доктор, оказался беспомощным и недалеким. Возможно, она в чем-то ошибалась. Ведь вылечил же он десятки людей. Но не ее. И никакие порошки и таблетки, и никакие уколы не помогут, потому что бессильны сделать ее счастливой, вернуть любовь. А без этого она никогда не придет в себя, не станет жить нормальной жизнью. Вновь она ощутила себя брошенной и одинокой.

— Вы думаете, что можете управлять мною? — Матильда стояла уже у двери. — Попробуйте заставить меня влюбиться, произвести на меня впечатление…

Она хотела говорить еще, высказать этому твердолобому доктору все, что она о нем думает, но судорожный комок сдавил ей горло. Чтобы не разрыдаться здесь, она выскочила из кабинета.

Проклятье! Проклятье! Никто не понимал ее! Она была одна со своими переживаниями и чувствами.

Матильда бежала по свежевымытым коридорам больницы. Слезы градом текли из ее глаз. Она теперь ужасно сожалела, что согласилась на эту беседу, которая ни к чему не привела, а только еще больше разбередила душу.

Медсестры и санитарки только удивленно провожали ее взглядами и качали головами. Совсем безнадежна. А так молода и так хороша собой.

Наконец Матильда открыла дверь своей палаты. На стуле у подоконника сидел Бернар. Он уже давно ожидал ее. В руках он держал большой букет темно-красных гладиолусов. Увидев ее, он дернулся с места, хотел что-то сказать, но Матильда сделала знак, приложив ладони к губам.

— Молчи, ничего не говори.

Почему-то ее абсолютно не удивил его приход. Она легла на кровать, накрыв ноги розовым пледом. Лицо и даже волосы на висках были мокрыми от слез.

Бернар положил цветы на тумбочку, подошел к ней, наклонился, но она осторожно отвела его руку. Он достал носовой платок (на этот раз он был накрахмаленным и свежим) и протянул ей. Она взяла, вытерла лицо, тихонько высморкалась.

— Если хочешь что-нибудь сделать, — она указала рукой на приемник, стоявший на подоконнике, — вставь батарейки. Они вон там за твоей спиной.

Бернар достал батарейки с полки, взял приемник. Вошла медсестра, молоденькая Адель.

— Мадам, ваши лекарства.

Она протянула ей белый пластмассовый подносик, на котором в таких же белых пластмассовых чашечках лежали таблетки.

— Спасибо.

Матильда высыпала их в ладонь. Взяла стакан воды. Медсестра бесшумно удалилась.

Бернар смотрел на Матильду. В черном, приталенном, с глубоким вырезом платье она казалась донельзя худой, даже дистрофичной. Ее шея еще более удлинилась, а ключицы выделялись так, что по ним можно было изучать строение грудной клетки. Она повернулась, чтобы что-то достать из тумбочки, и Бернар ужаснулся, увидев ее спину. Лопатки торчали словно крылья. И еще это черное платье! Оно ужасно не шло и еще больше подчеркивало болезненный облик. К тому же она никогда не носила таких платьев, считая, что они нагоняют тоску. С ней что-то произошло. В этом Бернар уже не сомневался.

— Таблетки — первый сорт, — сказала Матильда и улыбнулась. — Просто чудо.

От худобы ее рот казался неимоверно большим. Некогда ослепительная улыбка вдруг превратилась в ужасный оскал, от которого Бернару стало не по себе.

— От этой спишь двое суток напролет, — в ее голосе была ирония. Она пыталась подражать доктору Мертэлю. — Очень рекомендую. Вот эта вызывает аппетит.

Матильда показала два шарика в твердой оболочке.

— А это для веселья, — она взяла другую таблетку. — Проглотишь — и хохочешь в одиночестве. Не хочешь таких?

Бернар старался не обращать внимания на ее издевки и терпеливо вертел в руках приемник.

— Мне и так неплохо, спасибо.

— Ты уверен?

Наступила короткая пауза. Бернару не хотелось спорить с Матильдой. Он видел ее состояние и понимал, что задевать ее небезопасно.

Она взяла стакан и, положив в рот одну таблетку, отпила глоток.

— Как поживает мадам Жюво?

Бернар вертел приемник, не поднимая головы. Он боялся ее взгляда, который казался сумасшедшим.

— Как обычно. Без перемен.

Матильда продолжала глотать таблетки, запивая их водой. Оба молчали. Бернар не знал, о чем говорить с бывшей любовницей, совсем растерялся, не находил нужных слов. Он видел, что она не в себе. Одним неосторожным словом, жестом, взглядом он мог вывести ее из равновесия. Да и вообще все разговоры уже были напрасны. Прошлого не вернуть, настоящего не поправить. Бернар тяжело вздохнул.

— Ты исполняешь свой долг, изнывая от скуки?

Она бросила на него пронзительный взгляд, от которого у Бернара по телу забегали мурашки.

— Нет, Матильда. Ну что ты. Вовсе нет, — он встал и поставил ей на тумбочку приемник. — Все готово. Можешь слушать новости, интересные передачи.

— Нет, я только песни слушаю. В них правда. Чем глупее песня, тем правдивей. В них есть свой смысл.

Она встала, взбила подушку, поставила к спинке кровати и села, опершись на нее спиной.

— Знаешь, в таких как:

Не покидай меня.

Я — пустой дом без тебя.

Ты бросишь меня,

И вот я умираю.

Я буду твоей тенью.

Любовь моя.

Он ушел.

Без любви я ничто.

Она тихо напевала, все время глядя на него. Ей была интересна его реакция на эти слова.

Но Бернар сидел, потупив голову, взгляд его упирался в пол. Ему действительно не следовало приходить. Его визиты раздражали ее еще больше. Она злится, и у нее есть повод для этого. Но, к сожалению, исправить ничего нельзя. Надо воспринимать действительность и все происходящее в ней таким, как есть.

— Ну что ж, Матильда, — Бернар встал со своего стула.

Он подошел к ней, наклонился, чтобы поцеловать, но она резко повернула голову. Он погладил ее волосы. Они были блестящие и мягкие, как прежде, и пахли травой. Матильда всегда предпочитала травяные шампуни. Наверное, это единственное, что у нее не изменилось.

— Я приду еще, — Бернар коснулся ее руки и поспешил к двери.

Она провожала его долгим, пристальным взглядом.

— Не утруждай себя, Бернар. Больше не приходи. Можешь всем сказать, что твоя миссия выполнена. Сумасшедшая становится нормальной.

Последние слова она произнесла резко и подчеркнуто презрительно. Она ненавидела его. И была права. Бернар сам себя презирал за то, что совершил непоправимые, непростительные ошибки, которые не исправить никогда. В душе он ругал себя, называя твердолобым остолопом, ненасытным кобелем и негодяем.

Он не нашел слов, чтобы ответить Матильде. И едва заметно кивнув, вышел из палаты.

Глаза Матильды опять наполнились слезами. Уткнувшись в подушку, она лежала около двух часов, пока медсестра не принесла ужин. Мадемуазель Маню была совершенно уверена, что унесет все нетронутым обратно.

Запах бифштекса и жареного картофеля заставил Матильду подняться. Обычно он вызывал у нее тошноту и головокружение, но сейчас она явно ощущала как заурчал пустой желудок, давно прилипший к спине.

Нет уж, хватит. Она будет есть. Все развлекаются, гуляют, пьют, веселятся. Даже Бернар. Холеный толстый мешок. Он и то живет припеваючи, делая вид, что никогда и нигде ничего не происходило.

Она взяла вилку и стала есть салат. Проглотив несколько мелко нарезанных долек помидора, почувствовала острую боль в животе. Ссохшийся за несколько дней голодовки желудок отвык от приема пищи. Матильда скорчилась, зажмурив глаза.

— Что с вами, мадам?

— Болит. Желудок.

— Это все потому, что вы долго не ели. Так ведь нельзя, — Адель Маню села к ней поближе. — Выпейте молока.

Матильда послушно взяла стакан, сделала несколько глотков. Молоко было свежее и приятное. Ей стало легче, и она выпила целый стакан.