Отец ребенка - Сапожникова Елена. Страница 10

Странно, почему так долго не закипает вода? Оксана поднялась с кухонного диванчика, на краешке которого примостилась в ожидании, подошла к чайнику. Долго бы ей пришлось ждать. Она все сделала: поставила чайник на подставку, воткнула шнур в сеть, но рычажок выключателя опустить вниз не соизволила. Человек рассеянный на улице Бассейной. Всего-то дел — утопить кнопочку. Пустячок, частность, а без нее ничего не выходит. И в жизни так же, все состоит из связанных между собой мелочей. Стоит упустить одно — начинает рушиться все. И не поймешь, что действительно важно, а без чего можно обойтись. Разве такую она преследовала цель, когда решилась на измену? Совсем наоборот, хотела мира и благополучия в семье, хотела видеть счастливое лицо мужа. Благими намерениями вымощена дорога в ад.

Она щелкнула кнопкой и повернулась к окну. На улице снова шел снег. Крупные снежинки лениво фланировали вниз, чтобы, упав, затеряться в огромных сугробах среди себе подобных. Природа стремилась полностью засыпать город снежной крупой, но он упорно сопротивлялся. Матерясь, на борьбу с ней уже который день подряд выходили дворники в оранжевых спецовках с огромными алюминиевыми лопатами, снегоуборочные машины работали круглосуточно, как большие комбайны, перебрасывая грязно-белые сугробы в кузова огромных самосвалов. Последние, натужно ревя, вывозили снег тоннами за город, где он лежал огромными взгорьями до весны.

Чайник зазвенел, выключаясь. Оксана положила себе в чашку пакетик «Дилмы». Она любила этот сорт — «Леди Голд». Он так вкусно пах ирисками. И напоминал детство, когда сливочные ириски были любимым лакомством. Положила в чашку две ложки сахара, потом подумала и добавила еще одну. Есть у нее такой грешок — сладкое. Ей постоянно приходится ограничивать себя, чтобы не поправиться. И что за чепуха лезет ей в голову? Только и забот — о фигуре.

Она осторожно пригубила чай. Хорошо, что все обошлось потрескавшимися губами и испорченным лицом. Не хватало еще простыть и заболеть серьезно. Видимо, на самом деле Бог хранит дураков и пьяниц.

Это был вечер, ничем не отличавшийся от ее обычных вечеров. С тех пор как она осталась одна, все вечера были похожи один на другой. Спокойный, тихий, уютный. Хотя далось это нелегко. Почти месяц Оксана пила успокаивающие настойки пустырника, прописанные врачом, до умопомрачения считала прыгающих через изгородь овец. Она даже придумала им имена, не всем, а первым десяти, но вдруг в один прекрасный день, проснувшись утром, почувствовала, что хочет посмотреть на себя в зеркало. Она нашла себя вполне недурственной, просто хорошенькой, правда, сильно располневшей, но в целом ничего. Располнела она только из-за беременности, хотя беременность — не болезнь, это проходит. «Я беременна, но это временно», — промурлыкала она и сама удивилась своему настроению. Хандра оставила ее, уступив место хрупкой безмятежности. С того самого утра она старательно поддерживала в себе это состояние, радуясь самым незначительным пустякам: наступившему потеплению, прилетевшему на подоконник голубю, звонку школьной подруги, мягкой фланелевой распашонке и махровым ползункам со смешными мишками.

По вечерам Оксана читала, свернувшись на диване калачиком. В последнее время она не могла смотреть телевизор: раздражала бесконечная реклама и активизировавшиеся перед выборами политики, нагло вравшие согражданам о своей неподкупности, принципиальности, патриотизме и любви к электорату. Боевики с крутыми штатовскими суперменами и передачи с расплодившимися экстрасенсами не добавляли положительных эмоций. Засилье экстрасенсов, ведьм и колдунов не просто раздражало, вызывало стойкое недоумение: откуда в век электроники столько средневекового шарлатанства? Даже мультфильмы оставляли желать лучшего: косоглазые Сейлормун да мяукающие и лающие котопсы. Временами бывали приятные исключения, но основная их масса приходилась на выходные дни, когда показывали сентиментальные мелодрамы с хорошим, счастливым концом. Или «Кривое зеркало», или КВН, но и здесь удовольствие портила вездесущая реклама.

Но от этой книги клонило в сон. Оксана уже третий день пыталась ее читать, но после десятка страниц веки начинали неумолимо слипаться. Конечно, она знала, что «Сто лет одиночества» Габриеля Гарсия Маркеса — классика и прочитать ее необходимо, хотя бы для расширения собственного кругозора, но ничего поделать с собой не могла, ей было скучно. Наверное, она еще просто не доросла до уровня столь заумных книг. А может, просто потому, что женское одиночество отличается от мужского. Она уже почти задремала над перипетиями жизненного пути полковника Аурелиано Буэндиа, когда встревоженной курицей заквохтал дверной звонок и пришлось идти открывать дверь. Замок недовольно заскрипел, щелкнул, открываясь, дверь отворилась на длину стальной цепочки.

— Почему не интересуешься, кто пришел, а сразу открываешь? — недовольно спросил Валера.

Оксана только неловко пожала плечами и торопливо скинула цепочку, распахивая дверь на всю ширину. Он вошел в прихожую, плотно прикрыв за собой стальную конструкцию, и в нерешительности остановился. От него знакомо пахнуло горьковатой свежестью мужских духов, и Оксана подумала о том, что он уйдет, а аромат останется. Ей захотелось прижаться к нему, чтобы запах осел на ее одежде, теле, волосах и можно было, прижав руки к лицу, вдыхать как можно дольше родной запах. Она потянулась, обняла его за плечи, но он, стараясь не встречаться с ней взглядом, мягко отстранил ее от себя и глухо произнес:

— Не стоит этого делать.

Несколько минут он стоял прямой как палка, потом так же, не глядя в ее сторону, произнес:

— Я подал на развод.

— Послушай, может, не будем торопиться? Я не хочу терять тебя... — торопливо попросила Оксана. — Я понимаю, тебе трудно меня простить, я очень виновата...

Он не дал ей договорить:

— У меня нет желания беседовать на эту тему. Я не хочу выяснять, кто в чем виноват. Я просто пришел за вещами. Заберу самое необходимое, с остальными поступай как хочешь. Давай обойдемся без пошлых скандалов и дележек. Я все оставляю тебе с условием, что никогда ты не будешь пытаться заставить меня содержать этого ребенка.

Оксана, застигнутая врасплох его предложением, только потерянно молчала.

— Будем считать, что договорились. Кстати, забыл сказать, что я оформляю все через ЗАГС, там упрощенная процедура и занимает гораздо меньше времени. — Он все же решился, посмотрел ей в глаза и чуть не задохнулся, увидев в них сумасшедшее отчаяние, шальную мольбу и какую-то робкую надежду на чудо. Эти глаза по-прежнему обладали над ним особой магической силой: заколдовывали, завораживали, заклинали. Она даже сейчас была лучше всех известных ему девушек, гораздо обольстительнее и заманчивей. В этот момент он возненавидел мать, которая разрушила спокойную, размеренную жизнь своими фотографиями и заверениями, что ребенок, которого носит Оксана, не его. Он не верил до последнего. И не поверил бы никогда, не приди Оксана в парк откупаться. Кто знает, как бы все сложилось, не заметь он ее там, в одеянии старушонки, с больным, как у прибитой собачонки, взглядом. Кто знает...

Оксана, словно прочитала эти мысли, потянулась к нему, чтобы стиснуть его в объятиях, не отпускать больше от себя. Ей показалось, что в какую-то долю секунды в его глазах мелькнуло колебание, но тут же Валера непроизвольно отступил на несколько шагов. Он не сможет ее простить. Как бы ни хотел, не сможет. Не сможет переступить через себя и снова поверить предавшему его человеку. Называйте это как хотите: гордостью, самолюбием, заносчивостью, ему от этого не легче. Два противоположных чувства разрывают его сердце надвое. Ненависть и пробудившая ненависть любовь.

Оксана будто испытала на себе бушевавшие в нем страсти, как-то разом съежилась, сжалась, словно в ожидании удара, и, отвернувшись в сторону, неожиданно даже для себя рассмеялась. Смех ее больше походил на рыдания и отдавал отчаянием, безнадежностью и болью, пронизанной сухой полынной горечью. Все ее тело конвульсивно задергалось, огромный живот судорожно затрясся.