Приключения Буратино. Сборник - Брусницын Алексей. Страница 15

Увидев, что бросок сети успешен, Агмон со всех ног помчался вокруг Урсуса, затягивая петлю, пропущенную по окружности сети. На бегу он откидывался назад и сильно дергал. Веревка перехватила Урсуса поперек туловища, притянула к нему обе руки, стеснила дыхание. Свободными остались только предплечья. Положение стремительно превращалось в безвыходное. Антон Сергеевич запаниковал, абсолютно не представляя, что можно предпринять, но Урсус стряхнул бесполезный теперь щит, а копье ухитрился, как палку в колеса, сунуть Агмону в мелькающие ноги. Древко переломилось, а ретиарий упал на землю, подняв целую тучу песка. При падении он выронил трезубец, который отлетел метра на три. Веревка тут же ослабла, Урсус сбросил сетку и выхватил кинжал. Грек резво вскочил на ноги уже с кинжалом в руке. Гладиаторы остановились друг против друга, переводя дух.

Эллин первым ринулся в атаку. Через несколько секунд, сбитый подсечкой, он снова оказался на земле. Урсус ногой выбил оружие из его руки. Агмон попытался снова вскочить, но был прижат к земле коленом, и клинок у горла убедил его прекратить сопротивление. Победитель, следуя инструкции, посмотрел на балкон. Он надеялся, что ретиария пощадят, ведь тот сражался достойно.

В предзакатном солнце доспех Понтия Пилата отливал кроваво-красным. Ипподром молчал. Выдержав паузу, Пилат вытянул вперед сжатый кулак с оттопыренным большим пальцем и, согнув руку в локте, коснулся им шеи. «Значит, все-таки не реслинг…» – с ужасом осознал Антон Сергеевич. Он перевел взгляд на Агмона, тот закрыл глаза.

Ланиста на тренировках показывал Урсусу множество способов умерщвления поверженного противника: приемы с использованием разного оружия, модные и устаревшие, зрелищные и не очень. Самым «гуманным» из них был укол в сердце, но ланиста не советовал его применять, объяснив, что этот вариант не имеет успеха у публики ввиду своей невыразительности. «Хочешь завоевать признание зрителей – режь горло!» – посоветовал он и добавил, что со временем у каждого удачливого бойца вырабатывается свой неповторимый стиль. Антон Сергеевич не раз думал над тем, что будет делать, если победит и от него потребуют убийства. Он рассматривал разные варианты, от гуманного укола в сердце до отказа подчиниться жестокому требованию с последующей вероятной гибелью Урсуса. Так и не сделав выбор, решил положился на импровизацию.

Когда дошло до дела, Урсус хотел было перерезать греку глотку. И отнюдь не только затем, чтобы порадовать зрителей. В нем пробудилась какая-то первобытная жажда крови. Но вернувший себе контроль над происходящим Антон Сергеевич оказался абсолютно не способен убить человека, даже живущего в его воображении… Он лихорадочно думал, как поступить, успевая, однако, удивляться готовности молодого гладиатора к смерти. Тот лежал не шевелясь, и даже лицо его было спокойно, как будто бы умирать для него было делом привычным… Спасли зрители. Они дружно возроптали, вступаясь за любимца. Раздались крики, в основном женские:

– Жизнь!

– Жизнь Агмону!

Почти не колеблясь Урсус распрямился во весь рост, вложил кинжал в ножны и выкрикнул только что придуманную им самим формулу:

– Повинуюсь гласу народа! – потом посмотрел прямо на прокуратора и сказал по-русски. – Лежачего не бьют, сволочь.

Арену он покидал под восторженный рев ипподрома.

V.

Оказалось, что в первый день игр из двадцати трех бойцов Берцеллиуса погиб всего один, да и тот – бестиарий, еще трое были ранены. В других школах потери также были невелики. За весь первый день убито было всего двое, поэтому прокуратор и захотел кровавого финала…

Только Урсус, утомленный более переживаниями, чем физически, развалился на ложе, как в его комнату зашел Гней. Гладиатор сел, не зная, чего ожидать. Ланиста хмуро заговорил:

– Никто и никогда так не поступал, как ты сегодня. Наоборот бывало – когда цезарь требует пощады для поверженного, а разгоряченный боем гладиатор не может сдержать гнева. Но ты! Ты не исполнил приговор прокуратора, – он приблизил голову к голове Урсуса и зашептал, брызжа слюной. – Ко мне приходил посланник от Пилата и потребовал расправы над тобой. Я убедил его в том, что ты сумасшедший и все равно не доживешь до конца игр. Так что не подведи! – Он расхохотался, гулко ударил Урсуса кулаком в грудь и заговорил в полный голос. – Еще я сказал, что, если сохранить тебе жизнь, играм это пойдет только на пользу. Народ любит неожиданные повороты, а Безумный Урсус способен на непредсказуемые поступки. Посланник отправился доложить прокуратору и больше не возвращался. Понтий хоть и жесток, но как правитель мудр и понимает, что худую похлебку можно приправить хорошим зрелищем.

В доме Берцеллиуса была открытая терраса, с которой ланиста имел обыкновение наблюдать за упражнениями своих питомцев. В процессе он попивал вино и часто становился излишне впечатлителен. Тогда он мог схватить любой предмет, попавшийся под руку, и запустить во взбесившего его «ленивого бездельника».

Когда в Кесарии проходили игры, эта терраса использовалась для проведения пиров, которые с шиком закатывал ланиста. Сам Гней и его гости возлежали по четыре человека на больших ложах, установленных по трем сторонам квадратных столов, свободные стороны которых были обращены к площадке для гладиаторских тренировок. На ее песке были расставлены грубо сколоченные столы со скамейками для гладиаторов. Стоящий в сторонке стол понаряднее был приготовлен для гетер и танцовщиц. Жрицы Венеры и Терпсихоры представляли все женское общество на этих празднествах – несмотря на почтенный возраст, Гней был мужчиной холостым и веселым и гостей звал к себе без жен. Это обстоятельство делало вечеринки ланисты невероятно популярными у мужской половины кесарийского бомонда.

На пиру в честь открытия игр, Урсуса, как героя дня, поместили в самом начале гладиаторского стола. Напротив него сидел Агмон, это было его постоянное место. Он находился на особом положении, потому что, будучи свободным человеком, выбрал стезю гладиатора.

Грек избегал смотреть в глаза своему победителю. Тот догадывался почему: мальчишка наверняка смущен и не знает, как себя вести. С одной стороны, его должна переполнять благодарность за сохраненную жизнь, а с другой – суровый этикет воина не позволял проявлять чувства открыто… Урсус заговорил с ним на отвлеченную тему, чтобы показать, что не придает никакого особого значения произошедшему сегодня на арене, но Агмон вспыхнул и прошипел сквозь зубы:

– Неужели ты думаешь, что после того, как ты опозорил меня перед всей Иудеей, я буду с тобой разговаривать?!

Урсус опешил. Оказывается, он совершенно не представлял себе всей суровости гладиаторского менталитета.

– Не хочешь же ты сказать, что я должен был убить тебя?!

– Конечно! Честь превыше жизни! – горячился юнец.

– Агмон, я не требую твоей благодарности, но послушай! – Урсус старался говорить по возможности мягко. – Ты только что с удовольствием уплел добрую половину гуся. Подумай, смог бы ты это сделать, если бы я проткнул тебе горло? Посмотри на этих девушек. Разглядел бы ты их танец через монеты на веках? А проиграл ты достойно. Никакого позора не было.

– При чем здесь веки? Монету для Харона в рот кладут, – пробормотал Агмон и сделал вид, что увлечен танцовщицами, извивающимися под дикую первобытную мелодию. Урсус решил больше не обращать внимания на его угрюмую физиономию, чтобы не портить себе настроение. Когда Урсус уже забыл про него, грек вдруг обратился к нему с такими словами:

– Урсус! Я подумал. Ты прав. Прими мою благодарность и дружбу, – он протянул ему руку так, как будто предлагал посостязаться в армреслинге, и широко улыбнулся. Урсус рассмеялся и принял рукопожатие. Звонкий хлопок привлек внимание всех, даже бестиариев, которые сильно шумели на своем конце стола.

Когда веселье уже подходило к концу, к Урсусу подошел один из охранников, коих у ланисты было почти столько же, сколько и гладиаторов, и отвел его к лежащему за столом Берцелиусу. Тот, кряхтя, поднялся и взял гладиатора под руку: