Последний крестовый поход (ЛП) - Элари Ксавье. Страница 29
Стоит отметить еще один момент. Автор Annales de Gênes (Анналов Генуи) подчеркивает роль генуэзских моряков в захвате Карфагена. Но он отмечает, что в самые первые дни в Тунисе они оставались на кораблях и сошли с них только для того, чтобы предложить королю взять Карфаген. Следует ли рассматривать это как нежелание участвовать в боевых действиях с их стороны? Сначала, после отъезда из Кальяри, они могли ограничиться перевозкой крестоносцев, согласно условиям контрактов, заключенных с французским королем, не чувствуя себя обязанными принимать непосредственное участие в военных действиях, начатых последним против одного из их важнейших торговых партнеров. Только с течением времени они прониклись атмосферой крестового похода и проявили инициативу предложив взять первую из главных целей кампании[144].
Любопытно, что Людовик не стал переносить свой штаб в Карфаген, а лишь оставил там гарнизон из рыцарей и пятисот арбалетчиков и пеших солдат. После очистки города от трупов, гниющих на солнце (на момент написания Пьером де Конде своего письма приору Аржантея, 27 июля, эта задача еще не была выполнена) здесь был организован лагерь для уже имевшихся больных и будущих раненых. В августе, когда военные действия практически прекратились, король приказал, по словам Пьера де Конде, отремонтировать стены, "на французский манер". Но не похоже, что армия крестоносцев когда-либо полностью размещалась в руинах Карфагена, вопреки тому, что писал в следующем веке хронист Ибн Хальдун, который следовал местной традиции. Мы можем предположить, что часть древнего города, возможно, холм Бирса, была занята крестоносцами. Именно на этом холме археолог и капеллан Альфред Делатр (1850–1932), из миссионерского общества Белых отцов, нашел в 1880-х годах несколько предметов, значки с флер-де-лис и турские денье, которые были потеряны или брошены во время крестового похода 1270 года. Но вряд ли возможно, чтобы крестоносцы когда-либо контролировали все руины, кроме того, во время боев в начале октября бежавшие ифрикийцы прятались в "пещерах" и "гротах", которые на самом деле были полуразрушенными древними зданиями[145].
Взятие Карфагена было важной победой. Как говорилось в письме Карла Анжуйского одному из его адресатов в Римской курии, несколько недель спустя, город находился под "особой защитой сарацин". По словам Пьера де Конде, кто был хозяином Карфагена, тот был хозяин всего региона. Впрочем Пьер не испытывал сильного оптимизма. Сарацины были так многочисленны, объясняет он, что дважды в день крестоносцам приходилось вооружаться против них, а те каждый раз отказывались от сражения[146].
Ожидание Карла Анжуйского
Столкнувшись с неожиданным нападением крестоносцев, Аль-Мустансир объявил священную войну против христианской армии. В последующие недели его армия пополнилась войскам из Марокко, Сахеля и района Кайруан. Халиф разбил свой собственный лагерь всего в нескольких километрах от лагеря крестоносцев, на полпути к Тунису. В городе Аль-Мустансир заключил в тюрьму всех генуэзцев, а также других христиан, в частности доминиканцев. Только каталонцы, прочно обосновавшиеся в Тунисе, нисколько не пострадали. Их квартал, продолжал жить спокойно. Видимо, это правда, что каталонские воины являлись одним из элитных корпусов армии халифата. Были также венецианцы и другие испанцы, так 19 сентября в Валенсии рыцарь Фадрике Кастильского Гонсальво Перес д'Алькоба получил от короля Арагона сумму, необходимую для поездки в Тунис с двенадцатью людьми. И эти добрые христиане собирались не присоединиться к крестовому походу, а пополнить армию халифа с благословения кастильского принца и короля Арагона. По словам Ибн Хальдуна, дон Фадрике был среди приближенных халифа, в шатре Аль-Мустансира, среди тех, кто советовал ему как вести войну против армии крестоносцев[147].
После взятия Карфагена халиф отправил к королю Франции двух посланников, кастильских рыцарей, которых он взял к себе на службу. Им было поручено сообщить Людовику, что если он будет упорствовать в желании осадить Тунис, то халиф прикажет истребить всех христиан, находящихся под его властью, но если крестоносцы отступят, то он освободит всех пленников. По словам Примата, король ответил, что "чем больше вреда будет нанесено христианам, тем больше их (крестоносцев) будет"[148].
Через неделю после высадки встал вопрос, что же делать дальше? В это время цели Людовика нам не яснее, чем в Кальяри. Если он надеялся, что его прибытие вызовет волну обращений в христианство и в первую очередь самого халифа, то он, должно быть, был разочарован. Хотел ли он взять Тунис? Для этого ему нужно было разгромить армию халифа, а затем взять город штурмом. Задача не была такой уж легкой, и каждый прошедший день, еще больше, ставил ее выполнение под угрозу. В любом случае, мощная армия крестоносцев была парализована ожиданием прибытия короля Сицилии.
Из Кальяри, 13 июля, Людовик отправил своему брату известие о принятом им решении направиться в Тунис. Выполнив свою миссию перед Карлом Анжуйским, тамплиер Амори де Ла Рош присоединился к армии крестоносцев, которая тем временем высадилась в Тунисе. Тамплиер привез послание в котором говорилось, что король Сицилии вот-вот прибудет, и, что в его отсутствие не следует предпринимать никаких решительных действий. 27 июля Пьер де Конде написал своему адресату: "Наши люди ждут сражения с сарацинами вместе с королем Сицилии, который должен прибыть со дня на день". Была надежда, что Карл прибудет в течение недели. 29 июля из Сицилии прибыл Оливье де Терм. Король Карл, по его словам, "находится в порту, готовый сесть на свой корабль, чтобы отплыть" и будет в Тунисе в течение трех дней. Три недели спустя, 21 августа, в письме аббату Сен-Дени Пьер де Конде все еще выражал надежду, что король Сицилии не будет больше задерживаться[149].
В лагере крестоносцев
Ифрикийцы, в свою очередь, не собирались оставлять все как есть. Их тактика была проста: отказаться от битвы на равнине между Карфагеном и Тунисом, так как там, скорее всего, перевес будет на стороне тяжелой французской рыцарской конницы, а нападать на крестоносцев внезапно, как только они покинут свой лагерь, и таким образом поддерживать постоянное состояние напряженности, используя частые наскоки. В субботу, 26 июля, тунисцы напали на крестоносцев во время еды. На следующий день, в воскресенье, три "сарацинских рыцаря" — так их представляют французские хроники — появились возле лагеря крестоносцев с поднятыми руками и заявили, что хотят креститься. Дозор в лагере поочередно несли различные баталии, и в этот день лагерь охраняли два брата де Бриенн, Альфонс, граф д'Э, камергер Франции, и Жан д'Акр, виночерпий Франции. Жан д'Акр привел сарацин в свой шатер, а затем отправился на поиски короля. Когда он вернулся на пост, появились еще сто ифрикийцев, также просивших крещения. Но это был лишь отвлекающий маневр. В то же время другие ифрикийцы атаковали и, воспользовавшись эффектом неожиданности, оттеснили крестоносцев в общей суматохе. Шестьдесят пехотинцев крестоносцев остались на поле боя, а мусульмане бежали не преследуемые. "Жестокая злоба неверующих и удивительное простодушие верных христиан", — прокомментировал этот эпизод Примат.
Этот эпизод нелегко истолковать, тем более что три ифрикийца, которых Жан д'Акр привел в свой шатер, во время стычки все еще находились там. Жан д'Акр обвинил их в том, что они устроили ловушку, а доминиканец, знавший арабский язык, переводил его вопросы и ответы трех сарацин. Самый главный из них утверждал в свою защиту, что он не имеет никакого отношения к этому делу, и что, наверное, один из его соперников в лагере халифа воспользовался тем, что он находился в лагере крестоносцев, чтобы напасть, и тем самым обречь его на гибель. И если ему и двум его спутникам будет позволено уйти, они вернутся на следующий день с двумя тысячами человек и припасами для подкрепления армии крестоносцев. Узнав об этом, король приказал изгнать этих троих из лагеря без лишних слов. Упустил ли Людовик возможность использовать возможные разногласия в окружении халифа? Или он был прав, как считает Примат, изгнав из лагеря предполагаемых перебежчиков, которые приехали только для того, чтобы шпионить и причинить как можно больше вреда? Примат откровенно сожалеет, что этих людей не предали смерти. Читая рассказ хрониста, трудно составить четкое представление о намерениях трех ифрикийцев, которые добровольно пришли в логово льва. Собирались ли они пожертвовать собой, чтобы облегчить атаку войск халифа? Или они действительно планировали подчиниться французскому королю? В любом случае, похоже, что они сделали несколько признаний лично королю. Примат позже отмечает, что "некоторые сарацины сказали королю, что [король Туниса] придет на следующий день, полностью готовый к битве", что действительно и произошло.