Тихая квартирантка - Мишальон Клеменс. Страница 2

– Спасибо.

Я коротко улыбаюсь и нахожу занятие рукам – ополоснуть шейкер, расставить баночки с оливками и лимонными дольками. В перерывах украдкой поглядываю на Эйдана. Я выучила его наизусть, как стихотворение, которое никогда не надоедает: голубые глаза, темно-русые волосы, ухоженная борода. Морщинки вокруг глаз говорят о прожитых годах. О том, что он любил и потерял. Его руки: одна лежит на стойке, другая держит стакан. Уверенные. Сильные. Многое повидавшие.

На стойку облокачивается Кора.

– Эмили.

– Что еще?

– Ник говорит, филе нужно списать.

Я сдерживаю вздох. Кора не виновата в капризах Ника.

– И почему же?

– Говорит, нарезка не годится и время готовки ни к черту.

Я неохотно перевожу взгляд с Эйдана на Кору.

– Я его не оправдываю, – добавляет она. – Просто… он просил передать.

В любое другое время я бы вышла из бара и сама разобралась с Ником. Но он не лишит меня этих минут.

– Скажи, что сообщение получено.

Кора ждет продолжения. Она не хуже моего знает, что Ник не удовлетворится «полученным сообщением».

– Передай ему, если будут жалобы на филе, я разберусь с ними лично. Обещаю взять всю вину на себя. Филегейт [2] войдет в историю. И скажи, что сегодня все в восторге от еды. Пускай меньше беспокоится о филе и больше – о выдаче, раз уж его парни присылают холодные блюда.

Кора поднимает ладони – мол: «Хорошо, хорошо» – и направляется обратно в кухню.

На этот раз я позволяю себе вздохнуть. Я уже готова взяться за пару бокалов для мартини, которые нуждаются в полировке, как вдруг чувствую пристальный взгляд Эйдана.

Он поднял глаза от стойки и слегка улыбается.

– Филегейт?

Черт. Он слышал. Я выдавливаю смешок.

– Извини за сцену.

Он делает глоток вишневой колы и качает головой.

– Не извиняйся.

Улыбнувшись в ответ, я переключаю внимание на бокалы для мартини, на сей раз по-настоящему. Краем глаза вижу, как Эйдан допивает колу. Наш танец возобновляется: наклон головы, счет, краткий взмах рукой на прощание.

Вот и закончилась лучшая часть моего дня.

Я забираю счет Эйдана – два доллара чаевых, как всегда – и пустой бокал. Только вытирая стойку, замечаю нарушение, перемену в нашем хорошо отрепетированном па-де-де.

Бумажная подставка, которую я сунула под стакан. Сейчас самое время выкинуть ее в мусорную корзину, но я не могу найти подставку.

Может, упала? Обойдя стойку, оглядываю пол у барного стула, на котором Эйдан сидел всего несколько минут назад. Ничего.

Очень странно, однако факт остается фактом. Подставка исчезла.

Глава 3

Женщина в сарае

Он привел тебя сюда.

Ты рассмотрела его владения урывками, брошенными украдкой взглядами. Ты годами прокручивала эти образы в голове, деталь за деталью. Дом в центре участка. Зеленая трава, ивы. Все растения подстрижены, листочек к листочку. Отдельный гараж, амбар, стойка для велосипедов, рассредоточенные по территории, словно кексы на блюде. Змеящийся между ветвей высоковольтный кабель. Ты выяснила, что этот мужчина живет в красивом и спокойном месте, где полагается играть детям и расти цветам.

Он быстро шагал по тропинке вверх по склону. Дом скрылся из виду, сменившись бесконечной чередой деревьев. Наконец он остановился перед сараем: четыре серых стены, односкатная крыша. Никаких окон. Вокруг не за что уцепиться, не к кому воззвать. Он взялся за металлический навесной замок, выбрал ключ из связки.

Внутри тебе объяснили правила нового мира.

– Тебя зовут Рейчел.

Он сжал твое лицо в ладонях так, что поле зрения ограничивалось его пальцами. Даже стоя на коленях, он все равно возвышался над тобой.

Тебя звали не Рейчел. Он знал настоящее имя. Видел в твоем водительском удостоверении, когда забрал бумажник.

Но он сказал «Рейчел», и было жизненно необходимо принять сей факт. То, как он это произнес, раскатистость его «р» и окончательность «л». Рейчел представляла собой чистую страницу без прошлого, куда можно вернуться. Рейчел могла выжить в сарае.

– Тебя зовут Рейчел, – заявил он, – и никто не знает, кто ты.

Ты кивнула. С недостаточной готовностью. Отпустив лицо, он схватил тебя за свитер и впечатал в стену, зажав предплечьем шею; запястье впилось в горло.

Воздуха не хватало, кислород закончился. Окружающий мир постепенно мерк, но приходилось слушать.

– Я сказал, – повторил он, – никто не знает, кто ты. Никто тебя не ищет. Тебе на хрен ясно?

Он ослабил хватку. Перед тем как закашляться, захрипеть и все остальное, ты кивнула. Словно сама верила. Словно от этого зависела твоя жизнь.

Ты стала Рейчел.

Ты уже несколько лет Рейчел.

Ты выжила благодаря ей. Благодаря себе.

Ботинки, сухие листья, задвижка. Вздох. Обогреватель. Все как обычно, за исключением его. Сегодня он торопится, будто оставил кастрюлю на плите. Ты еще не прожевала последний кусочек куриного пирога, а он уже забирает контейнер.

– Пошевеливайся. Я здесь не на всю ночь.

Его спешка не продиктована желанием. Он просто перематывает наскучившие отрывки песни – тебя.

Он не снимает одежду. Молния толстовки впивается тебе в живот. Прядь волос цепляется за браслет его часов, он отдергивает запястье. Кожу головы обжигает боль. Все осязаемо, все реально, даже если он похож на призрак самого себя.

Тебе нужно, чтобы он был здесь. С тобой. Спокойный, расслабленный.

Тебе нужно его разговорить. После того как.

Наконец ты вновь в одежде.

Когда он собирается уходить, ты откидываешь рукой волосы. Уловка, которую ты использовала на свиданиях: локоть в байкерской куртке на столе, несколько серебряных подвесок дополняют белую футболку.

Время от времени кусочки прошлой жизни всплывают в памяти, и порой это помогает.

– Знаешь, я за тебя беспокоюсь, – говоришь ты.

Фырканье.

– Правда. В смысле… мне просто любопытно, вот и все.

Хмыкнув, он засовывает руки в карманы.

– Возможно, я чем-нибудь помогу, – предлагаешь ты. – Найду способ остаться.

Он усмехается, однако не делает шагов к двери. Ты на верном пути. Ты уверяешь себя, что это путь к победе.

Иногда он с тобой разговаривает. Нечасто и всегда с неохотой, но все-таки. Порой в его словах бахвальство, порой – признание. Наверное, потому он тебя и оставил: ему необходимо делиться определенными вещами, а ты единственная, кто может выслушать.

– Если расскажешь, в чем дело, возможно, я что-нибудь придумаю.

Он сгибает колени, наклоняется к твоему лицу. Его дыхание пахнет мятой. Теплая шершавая ладонь ложится на твою скулу. Кончик большого пальца слегка вдавливается в глазницу.

– Если расскажу, ты что-нибудь придумаешь, так?

Он окидывает тебя взглядом, от лица до ступней. С отвращением. С презрением. Но всегда – и это важно – с капелькой любопытства. Что он может с тобой сделать? Что сойдет ему с рук?

– Да что ты вообще знаешь? – Он проводит пальцем по нижней челюсти, ноготь царапает подбородок. – Тебе хотя бы известно, кто ты?

Да. Как молитва, как мантра. «Ты Рейчел. Он нашел тебя. Ты знаешь только то, чему он тебя научил. У тебя есть только то, что он тебе дал». Цепь на щиколотке, приделанная к стене. Спальный мешок. На перевернутом ящике – предметы, которые он принес за минувшие годы: три книги в мягких обложках, бумажник (пустой), мячик для снятия стресса (ей-богу). Набор случайных вещей. Вероятно, отнятых этим мужчиной-сорокой у других женщин.

– Я нашел тебя. Ты заблудилась. Я дал тебе крышу над головой. Я сохраняю тебе жизнь. – Он кивает на пластиковый контейнер. – Знаешь, кем бы ты была без меня? Никем. Ты была бы мертва.

Он опять встает. Щелкает суставами пальцев, одним за другим.

Ты – ничто. Тебе это известно. Но в сарае, в этой части его жизни, ты – все, что у него есть.

– Она умерла, – говорит он, будто пробуя, как звучат слова. Затем повторяет: – Умерла.