Тихая квартирантка - Мишальон Клеменс. Страница 4

– Спасибо вам за все.

Эйдан Томас поднял голову, словно только что заметил мое присутствие. Мне захотелось поймать слова, повисшие в воздухе, и засунуть обратно в рот. Будучи девочкой, с ранних лет привыкаешь ненавидеть звук собственного голоса.

Я ждала, что он рассеянно кивнет мне и поспешит на кухню или отшутится, как большинство взрослых. Но Эйдан Томас не походил на других взрослых. Он не походил ни на кого.

Эйдан Томас улыбнулся. Подмигнул. И сказал низким, хрипловатым голосом, от которого у меня екнуло где-то в глубине, в той части, о существовании которой я прежде не подозревала: «Пожалуйста».

Такая малость и столь многое. Элементарная вежливость и бесконечная доброта. Луч света упал на невидимую девочку, выхватил ее из тени и явил взору.

Вот чего мне так недоставало. Вот о чем я не смела даже мечтать.

Я наблюдаю, как Эйдан Томас замер, поднеся стакан к губам, и глядит на меня сквозь стекло. Я больше не девочка-невидимка, ждущая мужского внимания. Я женщина, которая только что сама вошла в круг света.

Он протягивает руку. Что-то неуловимо смещается. В нескольких милях под руслом Гудзона происходит тектонический сдвиг. Его ладонь касается моей, подушечка большого пальца задевает внутреннюю сторону запястья. И сердце… Оно даже не бьется, а просто исчезло, исчезло, исчезло, не в силах этого вынести.

– Спасибо, – говорит Эйдан. – Все было очень… Спасибо.

Пожатие. Не поддающийся определению драгоценный импульс от него ко мне.

Он отпускает мою руку и допивает коктейль, запрокинув голову. Шея у него, как и все тело, стройная, мускулистая, движения излучают уверенность.

– Сколько с меня?

Я ополаскиваю пустой стакан за барной стойкой. Занимаю руки, чтобы скрыть, как они трясутся.

– Знаешь, не бери в голову. За счет заведения.

Он достает бумажник.

– Перестань.

– Всё в порядке. Правда. Можешь…

«Можешь угостить меня выпивкой как-нибудь, и мы в расчете». Вот что я сказала бы, если б его жена не умерла пять минут назад. Взамен беру чистую тканевую салфетку и натираю стакан.

– В следующий раз.

Он улыбается, возвращая бумажник в карман, и встает, чтобы надеть куртку. Я поворачиваюсь к полке со стаканом в руке и замираю на полпути. Да, я в панике, у меня пылает лицо, но кое-что произошло. Я рискнула и выиграла. Мы поговорили, и мир не рухнул.

Хватит ли у меня смелости зайти чуточку дальше?

Развернувшись к стойке, я делаю вид, что закручиваю крышку на банке с маринованным луком.

– Куда ты теперь? – спрашиваю я, как будто перекинуться парой слов для нас обычное дело.

Эйдан Томас застегивает куртку, надевает ушанку и вешает на плечо спортивную сумку, откуда раздается металлическое бряцание.

– Просто куда-нибудь, где смогу немного подумать.

Глава 5

Женщина в сарае

Ты ждешь ужина, брызг тепловатой воды. Чего угодно. Даже скрипа молний на одежде.

Он не приходит.

Пару недель назад он забрал вентилятор и принес обогреватель. Значит, уже осень. Твои воспоминания об этом времени года: короткие дни, темнеет в шесть часов. Ты закрываешь глаза. Представляешь сарай, укрытый среди деревьев. Голые ветви на фоне вечереющего неба. В отдалении – дом, недоступный твоему взору. Желтые квадраты окон, двор, усеянный оранжевыми листьями. Возможно, горячий чай. Или пончики с яблочным сидром.

Где-то урчит двигатель. Он здесь, в собственных владениях. Живет собственной жизнью. Печется о своих нуждах. Но не о твоих. Ты ждешь и ждешь, а он все не приходит.

В попытке избавиться от мук голода ты медитируешь. Листаешь книги, которые он от случая к случаю приносил в сарай. «Оно» Стивена Кинга. «Дерево растет в Бруклине» [4] в потрепанной мягкой обложке. «Любит музыку, любит танцевать» Мэри Хиггинс Кларк. Томики, побывавшие в чьих-то руках. Загнутые страницы, примечания на полях. Однажды, давным-давно, ты спросила, его ли это книги. Он мотнул головой. Значит, очередные трофеи. Вещи, отнятые у тех, кому не повезло, в отличие от тебя.

Ты садишься на корточки в углу сарая. Раз он не приносит ведро, выбора нет. Он придет в ярость, если вернется. Наморщит нос, бросит тебе бутылку с хлоркой. «Начинай тереть и не останавливайся, пока я не перестану чувствовать запах».

Ты стараешься отогнать тревогу, потому что тревога мешает оставаться в живых.

Он исчезал и раньше, но не так. Через девять месяцев первого года мужчина, который держит тебя в сарае, сказал, что ему необходимо отлучиться. Он принес ведро, коробку батончиков с мюсли и упаковку маленьких бутылок с водой.

– Мне нужно уйти. – Не «хочу». Не «должен». «Мне нужно». – Не делай глупостей. Не вздумай сбежать или кричать. Я знаю, ты не станешь.

Он встряхнул тебя за плечи. Ты покачнулась, ощутив мимолетное желание уцепиться за его руки. Обрести поддержку. «Ты Рейчел. Он нашел тебя. Ты знаешь только то, чему он тебя научил. У тебя есть только то, что он тебе дал».

– Если что-нибудь выкинешь, я узнаю. И тебе не поздоровится. Понятно?

Ты кивнула. К тому времени ты научилась кивать убедительно.

Он отсутствовал три дня и вернулся счастливейшим человеком на земле. Его шаг пружинил, тело казалось наэлектризованным. Он дышал глубоко и жадно, словно воздух никогда не был слаще.

Он не походил на того мужчину, которого ты знала. Человека долга и обязательств.

Он сделал то, за чем пришел. Окрыленный. Слегка ошалелый.

Потом он рассказал тебе. Немного. Что она не сопротивлялась. Она была идеальна. До последнего не догадывалась, а когда поняла, стало уже слишком поздно.

Это случилось опять в аккурат перед прошлым Днем благодарения. Ты знала дату, потому что он принес остатки с праздничного стола. Как и в предыдущие годы. Интересно, он в курсе, что именно так ты следишь за временем? Вряд ли он об этом задумывался.

Итого две. Он убил двух, тогда как ты еще жива. Две добавлены к правилу, из которого ты стала исключением.

Прежде, покидая тебя, он готовился. На сей раз он ничего не принес. Забыл? Ушел с головой в другой проект?

Без его визитов трудно считать дни. Ты вроде бы слышишь, как он уезжает утром и возвращается вечером, но не уверена. Тело диктует тебе, когда спать и когда пробуждаться. Ты прикладываешь ладонь к стене в надежде почувствовать тепло солнца и холод ночи. По твоим оценкам, проходит один день, затем другой.

К концу второго дня у тебя во рту наждачная бумага, в голове носятся летучие мыши. Ты сосешь пальцы, пытаясь выработать слюну, облизываешь стену сарая в поисках конденсата – что угодно, лишь бы утолить жажду. Вскоре ты просто тело, череп, позвоночник, таз и ступни, лежащие на деревянных досках. Кожа липкая, дыхание затруднено.

Возможно, он переоценил твою выносливость. Возможно, он убьет тебя, сам того не желая. Вернется, откроет сарай и обнаружит, что ты холодна и безмолвна, какой тебе и следует быть.

На третий, по твоей прикидке, день гремит замок. Силуэт в дверном проеме, в одной руке ведро, в другой бутылка. Сейчас бы сесть, выхватить воду, открутить крышку и пить, пить, пить, пока мир не обретет четкость. Но сил нет. Он вынужден подойти, встать на колени рядом, поднести горлышко бутылки к твоим губам.

Ты делаешь глоток. Вытираешь губы тыльной стороной ладони. Он сам на себя не похож. Обычно он следит за своей внешностью. На скулах и шее появляются порезы от бритвы. Волосы пахнут лемонграссом. Зубы белые, десны здоровые. Ты никогда не видела, но готова поспорить, что он тщательно пользуется зубной нитью по утрам и вечерам, а в довершение – ополаскивателем для рта. Однако сегодня он выглядит помятым. Борода неухоженная. Взгляд рассеянно мечется с одного конца сарая в другой.

– Еда? – хрипишь ты.

Он отрицательно качает головой.