Телохранители тройного назначения (ЛП) - Голд Лили. Страница 40

— Жаль, что мне пришлось это увидеть? Что это, блять, значит? Видеть-то не особо тяжело. Мне жаль, что тебе пришлось это испытать.

Он качает головой, стыд написан на его лице.

Гнев пронзает меня.

— О, ради Бога, — бормочу я, топая вперед. — Можно мне тебя обнять?

Он моргает, замирая.

— Что?

— Объятие. Сомневаюсь, что в твоей жизни их было много, но я уверена, что ты слышал об этой штуке. Я хочу обняться.

Он ощетинивается.

— Мне не нужно…

— Это не для тебя, а для меня. Ты прав. Видеть, как тебе снится кошмар, было так травмирующе, что мне нужно утешение. Так будь им.

Он замирает на мгновение, затем неуверенно раскрывает объятия. Я забираюсь к нему на колени и сворачиваюсь калачиком у него на груди. Краем глаза я вижу, как Кента улыбается, закрывая за собой дверь. Я утыкаюсь лицом в потную шею Мэтта.

— Не извиняйся, ты, ебанный недоумок.

— Я думал, ты сука, — бормочет он, слегка касаясь рукой моей спины.

— Так и есть. — Я прижимаюсь щекой к его груди и хмуро смотрю на него. — Хороший человек не назвал бы тебя недоумком, не так ли? — Он натянуто улыбается, но всё ещё выглядит смущенным. Я расстроена. — Почему ты ведешь себя так пристыженно? У меня была паническая атака, и я, типа, валялась на полу общественного туалета у тебя на глазах. Из того, что я знаю о твоей старой работе, можно сделать вывод, что было бы более странно, если бы ты не был травмирован. — Я хватаю его руку и кладу её себе на голову. — Ты обнимаешься, как кукла. Погладь меня по волосам.

Он фыркает и запускает пальцы в мои волосы.

— В армии существует своего рода политика «не спрашивай и не говори», когда дело доходит до таких вещей. Люди на самом деле не доверят тебе носить оружие, если узнают, что у тебя не всё в порядке с головой.

— Ну, ты больше не в армии, ты работаешь на меня. Так что перестань быть таким смущенным, меня это раздражает.

Он заглушает ещё один смешок.

— Как ты перевела всё на себя?

— Я самовлюбленная дива, помнишь? — Я толкаю его, пока мы оба не оказываемся в лежачем положении. Некоторое время мы не двигаемся. Через влажную рубашку я чувствую, как его бешеное сердцебиение медленно успокаивается.

Я точно не знаю, что делаю. Я всё ещё злюсь на Мэтта. Но я могу злиться на него и в то же время беспокоиться о том, что ему больно.

— Прости, что накричал на тебя, — бормочет он мне в волосы. — Мне очень, очень жаль.

— Кента объяснил, что я сделала не так. Но я всё ещё думаю, что ты мог бы, ну, знаешь, поговорить со мной по-человечески, вместо того чтобы тащить меня прочь, как непослушного ребенка.

Он медленно кивает.

— Это была не твоя вина. Ты не знала. Мне жаль. Я… — Он облизывает губы. — До меня дошло, что я поступаю так во время флешбэков. Терпеть не могу быть рядом с людьми, поэтому я огрызаюсь на них, чтобы заставить их уйти. Я не нарочно, просто перегружен, наверное.

— Подожди. — Я отстраняюсь, чтобы посмотреть на него. — То есть, ты хочешь мне сказать, что не всегда такой огромный придурок?

— Я всегда придурок, — признает он. — Но ты определенно видела худшую часть меня с тех пор, как мы встретились. Мне очень жаль. — Он чертит круги на моей спине.

— Не извиняйся. Думаю, это довольно мило. — Я прижимаюсь к нему. — Наши нездоровые механизмы общения совпадают. Насколько это очаровательно?

Он издает смешок. Мы прислушиваемся к грохоту бури снаружи. Дождь становится сильнее, барабаня по окнам от пола до потолка. Я смотрю на серый горизонт.

— Нечестно. Из вашей комнаты открывается лучший вид. Могу я, пожалуйста, напомнить вам, что я тут V.I.P.^[46]? А вы просто обычные, незначительные людишки.

Он хмыкает.

— Твой выходит окнами на заднюю часть отеля. Меньше угрозы.

Внезапно снаружи раздается раскат грома, и он вздрагивает, всё его тело напрягается. Я кладу руку ему на грудь, поглаживая там, где расположено его сердце, и он снова расслабляется.

— Какие у тебя триггеры?

Он свирепо смотрит на меня.

Я закатываю глаза.

— Что? Это вроде как уместная информация. Я не хочу случайно причинить тебе боль.

Он слегка качает головой.

— На самом деле ничего такого, что бы ты могла сделать. Я… — Он замолкает, его челюсть сжимается. — Сырые места. Некоторые ароматы. Иногда голос Глена, особенно когда он кричит. Думаю, именно поэтому он теперь так чертовски молчалив. Иногда достаточно просто позволить моим мыслям блуждать. Но они не сразу срабатывают. Я могу быть в порядке месяцами, а потом… — Он приподнимает бровь.

Я пытаюсь переварить всё это.

— Ароматы. Какие-нибудь из моих тебя беспокоят?

Он фыркает.

— Да, «Шанель Номер Три» уносит мои мысли в действительно мрачные места. Нет, принцесса. В основном это кровь.

— Кровь? Ты что, акула?

— Если её будет достаточно, ты почувствуешь её довольно отчетливый запах. Иногда мне кажется, что я никогда не смогу избавиться от этого запаха у себя в носу. — Он зарывается лицом в мои волосы. — Ты всегда пахнешь сладостью, — хрипло говорит он. Я обвиваюсь вокруг него, чувствуя, как его дыхание касается моей шеи.

— Еще что-нибудь?

— Самый сильный, — он корчит гримасу, как будто ненавидит это слово, — триггер — это чувства. Эмоции. Чувство, будто я совершил ошибку, и из-за этого пострадает кто-то другой.

Я ничего не говорю.

Он тяжело вздыхает.

— Во время нашего последнего задания я был командиром патруля. Остальные следовали моим приказам, а я облажался, совершил ошибку. Нас схватили. Нас посадили в тюрьму и пытали, пока не появилась команда по освобождению заложников. Но наши похитители пытали только других, не меня. Они… они морили их голодом, а потом давали мне еду у них на глазах и били их, если я отказывался есть. Они душили их. Резали их. Они убили моего товарища Деймона прямо у меня на глазах. Растянули это на несколько недель. Никогда не думал, что почувствую облегчение, увидев, как умирает друг.

Ужас поднимается внутри меня. Я даже думать не хочу о том, каково это было для него. Есть вещи слишком мрачные, чтобы позволить себе думать о них.

— Как долго вы там пробыли? — шепчу я.

Перебор. Он открывает рот, затем закрывает его, всё его тело замирает. Я неподвижно лежу в его объятиях, тихо дыша, пока он снова не расслабляется. В его глазах стоят слезы. Он дрожит.

— Извини, — бормочет он, вытирая лицо. — Дерьмо. Несколько месяцев.

— Хочешь, могу снова назвать тебя недоумком? — предлагаю я.

Он закрывает глаза.

— Пожалуйста.

— Ладно. Ты маленький недоумок. — Слово выходит слишком мягким. Я поворачиваюсь и протягиваю руку, чтобы погладить румянец, покрывающий его щеки. — Кента сказал, что тебе становится хуже.

— Кента слишком много болтает.

— Он беспокоится о тебе.

Он немного помолчал.

— Так плохо не было уже года четыре, — говорит он в конце концов. — Раньше у меня были флешбэки, может быть, раз или два в месяц. Последнюю неделю или около того, они были каждый чертов день. По несколько раз в день. — Его голос немного срывается, и он прочищает горло. — Я… не знаю, что происходит.

Снаружи вспыхивает молния, освещая Мэтта. На мгновение он не похож на моего большого, сильного телохранителя. Он не похож на бывшего солдата. Он выглядит как испуганный маленький мальчик. У меня болит сердце. Я запускаю пальцы в его волосы.

— Ты не хочешь пойти на терапию?

Он втягивает вздох сквозь зубы.

— Господи Иисусе, и ты туда же. Кента достает меня этим каждый чертов раз. Нет.

— Почему? Терапия — это здорово. Я прохожу её постоянно.

— Нужна ли мне причина? — огрызается он. — Это мой чертов мозг, если я не хочу, чтобы какой-то чертов психиатр копался там, это мое дело.

Его слова звучат сердито, но он не отстраняется от меня. Мы просто лежим в тишине некоторое время. Мои веки тяжелеют. Я чувствую, как его дыхание углубляется, как будто он собирается снова заснуть.