Воротиться нельзя влюбиться! (СИ) - Муратова Ульяна. Страница 20

С другой стороны — как доверять предателю? Никак! Но не обязательно ему доверять, чтобы воспользоваться его помощью. И Кощеевич этот пугал до икоты…

— Решайся, Марусь! — поторопил принц.

Сказ восьмой, о паскудности

Ты вчерась просил ковер, —

Ну дак я его припёр.

Все согласно договору —

И рисунок, и колёр.

Нет, принцу доверять нельзя, но он всё-таки пугал куда меньше, чем князь. За кавардак было совестно, вот только и убирать его не хотелось. Поговорил бы со мной хозяин терема нормально, без вот этих выпадов про нелюбовь к истерикам, ничего бы и не случилось.

Ну и вообще — это всё же не по-настоящему, ведь так? Нельзя же всерьёз относиться к подобным жизненным пердимоноклям. Как и нельзя исключать тот вариант, что меня давно забрали в психушку и обкололи седативами, под которыми я сладко пускаю слюну на продавленный казённый матрас.

Так почему бы не полетать на ковре-самолёте?

— Хорошо! Сейчас!

Решившись, я заметалась по комнате. Собрала вещи, осторожно засунула зеркальце за пазуху так, чтобы ушлый принц не увидел, и подбежала к окну.

Просторный ковёр выглядел совершенно ненадёжной опорой, но Евпатий Егорыч вполне уверенно на нём сидел, и два этажа холодной пустоты под задом его не смущали. Я взобралась на подоконник, протянула руку своему «спасителю» и сделала шаг над бездной.

Ковёр мягко прогнулся под ногой, заставив потерять равновесие и неловко завалиться назад, но сильная рука не дала рухнуть на землю — потянула на себя и придержала. Я повалилась рядом с нахмурившимся принцем и испуганно замерла. Золотисто-рыжий ковёр вдруг взмыл вверх, оставляя мрачный терем Кощеевича далеко внизу. Места здесь оказалось не то чтобы много, но вполне достаточно и для четверых.

Внезапно ковёр перестал набирать высоту и завис в небе над тёмным городом.

— Да чтоб тебя! — сквозь зубы выругался Евпатий Егорыч и подёргал за край.

Ковру это подёргивание было до ковровой матери. Летательный неаппарат продолжал флегматично висеть в воздухе посреди ничего.

— Сбоит, — с досадой пояснил ковропилот. — Ворожбы мало стало, вот он и дуркует. На двоих, видать, сил не хватает. А ведь раньше и по дюжине возил!

Осмотрев круглую бархатистую поверхность диаметром метра два, я усомнилась в такой грузоподъёмности. Дюжина людей тут поместится, только если складывать одного на другого, а это, извините, уже не перелёт, а оргия получается.

Принц снова подёргал ковёр, и тот вдруг ожил, но полетел не вперёд, а вниз, да ещё и наискосок.

— А-а-а! — заорала я.

В голове пронеслась мысль, что лучше уж убирать осколки и крупу, чем погибнуть в ковёросамолётокрушении, но выбор уже был сделан. Мы стремительно неслись к земле. Я жалобно выла, принц матерился, ковёр мстительно сиял золотистой злорадностью.

— Стой! — встряхнул его Евпатий Егорыч, нас колыхнуло, и мы вдруг снова зависли над теремом Кощеевича, на этот раз метрах в двухстах от коньков крыши.

— Я передумала, — сиплым голосом проговорила я. — Ковровая авиация — это не моё!

— Отставить страхи и нытьё! — сурово проговорил спутник и ещё раз встряхнул ковёр. — А ну, лети прямо!

По золотисто-рыжей поверхности пошла рябь, и ковёр вдруг стремительно рванул навстречу медленно сереющему горизонту, на восток.

— Верните меня обратно! Я скорее предпочту достойную жертвенную смерть во время трагического ритуала, чем нелепое падение с ковра-самолёта, — застучала зубами я, обхватив колени.

— Не гунди, — беззлобно попросил принц. — Сейчас вернём эту ветошь хозяину, пересядем на Раджу и помчим в безопасное место.

Последние два слова звучали хорошо. Даже замечательно. Израненная непрошенными приключениями душа просила скукоты и обыденности. А ещё чувствовалась отчаянная нехватка глинтвейна в организме, я бы даже сказала, что у меня развился острый глинтвейнодефицит. Всё, на трезвую голову воспринимать дальнейшее уже просто нельзя.

Мы летели на высоте метров ста над землёй, и под нами простирались бескрайние леса и извилистые реки. Наверное. Я предпочла зажмуриться и вниз не смотреть, ибо мне от этого становилось крайне дурно.

Над лесистой равниной набухал рассвет, сочный и яркий, как губы эскортницы.

— Нам уже недолго осталось, — заговорил вдруг принц.

— Мы умрём? — с тоской всхлипнула я.

— Обязательно умрём, — заверил он. — Но, надеюсь, не сегодня. До Волшебада недолго осталось.

— Это город?

— Волшебад? Да нет, посёлок скорее. Там самый большой рынок всяких диковин заморских, трав и цветов колдовских, коней говорящих и всего такого прочего. Всё там есть, окромя яблочек молодильных. А так — в прошлом году бочку живой воды распродали. Ох и наварились, проходимцы. А всё ж я себе два кувшина прикупил. Мало ли какая оказия может случиться, такие вещи надо под рукой держать.

— Стоит ли мне там появляться? Наверняка все знают о поисках князя…

— Не переживай, Маруся, я всё продумал. И кокошник тебе купил, и вуаль красивую, такую же, как у Елены Прекрасной. Все на неё и подумают, никто полезть не рискнёт. Сдадим ковёр, сядем на Раджу, и… нас не догонят!

— А что за безопасное место?

— Есть у меня одна такая пещерочка, загляденье просто. Там раньше Змей Горыныч жил, да потом растолстел и помещаться туда перестал. Никто в его бывшее убежище и не думает соваться, воняет там знатно.

— И вы туда меня тащите? В вонючей пещере сидеть?

— Да нет. Там рядом есть другая, невонючая. Но до неё никто ещё не добрался. Она в той же скале, только повыше. Я её давно приметил, думал: авось пригодится. Вот и пригодилась.

— И что дальше?

— А дальше будем думать. У каждого плана есть этапы. Сначала — безопасное место, потом придумаем, — уверенно ответил Евпатий Егорыч.

Ладно, может, он и прав.

А вообще, можно воспользоваться суетой рынка и сбежать от этого проходимца. В сумке есть сарафан другого цвета и шаль. Эх, мне бы сурьмы какой, я бы такой макияж навела — родная мать не узнала бы!

— Кощеевич что-то говорил о пророчестве. Вы можете более конкретно узнать?

— В общих чертах я и так знаю. Надобно принести тебя в жертву, чтобы, значится, закрылися все переходы в Навомирье, — посуровел лицом принц.

— И что теперь делать?

— А ничего. Жить. Наверняка в пророчестве ни сроков нет, ни подробностей. Не факт даже, что ты и есть та самая навомирянка, что в нём упоминается, — успокоил принц.

Нет, сидеть до конца жизни в вонючей или даже невонючей пещере я решительно не собиралась. Но передышка нужна. Успокоиться, переговорить с зеркальцем, загадать желание и вернуться домой. А эти принцы и князья пусть сами делят молодильные яблочки, как-нибудь без меня.

Ковёр-самолёт стремительно нёс нас сквозь морозное розовое утро, наполненное далёкими криками просыпающихся птиц. Вскоре прямо по курсу появился небольшой посёлок, почти сплошь состоящий из богатых двухэтажных изб, щедро украшенных резными балкончиками и наличниками.

— Надень, — принц протянул мне нарядный кокошник, а потом помог закрепить на нём шикарную кружевную вуаль тонкой работы.

Я аж засмотрелась на рисунок. Принц тоже отвлёкся, и в этот момент ковёр тряхнуло, а сбоку раздалось:

— Га-га-гад! Гля-гля-гляди, куда го-го-гонишь!

Сварливое гагаканье полетело со всех сторон.

— Сами смотрите, куда прёте, окаянные! — выкрикнул Евпатий Егорыч.

Стая гусей-лебедей почему-то извиняться не спешила. Напротив, птицы вдруг резко разбили клин и захлопали крыльями вокруг нас. Одна из них воинственно раззявила клюв и с гоготаньем полетела на меня.

— Я ни при чём! Я — пассажир! — на всякий случай заорала я. — Я к малой ковровой авиации никакого отношения не имею! У меня даже автомобильных прав нету!

Видимо, последний аргумент стал решающим. Пока агрессивный птиц недовольно дёрнул головой и перенацелился на блондинистую макушку Евпатия Егорыча, тот уже успел подстегнуть ковёр, и мы стремительным домкратом полетели к земле. Стая гусей-лебедей выкрикивала нам проклятия вслед, особенно запомнилось одно — про то, чтоб нам никогда не нестись. Хорошее проклятие, душевное.