Твои губы - судьба моей кожи (СИ) - "Ie-rey". Страница 6

Под ресницами закипали слёзы обиды. Сколько бы Сэхун их ни прогонял, боль не уменьшалась и сковывала грудь стальным обручем. Потому что ему сейчас показывали недостижимое, запретное для него, сладкую фантазию. Всё это в его привычную жизнь не умещалось — не лезло в узкие рамки, торчало и выпирало. Этому в жизни Сэхуна не оставляли места. Совсем.

— Кто хочет присоединиться? — Доброжелательный низкий голос окутывал плечи невидимым тёплым одеялом.

Ещё несколько ребят поднялись с пола и робко двинулись к занимающимся. У зеркала остались только Сэхун и Ниа, но и Ниа тоже поднялся через минуту.

— Попробуешь?

Сэхун вздрогнул, как только осознал, что обращаются конкретно к нему. Вскинув голову, встретил вопросительный взгляд наставника Кима, но тут же зажмурился.

— Я пока погляжу, — ответил с усилием, едва ворочая языком. Смотреть наставнику в глаза у него не получалось. Обычно Сэхун испытывал к альфам ненависть. Почти ко всем. Но наставник Ким отличался от прочих. Разительно. Это сбивало Сэхуна с толка. Таким альфам, как наставник Ким, полагалось не замечать таких неудачников, как Сэхун.

Сэхун попробовал на миг представить реакцию дяди и родителей на занятия танцами и обречённо нахмурился. Потому что знал наверняка — его высмеют, унизят и растопчут, ведь танцы в его мире — ничто. Не только танцы. Любое искусство.

Он помнил, как дядя разорвал в клочья любимый альбом с рисунками и договорился с директором, чтобы уроки рисования для Сэхуна заменили на нечто практичное. Сэхун тогда учился в средней школе. Даже родители поддержали дядю, потому что умение кроить и шить в их глазах было намного полезнее, чем рисование. Сэхун понимал, что они правы, но обида осталась. Он не хотел быть всегда и во всём полезным остальным. Он хотел хоть что-нибудь для себя. Немного. Малюсенький кусочек только для себя. Капля его настоящего. Искорка призрачного счастья. Только для него одного. Это ведь немного? Это ведь не эгоизм?

Но дядя после ударил его нотным сборником по лицу. Сборником с прекрасными мелодиями, который Сэхун купил сам на скопленные деньги. Дядя разорвал сборник и сжёг у Сэхуна на глазах. И сказал, что Сэхун — эгоист. Сказал, что музыка не для таких, как Сэхун. Что Сэхуну и думать не стоит о том, чтобы так высоко приподняться. Потому что он родился в грязи и подохнет в грязи. Потому что так вот правильно — и никакого хора, никаких уроков пения и игры на фортепиано.

Сэхун смотрел на танцующих ребят сквозь мутную пелену и пытался проглотить ком, что стоял в горле. Чувствовал себя опять белой вороной особенно остро. Остальные редко задумывались о том, о чём Сэхун думал почти постоянно. Это порождало у Сэхуна вопросы — почему он отличается? И отличается ли? Быть может, другие просто скрывали мысли и желания? Скрывать у них выходило отлично — они ощущали себя в гармонии с миром, а Сэхун — нет.

Он с трудом дотерпел до конца занятия, а вывалился из класса первым. Уйти не успел — у выхода караулил директор Ю. Довольно кивнул, отметив, что Сэхун отсидел дополнительное занятие, и жестом велел идти следом.

Они поднялись в кабинет директора, где Сэхуну пришлось подписать бумаги, которые прислали из полицейского участка.

— Имей в виду, если окажешься там ещё трижды, они получат право определить тебя в исправительный центр даже сейчас, когда тебе нет двадцати двух. Это три года строгого режима вдали от семьи и друзей. Почти тюрьма. Не думаю, что ты этого хочешь.

Сэхун машинально кивнул, сухо попрощался и вывалился в коридор. Стиснув в руке ремень сумки, поплёлся вниз по лестнице. В холле и на крыльце уже никого не было, поэтому он повернул направо и размеренно зашагал домой. Продолжал витать в облаках и размышлять о танцах. Ниа сказал, что учитель танцев будет с ними заниматься до конца учебного года, и Сэхун всё ещё пытался уложить это в голове и затолкать в привычные узкие рамки.

Мысль, что он сможет столько времени танцевать, будоражила. Но вместе с тем Сэхун с трудом мог в это поверить. А ещё он боялся, что учитель сам может уйти, потому что такой лощёный тип вряд ли выдержал бы долго атмосферу колледжа. Небось, он ступал на крыльцо колледжа в бахилах и с тюбиком антисептического геля в руках — Сэхун видел такое по телевизору, когда в фильмах или шоу мажоры обрабатывали ладони после соприкосновений с ручками дверей или рукопожатий. Вроде как опасались подхватить заразу какую, хоть ту же чесотку. А им на занятиях рассказывали, что надо буквально облизать ручку двери с тщательностью, чтобы что-то подхватить. Но мажоры такие мажоры…

Сэхун опешил от неожиданности, когда его ухватили за шиворот и втащили в узкий проулок-тупик, заваленный мусорными контейнерами. Сильный толчок в спину и подставленная нога вынудили его потерять равновесие и повалиться на асфальт лицом вниз.

Сэхун крепче сжал ремень сумки в руке и перевернулся на спину, чтобы сесть. Путь к свободе перекрывали Мокрый и парочка его неразлучников. У Мокрого на лбу и шее красовались желтоватые заплатки пластырей — последствия полёта с лестницы по милости Сэхуна.

— Добегался, стелька? — довольно осклабился Мокрый и смачно сплюнул себе под ноги. — Ну выбирай теперь: в свисток или в корму конец хочешь?

— Три, — тихо подсказал вечно простуженным голосом тот неразлучник Мокрого, что был повыше.

— Может, ты сразу три хочешь? Одновременно? — просиял Мокрый, несильно пнув носком ботинка ступню Сэхуна.

Сэхун нащупал левой рукой “бабочку” в кармане и прикинул расклад. Не в его пользу, однако, потому что неразлучник пониже ростом достал похожую “бабочку” и умело сложил, чтобы после угрожающе поигрывать блестящим клинком.

Всерьёз или нет? Просто припугнуть решили? Или в самом деле допрыгался?

Сэхун бывал уже в уличных драках и отлично знал, что боевые навыки сами по себе ничего не давали. Уличная драка и бой — разные вещи. В драке всё решали уверенность, скорость реакций и отчаяние. Побеждали только те, кто был готов на всё и прямо сейчас. Кто в принципе не рассматривал противника как живого человека, а бил наверняка и туда, куда дотянется. Всего одно колебание могло стоить жизни.

Никого ублажать сейчас Сэхун не собирался. Мокрый и его шваль оставались для Сэхуна никем. Мокрого он не так давно лично спустил с лестницы, так что Сэхун слишком хорош для сучка этого ничтожества.

Сэхун ещё раз оценил все возможные варианты. Лучше всего было долбануть Мокрого сумкой, пырнуть ножом высокого и как-нибудь разминуться с низким.

Тихий свист заставил Мокрого и компанию обернуться. Вслед за этим в лицо Мокрому прилетела пластиковая бутылка с водой, а низкого ухватили за запястье смуглыми пальцами и сдавили так, что “бабочка” жалобно звякнула об асфальт. В воздухе мелькнула подошва. Пятка отлично врубилась под подбородок высокого, и тот растянулся на асфальте рядом с Сэхуном.

Наставник Ким лениво подхватил пластиковую бутылку, осмотрел вмятины на корпусе и метко бросил бутылку в открытый контейнер.

— Господа хорошие, я, конечно, могу аккуратно сложить вас и передать бренные тела фараонам. Даже на венки потрачусь. Но что-то мне подсказывает, что не это предел ваших мечтаний. Поэтому сдёрнули и постарались больше не маячить у меня перед глазами.

Мокрый и его прихвостни жалко и молча уползли из проулка, поддерживая друг друга и спотыкаясь. Косились на наставника Кима с опаской — оно и понятно: ждали барона, а нарвались на туза.

Сэхун и пикнуть не успел, как его вновь ухватили за шиворот, но для того, чтобы на сей раз поднять и поставить на ноги.

Руки дрожали, и Сэхун заметил это только сейчас. Его практически затрясло, едва он подумал, что с ним только что собирались сделать. Альфы… Не в первый раз, но страшно было всегда.

Сэхун толком и не сообразил ничего больше, но его кулак до подбородка наставника Кима не долетел. На полпути влип в подставленную чашей ладонь. А затем наставник Ким просто немного сжал пальцы, и Сэхун высвободить кулак не смог уже. Подёргал рукой и бессильно засопел. Кулак будто в стальные тиски угодил. Но хуже оказался взгляд наставника: неожиданно властный, строгий и пронизывающий. Под этим взглядом Сэхун мгновенно затих, страшась даже шелохнуться.