Несовершенства - Мейерсон Эми. Страница 26

Имя Хелен Ауэрбах встречается посередине страницы. Четырнадцать лет; род занятий: школьница; владение языками: немецкий; страна рождения: Германия; город: Вена; национальность: еврейка.

— Почему здесь написано, что Вена в Германии?

— Я тоже задалась этим вопросом, — объясняет Клара. — Оказалось, что перед войной, в тысяча девятьсот тридцать девятом году, Австрия была аннексирована Германией и потеряла независимость.

Эшли проводит пальцем по списку из шести имен, следующих за именем Хелен на первой странице манифеста. Имена и возраст разные, но под словом «ученица», под словом «немецкий», под «Веной» и «еврейкой» шесть раз повторяется: «ТЖ».

— ТЖ значит «то же», — говорит Клара, прищуриваясь, чтобы разобрать буквы.

И как это Эшли сама не догадалась? Она листает манифест дальше.

— Стоп. — Клара проводит пальцем по колонке на экране. — Путешествие Хелен оплачено господином Ирвином Гольдштайном. Он также назван как «ДР» — друг, — у которого Хелен поселилась в Соединенных Штатах, на Сайпрус-стрит в Филадельфии. И снова шесть строк под «ДР» и под пунктом назначения гласят «ТЖ». — Вы знаете Ирвина Гольдштайна?

Эшли качает головой.

— Никогда о нем не слышала. Итак, он заплатил за их поездку? И они все приехали к нему? Вроде бы мы выяснили, что бабушка жила на Монумент-стрит?

— Может быть, этот Гольдштайн устраивал их судьбу, — рассеянно произносит Клара, продолжая просматривать манифест. Вдруг она хватает Эшли за руку. — Смотрите…

Список продолжается, на странице повсюду мелькает «ТЖ». Клара и Эшли насчитывают еще сорок три имени, всего пятьдесят, и все эти пассажиры путешествуют с господином Ирвином Гольдштайном.

Клара пробегает указательным пальцем по графе с возрастом.

— Они все дети.

— Хелен из них самая старшая, — замечает Эшли, тоже бегло проглядывая эту колонку.

— Так, значит, этот Ирвин Гольдштайн спонсировал переезд еврейских детей в Соединенные Штаты?

— Вы раньше слышали о таких случаях?

— Никогда, — отвечает Клара, лихорадочно что-то печатая. — Невероятно.

Она находит в «Гугле» список статей из «Нью-Йорк таймс», «Филадельфия инкуайрер», «Филадельфия джуиш икспонент», «Филадельфия рекорд», «Джуиш таймс»: «Пятьдесят детей-беглецов прибывают из Вены», «Филадельфийский адвокат с женой едет в Вену, чтобы спасти пятьдесят еврейских детей», «Юные беглецы становятся добропорядочными американцами».

Неизвестно, имеет ли эта история отношение к бриллианту, но в любом случае открытие очень важное. Хелен никогда не говорила Миллерам, что ее вывезли в США вместе с другими детьми. Должно быть, на то была причина.

У Эшли жужжит телефон. Сообщение от Лидии: «Можно мы купим мороженое по пути домой?»

Эшли недовольна, что у одиннадцатилетней дочери появился мобильный телефон. Райан купил его ей, пока Эшли была в Филадельфии; такая неприкрытая попытка перетянуть ребенка на свою сторону — очевидный знак, что он вот-вот потопит корабль ее жизни.

Эшли смотрит на часы и спохватывается: через пятнадцать минут ей надо забирать детей.

— Мне пора идти, — отрывисто произносит она.

— Давайте я распечатаю вам сканы манифеста и статьи.

Принтер скрипит, выдавая страницы со списком пассажиров парохода «Президент Гардинг», статьями о господине Гольдштайне и пятидесяти детях. Эшли достает кошелек, чтобы заплатить десять центов за каждую страницу, но Клара отмахивается от нее:

— Это бесплатно.

Эшли несется к лифту, проклиная себя за опоздание. Хотя пунктуальность никогда не была ей свойственна, она всегда старалась в конце учебного дня ждать детей у школы. По парковке Эшли идет так быстро, что почти не обращает внимания на седан, припаркованный на месте для инвалидов, и симпатичного мужчину в нем, наполовину скрытого газетой.

На следующий день, когда Эшли видит ту же самую машину темно-синего цвета возле продуктового магазина, по спине у нее пробегают мурашки. Уж не следит ли за ней этот человек? Да нет, это просто темный «бьюик», говорит она себе; в Уэстчестере, наверно, сотни, если не тысячи темных «бьюиков». Проходя мимо подозрительной машины, она видит за рулем того же самого мужчину неопределенно-привлекательной внешности. Позже, когда она, не выходя из машины, снимает деньги в банкомате, «бьюик» въезжает на парковку.

Когда тот же самый автомобиль останавливается у тротуара возле школы, в которой учатся ее дети, Эшли цепенеет. Точно, водитель седана за ней следит, но почему-то не пытается делать это скрытно. Значит, хочет, чтобы она знала о слежке. Хочет, чтобы она боялась. По пути домой дети щебечут о том, как прошел день. Тайлер помирает со смеху, рассказывая об учителе музыки, который пукнул на уроке и притворился, будто это звук с записи. Лидия настаивает, что это неправда, на что Тайлер начинает имитировать пуканье, и Лидия просит:

— Мама, скажи, чтобы он перестал.

Эшли не слушает. Ее внимание полностью сосредоточено на машине в зеркале заднего вида, которая неотступно и терпеливо поворачивает вслед за ней.

— Мама! — кричит Лидия. — Ты проехала мимо нашего дома.

Эшли смеется, делая вид, что замечталась, и разворачивается. Седан останавливается у обочины. Когда они подъезжают к крыльцу, Эшли говорит детям:

— Бегите домой, а я сейчас.

Она ждет, глядя в зеркало. Через несколько минут седан проплывает мимо и уносится прочь.

Это уже не просто подозрение. Эшли достает телефон и отправляет сообщение брату и сестре: «За мной следят».

С чего бы кому-то следить за ней? В голову приходит только один ответ: из-за «Флорентийца».

Джейк получает сообщение от Эшли по пути в спортзал, расположенный на той же улице, что и супермаркет, где он работает. После возвращения с Восточного побережья Джейк решает не только бросить курить травку, но и заняться спортом. Вернее сказать, несколько раз в неделю повышать частоту сердечных сокращений и готовить бицепсы для того, чтобы качать на руках младенца.

Он не успевает ответить и даже осмыслить сообщение от Эшли, как получает еще одно, от Бек, потом снова от Эшли, и разговор складывается без него.

«Что значит — следят?»

«Верзила на машине всюду таскается за мной».

«Зачем ему это?»

«А ты как думаешь?» — Эшли добавляет эмодзи в виде бриллианта.

«Откуда кому-то знать о бриллианте?»

На экране появляются и исчезают три точки. Джейк сует телефон в задний карман и идет в спортзал, заключив, что Бек права: о бриллианте никому не известно. Даже если Эшли проболталась подруге, как он другу, все равно им никто не поверит. Пока. Пока они не выяснили, как алмаз попал к Хелен и почему она не продала его.

Пока Джейк переставляет ноги на эллиптическом тренажере, он размышляет над мотивом — пружине любого сюжета. Почему Хелен хранила бриллиант стоимостью десять миллионов долларов? Чем он был так важен для нее? Через открытое окно, выходящее на улицу, в кардиозону просачивается сигаретный дымок. Странно, но этот запах успокаивает Джейка.

— Что за мудак дымит под окном? — спрашивает Джейка накачанный пожилой мужик на тренажере позади. Его рельефные мускулы вызывают у Джейка глубокий стыд, поскольку его мышцы никогда не бугрятся, даже если их напрячь.

Джейк смотрит на улицу и видит прислонившегося к парковочным часам мужчину с сальными волосами, который размеренно затягивается сигаретой. На нем кожаная куртка. Тот самый тип, который ел тако, когда Джейк рассказывал Рико о «Флорентийце». Левая нога Джейка соскальзывает, и он едва успевает восстановить равновесие, чтобы не врезаться головой в консоль тренажера.

— У вас все хорошо? — заботливо интересуется человек, тренирующийся рядом с ним. Джейк выпрямляется и кивает, увеличивая темп. Он снова смотрит в окно. Неизвестный делает последнюю затяжку и давит сигарету металлическим носком ботинка, такого нелепого в столь теплую погоду. Потом мужик садится в машину и уезжает. Сердце у Джейка выскакивает из груди, хотя нагрузка более чем скромная.