Кетцалькоатль (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 14

К тому времени, когда Камон обменял все привезенные товары, у меня появилось желание попутешествовать по территории будущей Мексике, людей посмотреть и себя показать. В Саме скучно. Если вернусь туда, то от тоски сколочу плавсредство и отправлюсь в Европу, хотя особого желания не имею. Не знаю, какой сейчас год, но явно задолго до двенадцатого, в котором я оказался в Англии и стал рыцарем, а потом бароном и графом. Иначе есть шанс встретиться с самим собой. А в десятом или одиннадцатом веке там везде будут рубиться с перерывом на зиму. Надоело мне это всё. Отдохну, поезжу по теплым краям, посмотрю, как живут аборигены. Моего запаса европейским монет, которые здесь в большой цене, и умения охотиться хватит на много лет приятной жизни, К тому же, у меня появилась мечта, что когда-нибудь вернусь в двадцать первый век и начну троллить историков. Хотя у этих ребят во лбу брони на пять пальцев, никакими фактами не прошибешь. Каждый из них ничего не знает точно, но за свою версию убьет всех несогласных с ней.

У уастеков, как и у майя, каждая сакбе начиналась (или заканчивалась?) аркой, причем не округлой сверху, потому что не додумались до замкового камня, а колонны постепенно соединялись, образуя пик. Купец, к каравану которого я присоединился, рано утром окурил арку дымящейся копалли и обратился к Эк-Чуаху, богу Полярной звезды и покровителю путников и торговцев, с просьбой о покровительстве, и мы отправились в путь. Сакбе, ведущая в Мичтлан (Обитель невидимых богов), самый большой город уастеков, была шириной метров шесть. Ее постоянно ремонтировали, поэтому находилась в хорошем состоянии. Когда мы проходили участок неподалеку от города, там уже трудились работяги, уплотняя свежую насыпь каменным катком весом в несколько сот килограмм. По обе стороны сакбе плотной стеной росли деревья, кусты и высокая трава, а над ней нависали ветки деревьев и лианы, из-за чего казалось, что идешь в тоннеле из растительности. Джунгли здесь посуше, чем на Юкатане. Наверное, сказывается соседство с заснеженными горными вершинами. Через каждые километров восемь (часа два неспешного пути) находился каменный столб, возле которого мы делали остановку, отдыхали минут пятнадцать. Купец окуривал и его дымом смолы, после чего двигались дальше.

Впереди и сзади шли по пять охранников. Командир каждой пятерки был вооружен макуавитлем, а остальные — копьями. Щиты у них были квадратные со стороной всего сантиметров тридцать пять. Впрочем, на переходе опасаться нападений не надо было. Дорога, даже чужая, считается сакральным местом, охраняемым богами, и путники неприкосновенны. Охранник в первую очередь следили, чтобы рабы не разбежались. За первой пятеркой шел налегке купец, за ним плотной группой — восемнадцать носильщиков, рабы и наемные, затем помощник, тоже налегке, мы с Гуамом и вторая пятерка. Каждый носильщик нес килограмм двадцать-двадцать пять груза, уложенного на специальную деревянную раму и надежно привязанного веревками. Ее с помощью кожаных лямок крепили на спине, и один ремень охватывал голову, из-за чего у профессиональных носильщиков на лбу выпирали костяные мозоли, потому что передвигались, наклонившись вперед, будто должны внимательно смотреть под ноги, хотя дорога довольно таки ровная. Во время остановок у столбов, садились на землю, прислонившись грузом к стволу дерева и откинув голову назад, будто выискивали поющую птицу в кронах на противоположной стороне дороги. Был строгий регламент, сколько кукурузной муки и прочей еды ему полагается в день, а вот зарплата колебалась от двух до пяти бобов в день.

Я шел в шляпе, сплетенной из сухих растений, полученной еще в Саме и напоминающей маленькое сомбреро, шелковых рубахе и трусах и обутый в сандалии. Нес сагайдак, перекинув ремень через правое плечо и расположив у левого бедра, саблю, закрепленную на спине так, чтобы рукоятку удобно было взять правой рукой и быстро вытянуть из ножен, а на ремне справа висел кинжал. Не то, чтобы я не доверял обычаям индейцев, но с оружием чувствую себя большим и сильным. Всё остальное моё имущество, тщательно упакованное, нес Гуама на арендованной у купца деревянной раме. Груз у него был не легче, чем у носильщиков, поэтому к концу дневного перехода раб еле волочил ноги.

Двигались до наступления полуденной жары, преодолевая километров двадцать пять. С непривычки первые два дня показались мне слишком тяжелыми. Часа через три-четыре ходьбы выглядел я не по-божески. Представляю, что со мной было бы, если бы еще и тащил двадцать килограмм груза.

Останавливались на постоялом дворе, которые были в каждом населенном пункте на нашем пути, даже в небольшой деревеньке. Это несколько круглых домов из дерева, тростника и лиан, обмазанных глиной и крытых пальмовыми листьями. Внутри несколько гамаков, которых не хватало на всех, поэтому рабы спали на циновках внутри или снаружи. Хозяин постоялого двора давал нам бесплатно кукурузную муку, воду и дрова, однако купец утром обязательно оставлял взамен горсть бобов какао.

Отдохнув после перехода, я шел на охоту. В отличие от аборигенов предпочитал есть мясо или рыбу, а не давиться жесткими кукурузными лепешками. Впрочем, когда я возвращался с добычей и делился ею с попутчиками, они в ответ разделяли мой подход к кулинарии.

Может, если бы я ел тортильи с детства, то казались бы вкусными, но впервые попробовал их уже взрослым человеком. Сразу вспомнил викингов, которые искренне утверждали, что гречневая каша горькая и несъедобная. Они ведь попробовали ее, только попав в Бретань или Гардарику. Кстати, мне не вставляло и арахисовое масло, которое, как по мне, янки используют везде, где не подходит солидол.

Обычно не бродил по джунглям долго, подстреливал из лука игуану, которых здесь тьма. Выбирал крупную, метра полтора-два, чтобы хватило на всех. Мясо этой ящерицы напоминает куриное, пропахшее рыбой. В Мексике двадцать первого века оно будет считаться деликатесом, а сейчас — понятия не имею, какое столетие идет — это пища нищебродов. Особенно на него налегали рабы. Купец не баловал их, кормил тем, что оставалось от наемных носильщиков. Этих бедолаг захватили где-то южнее Куюскиуи. Поскольку это были крестьяне, даже не простые воины, в ритуальные жертвы не сгодились. Купец приобрел их, чтобы доставили товар в Мичтлан, где будут проданы с небольшой накруткой. Затем они станут прислугой, потому что у обитателей Центральной Америки нет пока обычая сажать рабов на землю и забирать у них большую часть урожая.

Мичтлан оказался довольно таки большим городом, тысяч на двадцать населения. Начинался он с высокой остроконечной арки, возле которой располагалась «таможня», с которой купец расплатился зернами какао и рассказал, кто я такой. Толстый безоружный таможенник со скошенным лбом и десяток охранников слушали, разглядывая меня с нескромным интересом. Их командир был выше ростом большинства индейцев, но в сравнение со мной — недомерок. Судя по косым от удивления или природы, черным глазам, никак не мог поверить, что есть люди выше него. Смирившись с этой мыслью, пропустил меня в город бесплатно и не сказав ничего по поводу оружия, о котором, как я понял по некоторым знакомым словам, ему сообщили.

Как мне по пути рассказал купец, в Мичтлане уастеков было мало, но являлись верхушкой общества. Основную часть населения составляли тотонаки, поэтому пирамиды в городе были «нормальные» — четырехугольные. Захватчики не решились перестроить их. Сейчас, как я понял, оба этноса подневольные, потому что город платит дань тольтекам, живущим севернее. Уастеки не додумались образовать единое государство, каждый город сам по себе, как у древних греков, поэтому некоторые несут дополнительное бремя. Мичтлан выплачивал тольтекам каждый год хуш пик какао (три мешка, в каждом из которых восемь тысяч бобов). Здесь, как и у майя, двадцатеричная система счета. Главные цифры — двадцать, четыреста (двадцать в квадрате), восемь тысяч (двадцать в кубе)… Тотонакские пирамиды, хоть и прямоугольные, но не ступенчатыми, как у майя, и в некоторых местах забетонированы. Вместо ступенек в каждом ярусе ниши. Я сперва подумал, что это помещения для, так сказать, обслуживающего персонала. Нет, маловаты, в некоторых даже ребенок не поместится. Мне объяснили, что в нишах живут, как сказали бы европейцы, души богов и предков. Главная пирамида, выкрашенная в красный цвет, была семиярусной и имела триста шестьдесят пять ниш — по количеству дней в году. Наверх, где располагался главный храм города, вели две лестницы, в каждой из которых триста шестьдесят пять ступеней, если считать и верхнюю площадку. Неподалеку были еще четыре красные пирамиды меньшего размера, с мизерным количеством ниш, примерно одинаковой высоты и расположенные почти симметрично. Они ограждали большую площадь, вымощенную плитами, которая в обычные дни была торговой, а в праздники превращалась в место религиозных мероприятий. Посередине нее был вкопан деревянный столб с квадратной рамой наверху для ритуала призвания дождя.